Глава 16

Разгромив и рассеяв индейцев, собравшихся из разных поселений в одном, наиболее подходящем для обороны, испанцы направлялись к следующему, где, как они знали, их поджидают индейцы. В числе атакованных ими поселений было и самое главное, в котором жил царь и сеньор Котубанама, или Котубано, тот самый, который, как мы рассказывали в восьмой главе, поменялся именами с Хуаном де Эскивелем, командующим, и стал его гуатьяо, братом по оружию; так вот, этот касик и сеньор считался самым храбрым во всей провинции, и я полагаю, что среди тысячи представителей любой нации не найдется человека более ладного и ловкого, чем он. Ростом он был значительно больше, чем остальные, ширина его плеч составляла, как мне кажется, не менее вары^{29}, а в талии был он столь тонок, что мог подпоясаться бечевкой длиною в две пяди или чуть больше. Руки и ноги его были огромны, но вполне пропорциональны другим частям тела, а манеры не то чтобы были изысканными, но выдавали человека гордого и очень значительного; его лук и стрелы были вдвое толще обычных, и казалось, что они предназначены для какого-нибудь гиганта. Ко всему сказанному следует добавить, что этот сеньор производил впечатление столь доброрасположенного человека, что все испанцы при виде его неизменно приходили в восхищение. Я потому решил рассказать о нем в этом месте своей книги, хотя, казалось бы, следовало сделать это в восьмой главе, что увидел его впервые не тогда, а теперь, то есть во время второй войны, о которой идет речь.

Итак, испанцы решили атаковать резиденцию этого сеньора, самого прославленного и почитаемого всеми за свой характер и за беззаветную храбрость, так как, по дошедшим до них слухам, там собралось множество индейцев, исполненных решимости остановить их наступление. Они двинулись туда все разом по берегу моря и дошли до развилки двух дорог, которые вели через лес в селение Котубано. Одна из них была расчищена, ветки деревьев и все остальное, что могло мешать движению, были срезаны и убраны; в конце этой дороги, у входа в селение, индейцы устроили засаду, чтобы ударить по испанцам с тыла, и тут им пришлось бы худо; другая дорога была труднопроходима, завалена срубленными и положенными поперек деревьями, так что даже кошка не смогла бы пробраться через эти препятствия; однако испанцы, всегда соблюдающие осторожность, заподозрили, что это подстроено намеренно и, стремясь избежать западни, отказались идти по открытой дороге и стали с большим трудом продвигаться по второй. Селение Котубано отстояло от берега моря на расстоянии одной-полутора лиг, причем первые пол-лиги дорога была очень плохой, вся завалена деревьями, и испанцы, расчищая ее, срубая и отбрасывая прочь преграждавшие путь ветки, очень устали, но в конце концов прошли этот участок, а зато остальная часть дороги была свободной, и тут испанцы окончательно убедились, что индейцы нарочно хотели направить их по другой дороге, чтобы причинить им как можно больший ущерб. И вот, очень осторожно продвигаясь вперед, испанцы подходят к селению, набрасываются с тыла на укрывшихся в засаду индейцев и разряжают в них свои арбалеты, которыми были вооружены почти все; тут остальные индейцы выбегают из хижин, собираются группами на улицах и, охваченные страхом перед мечами испанцев, по своему, обыкновению с дальнего расстояния выпускают в них бесчисленное количество стрел, но эта стрельба, напоминающая детскую игру, не приносит испанцам никакого вреда, тогда как среди индейцев многие уже пронзены стрелами и истекают кровью; испанцы приближаются, и тогда индейцы пускают в ход камни, которых здесь было очень много, но бросают их не с помощью пращей — пращей у индейцев никогда не было и они не умели с ними обращаться — а руками. При этом они издают громкие вопли, обращенные к небу, и полны решимости сражаться, чтобы изгнать со своей земли тех, кого они считают губителями их народа. При виде своих пронзенных стрелами, падающих замертво товарищей они не теряли мужества, а, наоборот, по всем признакам становились еще мужественнее, и будь у них такое же оружие, как у испанцев, результат был бы совсем иным. И тут я хочу рассказать о заслуживающем внимания и достойном восхищения подвиге, который на моих глазах совершил один индеец, если только мне удастся словами передать величие этого подвига. Высокий индеец, как и другие обнаженный с ног до головы, отделился от остальных, сражающихся камнями и стрелами, держа в руке лук и одну единственную стрелу, и стал делать знаки, как бы приглашая кого-либо из христиан приблизиться. Неподалеку находился испанец по имени Алехо Гомес, высокого роста, очень хорошо сложенный, обладавший большим опытом истребления индейцев и превосходивший всех испанцев этого острова умением орудовать мечом — он разрубал индейца пополам одним ударом. Так вот, именно он вышел вперед и велел оставить его наедине с этим индейцем, заявив, что хочет его убить. Гомес был вооружен мечом, висевшим у него на поясе, кинжалом, небольшим копьем и прикрывался массивным щитом. Увидев, что к нему приближается испанец, индеец пошел ему навстречу с таким видом, как будто сам он вооружен до зубов, а его противник — даже не человек, а какая-нибудь кошка. И вот Алехо Гомес перекладывает копье в руку, державшую щит, и начинает бросать в индейца камни, которые, как я уже говорил, имелись там в изобилии. Индеец же в ответ только целится в него из лука, делая вид, что вот-вот спустит стрелу, и в то же время с легкостью ястреба совершает прыжки из стороны в сторону, ловко увертываясь от камней. Тут все испанцы, и индейцы тоже, увидев, как сражаются эти двое, прекращают борьбу и следят за поединком; индеец несколько раз бросался в прыжке на Алехо Гомеса, как бы стремясь проткнуть его насквозь, и тогда последний в страхе прикрывался щитом. Затем Алехо Гомес вновь стал хватать камни и бросать их в индейца, а тот, совершенно голый, как мать родила, с одной единственной стрелой на тетиве лука, прыгал и целился; поединок этот продолжался довольно долго, и испанец бросил в индейца бесчисленное число камней, но, хотя они находились очень близко друг от друга, ни один камень не попал в цель. И вот настал момент, когда они, устремившись навстречу друг другу, оказались совсем рядом, и испанец продолжал наступать, а индеец внезапно бросился на него и приложил стрелу к его щиту. Алехо Гомес в испуге сжался в комок и весь укрылся за щитом; теперь, когда противник был рядом, камни уже не годились, и Гомес схватился за копье и нанес сильный удар, надеясь уложить индейца на месте; но тот совершает резкий прыжок в сторону и, посмеиваясь, спокойно удаляется, размахивая своим луком с единственной стрелой, которую он так и не выпустил, совершенно голый, но целый и невредимый. Тут все индейцы с громкими возгласами одобрения и с хохотом подбегают к нему и все вместе потешаются над Алехо Гомесом и его компанией, воздавая хвалу своему боевому другу за проявленные им ловкость, проворство и храбрость. Испанцы тоже были потрясены этим подвигом и даже Алехо Гомес был доволен, что ему не удалось убить этого индейца, и все восхищались его отвагой и проворством. И действительно, этот поединок был захватывающим и забавным зрелищем, и я думаю, что ни в нашей Испании, ни во всем мире не нашлось бы такого правителя, сколь бы высокопоставленным он ни был, которому не доставило бы подлинного удовольствия видеть этого индейца, и каждый несомненно почувствовал бы к нему симпатию. Все то, что я рассказал, — чистая правда, ибо я сам это видел. А схватка между индейцами и испанцами, которую я только что описал, продолжалась с двух часов дня, когда испанцы туда пришли, до наступления темноты — она-то их и развела.

Глава 17

На следующий день ни один индеец не появился; утолив первую жажду самозащиты и борьбы и убедившись, что испанцев им не одолеть, они, как уже было сказано выше, по своему обыкновению убежали в леса и горы, туда, где прятались их жены, дети и все остальные, неспособные сражаться. А поскольку этот сеньор Котубано, как уже говорилось, был самым сильным и самым уважаемым из всех и, несмотря на это, даже он не сумел добиться в борьбе с испанцами большего, чем остальные, то впереди не оказалось ни одного сеньора, который отважился бы вместе со своими людьми ожидать подхода испанцев, и все были поглощены лишь одним — как бы побыстрее отступить и понадежнее укрыться в самых недоступных, поросших непроходимым кустарником горах; поэтому испанцам не оставалось ничего иного, как разбиться на отряды и приступить к охоте на индейцев — отыскивать и хватать их в лесах и горах, причем главная цель преследователей заключалась в том, чтобы схватить касиков и сеньоров, прежде всего Котубанаму. И вот отряды двинулись в путь в разных направлениях и стали искать следы индейцев на узких, заросших лесных тропинках. Среди испанцев были такие искусные ищейки, которые определяли след по одному опавшему и сгнившему листочку, подобранному с земли, и шли по этому следу до того места, где укрывались тысячи людей; и хотя обнаженные и босые индейцы двигались по этим тропинкам с предельной осторожностью, так что 20–30 человек оставляли такой же след, как одна пробежавшая кошка, это их не спасало. Были и такие испанцы, которые с далекого расстояния чуяли даже самый слабый запах дыма, а так как индейцы, где бы они ни находились, обязательно разводят костер, то по этому запаху они определяли, куда им двигаться. Кроме того, бродившие по горам и лесам отряды испанцев нередко настигали какого-нибудь индейца, а затем, подвергнув его пыткам, выведывали, где находятся остальные, вели своего пленника, связанного, по направлению к лагерю, заставали индейцев врасплох, бросались на них и убивали мечами всех, кто не успевал убежать, прежде всего женщин, детей и стариков; ведь испанцы стремились совершить как можно больше зверств и жестокостей, дабы нагнать смертельный страх на всю ту землю, и это им вполне удалось. А всем захваченным живыми молодым, рослым людям они обрубали обе руки и отправляли их, как уже было сказано, в качестве «писем» остальным; и людей, которым так обрубали руки, было бесчисленное множество, а убитых еще больше.