— Колючий, — без ласковости сказала Светлана. Ухоженную свою кожу было жалко.

Он испуганно отстранился и скатился с нее. Сказал поспешно:

— Прости.

Она поощрительно похлопала его ладошкой как попало (попало по животу) — ничего, мол, паренек, страшного — и сказала вроде бы вообще:

— Тоскливо, наверное, тебе в этой одиночке.

— Мне тоскливо без тебя, — поспешно уточнил он, и вдруг мозжечком осознал, что она не о том. Глядя в потолок, спросил, раздувая ноздри: — Что я должен делать?

— Все мы в опасности, Никита, в смертельной опасности, — издалека начала Светлана. — Потому что мы все скованы одной цепью. Эта цепь — беда наша и наше спасение. Цепь затрудняет наше существование, но она держит нас вместе и позволяет легко защититься от любой напасти. Но горе нам, если одно из звеньев этой цепи ослабнет или разорвется, — все мы полетим в тартарары… Нам необходимо ликвидировать одно такое звено, чтобы цепь по-прежнему была надежной.

— Демидов? — перебил Никита.

— Пока не внушает опасений, — решила Светлана, но, спохватившись, подчеркнула: — Пока.

— Тогда кто? — не желая соображать, потребовал он наводки.

— Витольд, — свободно обозначила ослабшее звено Светлана.

Никита приподнялся на локте, чтобы посмотреть на нее — не шутит ли? Не шутила. Ее глаза были неподвижны и беспощадны.

— Так ведь на нем все держится…

— Держится то, что теперь не нужно нам. Все эти его отряды, все его подразделения, вдохновленные его маниакальной идеей тайно властвовать над страной, погубят нас. Не станет Витольда, и его бойцы расползутся как тараканы.

— Но ты же сама мечтала… — начал он, но она резко перебила:

— Теперь надо не мечтать, а жить. Точнее, выжить.

Он вспомнил некстати:

— Как ты однажды сказала, твоих мужей и любовников в конце концов убивают.

Ее правая рука, живя отдельно, нащупала нечто мягкое и летучими касаниями стала превращать нечто мягкое в нечто твердое.

— Тебя не убьют, Никита, — одновременно с работой руки тихо говорила Светлана. — Я отвоюю у этих негодяев Ксюшку, и ты станешь моим зятем. Убивают мужей и любовников, а зятя не убьют.

— Я буду твоим любовником до смерти, — сдаваясь, жарко возразил он.

— До чьей смерти? Твоей? Моей?

— Света, Света, Света, — уже шептал он. Она убрала руку и напомнила:

— Витольд.

— Не могу. Кого угодно, но не его. Не могу.

Она сползла с кровати и устало натянула платье. Приказала:

— Застегни.

Никита, двигая замок молнии от копчика до лопаток, уныло попросил:

— Не уходи.

Она резко повернулась. От неожиданности он застеснялся и прикрылся обеими ладонями.

— Не хотела говорить тебе, Никита, но придется, — как бы колеблясь, сказала она. — Хотя рано или поздно ты все равно узнаешь.

— Ты о чем, ты о чем? — в страхе, вдруг пришедшем к нему, спросил Никита, продолжая нелепо прикрываться.

— Оденься, — приказала она. Он покорно влез в джинсы и, уже догадываясь, спросил, желая, чтобы не прозвучало определенного и ужасного ответа.

— Что-нибудь случилось с Всеволодом?

Она не жалела его, но умело делала вид, что жалеет:

— Крепись, Никита. Сегодня ночью недалеко от Торжка по приказу Витольда был взорван автомобиль, в котором ехали Всеволод с женой.

Он сразу же поверил, что она говорила правду. Зашлось сердце, ослабли ноги, и он, сам того не понимая, сел на кровать. Она положила руку ему на плечо, и он небритой щекой прижался к тыльной стороне ее ладони. Единственной надеждой на спасение была эта рука.

— Тебе надо побыть одному, Никита, — решила Светлана. — Если будет охота, зайди ко мне вечером. Я буду ждать.

61

Трюкач Юрий Земцов привычно устроился у широкого окна китай-городской забегаловки. Учитывая нетерпимость Сырцова к пьянке на работе, взял он пару пива и — жрать хотелось — две порции сосисок. Выпил кружку, в три минуты справился с двумя порциями и, прихлебывая остатнее пиво, стал покорно ждать, глядя на улицу.

— Не занято? — спросил тяжелый бас.

— Занято, — злобно ответил Земцов, не отрываясь от окна и не глядя на обладателя баса. Но бас был победительно непререкаем:

— Пока суд да дело, я здесь все-таки пристроюсь.

Земцов не выдержал, обернулся. Старый мужик (не старик) в богатом пиджачке и с дорогой тростью, зацепленной за локтевой сустав, расставлял на мраморной столешнице принесенное на малом подносе: два по сто пятьдесят, два бутерброда с селедкой, две кружки пива, соленые орешки на тарелке.

— Не очень-то располагайтесь. Сейчас мой приятель придет.

— Не придет, — с мрачной уверенностью возразил старый мужик и глянул на Земцова изучающе. — Я вместо него.

— Это вместо кого же? — испуганно задрался Земцов.

— Вместо Сырцова, Юра.

— Вы чего ко мне пристаете?! — уже в ужасе зашипел Земцов.

— Не ори, а? — попросил мужик и объяснил смысл просьбы: — Раздражаешь.

— Не знаю никакого Сырцова, — ни к селу ни к городу ляпнул растерявшийся бедный Юрик.

— Вот так — не надо, — предостерег его мужик и погрозил толстым указательным пальцем. — Про тебя я все знаю. А тебе обо мне следует знать только то, что зовут меня Александром Ивановичем, и теперь ты — мой агент.

Александр Иванович полез в карман и, вынув заранее заготовленные зеленые, положил не таясь на мраморный стол. Три бумажки. Триста долларов. Земцов неотрывно смотрел на баксы. Но не корысть была в его глазах — безнадежная тоска. Отряхнулся, спросил с вызовом:

— А если не возьму?

— Тогда будешь работать на меня бесплатно, — нарисовал удручающую перспективу Александр Иванович и подвинул к Земцову стакан с полторашкой. — Давай за знакомство, Юрок.

Земцов двумя пальцами — указательным и большим — деликатно (мизинец галантно оттопырен) потрогал стакан, как бы размышляя. Поразмыслить он успел немного ранее. Сейчас просто ломался, цену набивал. Поломался, поломался и решился. Поднял стаканчик и возгласил не без юмора:

— Со свиданьицем!

Одновременно хлопнули до дна, что потребовало определенных душевных сил. Недолго смотрели друг на друга недоуменно: кто, мол, это передо мной? Потом поняли и принялись за бутерброды с селедкой. Закусив, Земцов аккуратно собрал зеленые бумажки и уложил их в специальное отделение своего бумажника. Александр Иванович с удовлетворением отметил этот факт поощрительным похлопыванием агента по плечу.

— Что мне надо делать теперь? — покорно спросил Земцов.

— Ответить на три вопроса и выполнить одно задание, — в общих чертах обозначил поле деятельности своего агента Александр Иванович Смирнов.

62

— Бу сделано! — весело пообещал в ночи полковнику Махову быстро по молодости отошедший от шоковой моторной реакции Игорь Нефедов, а к утру, когда в спящей Москве объявился полный июньский рассвет, сделал как обещал.

В небольшой квартирке на окраине Москвы небольшой плотный человечек в пижаме плохо спал. В общем-то просто не спал — маялся в кровати, ждал неизвестного. И дождался: в дверь позвонили.

У него все было готово на всякий случай — для себя и для тех, кто собирался к нему прийти. Вот он, пульт дистанционного управления — под рукой. Нажал кнопку, и взлетели, разлетелись на мелкие куски те, кто у двери, и кончился он сам, унеся с собой в никуда тайну загадочных взрывов и навсегда скрыв от возмездия заказчиков этих взрывов.

Сооружая систему адских машин у себя в квартире, он как-то не соотносил себя со взрывами, свое полное, такое привычно милое тело с разрывающей его на куски безжалостной силой, уютную свою жизнь с кровавыми лохмотьями небытия, в которое через мгновение может превратиться он. Он!

Звонок. Еще звонок.

Он исчезнет и тем самым спасет Роберта и Витольда? А если сдать Роберта и Витольда и спастись самому?

Он осуществлял только техническую часть. Только как, но не зачем, для чего и кого. Главное — кого. А вообще никого. Взрыв в Сокольниках — его попросили ликвидировать старый бункер, в котором, как его уверяли, никого не было. Взрыв под Торжком не имел к нему никакого отношения. Могли ли воспользоваться его изделиями? Вполне могли: он по просьбе Роберта и Витольда готовил мины с электронным управлением для скальных работ при строительстве виллы на Черном море. А если добрались до технических исполнителей? Им в любом случае выгоднее молчать. Заговорили — вышка. Надо полагать, что более ранние его дела им раскопать не удалось.