Значит, им не показалось, что чуть раньше она обращалась к ним! Значит, она не простой зверь – ведь лесные жители не умеют говорить так разумно. Почти не умеют. Стало быть – эта псица нечто большее, чем простой зверь. Она говорит! И пусть не словами, пусть по-другому, но она говорит. Они ее понимают!

Ярина быстрее всех сообразила, что происходит. Медлить нельзя! Она возбужденно тронула руку лешего.

– Понял, Дубыня?! Живо неси болотный мох! Не мешкай! Ты знаешь какое-нибудь близкое болото?!

Леший кивнул – два раза повторять не пришлось. И он понял: псица умеет говорить! Она ясно сказала, что надо делать!

Дубыня вскочил и в мгновение ока обратился в большого филина. Птица расправила крылья, взмахнув ими взметнула вихри песка, замахала и быстро взвилась в небо. Лучи восходящего солнца запламенели на могучих крыльях. Филин полетел на закат, вскоре скрывшись за верхушками деревьев.

Псица внимательно смотрела, что проделал Дубыня, как он обратился в птицу, но ничем не высказала беспокойства. Будто ей это не в диковину. Проводив филина взглядом, она повернулась к Кириллу.

Русалки видели, как вдруг загорелись, заиграли алым пламенем яхонты ее ошейника. Не выдержав, отвернулись. Потом зажмурились. Уж больно нестерпимым оказался бьющий в глаза жар. Казалось, все вокруг будто объяло пламя. Объяло, и тут же померкло. Когда русалки открыли глаза, то увидели, что псица уже вылизывает рану на ноге Кирилла…

В образе филина высоко над лесом глубоко и нечасто взмахивая крыльями летел леший Дубыня. За прошедшую ночь он устал. Обращаться в ночного охотника дважды – тяжело даже для лешего. Казалось, тело натужно стонет, а каждый взмах могучих крыльев дается с большим трудом. Но ничего, порой встречаются тугие потоки воздуха, на них можно парить не тратя сил, ненадолго забывая об усталости.

Как на ладони раскинулся лес. Сбоку извилистой, причудливой змеей темнела Ледава. Вдали, на краю неба, у самого моря маленькой черточкой виднелась Древняя Башня. За ней синело море. А напротив старого строения, на противоположенном берегу, разлеглась древнее болото – Гнилая Топь. Оттуда этой ночью вышло зло. И там же Русава нашла дивную псицу и ее друга – человека по имени Кирилл.

«К Гнилой Топи не полечу, далеко. Вон там, на закате, еще одно болотце есть. Там мха наберу, – размышлял леший. – Время дорого, да и неведомо, поможет ли мох с того проклятого болота. Лучше чистого нарву… А это что?!»

Дубыня начал медленно снижаться.

Острые глаза птицы разглядели мельтешение меж деревьев. Совсем недалеко от речки, что вытекала из русалочьего озера в Ледаву.

«Всадники! Пять человек. Кто они? Воины? Охотники? Нет, воины. Хоть и одеты охотниками. Рубахи, безрукавки. Броней не видно. Но зато мечи, и сзади седел щиты висят… Зачем к озеру едут?»

Дубыня неторопливо облетел людей по кругу. Увидел, что один воин схватился было за лук, а второй, что ехал рядом, остановил его.

«Глупец, ишь чего удумал! Меня – хозяина леса! – подстрелить хотел. Вот изумился бы, когда стрела обратно бы в него полетела и вонзилась в то же место, куда он меня поразить хотел. А второй разумен… Спас его от беды… Зачем же ни к озеру едут? Русалки под водой скроются, а вот псица и человек… ладно, некогда. Потом разберусь – кто они. Сейчас мох важнее. За мхом и обратно!»

Дубыня сделал еще круг, внимательно осматривая людей. Двоих из них он уже видел. Венды. Охотник Прозор, который когда-то добыл цвет папоротника и старик Любомысл. Два других – дружинники князя Молнезара. И с ними мальчишка. Вроде тоже его видел. Кто он? Ладно, потом вспомнит.

Леший, не задерживаясь и уже ни на что не отвлекаясь, устремился к недалекому болотцу…

Дубыня не медлил. Не успело солнце показаться из-за вершин сосен, как он уже вернулся. В когтистых лапах филин нес сырую, тяжелую охапку мха вперемежку с болотной травой. Первой заметила подлет птицы Ярина.

– Хорошо бы и нам так уметь летать, – вздохнула русалка. – Сколько всего можно увидеть… сколько узнать…

Русалок обдало порывами легкого ветра. Над ними, махая крыльями, завис филин. Он расцепил жутковатые когти и бросил невдалеке от Кирилла большую копну влажного мха. Затем птица тяжко опустилась на песок. Дубыня, снова обратившись в самого себя – старика лешего в людском обличье – судорожно глотал воздух. Он задыхался…

– Все-таки нелегко вот так летать… – сквозь прерывистое частое дыхание наконец-то смог вымолвить леший. – Не мое это, в птичьем образе в небесах парить. Два раза кряду, за одну ночь в филина обращаться! Уф-ф, как тяжело! – Дубыня вытер мокрый лоб. – Ладно, сейчас дух переведу и начнем…

Но русалки и без него знали, что надо делать. Ярина уже нащипала из влажной охапки куски темно-бурой зелени, и тут же принялась неторопливо, с тщанием, обкладывать ими края раны. Изредка, она неприметно улыбалась, посматривая на псицу. А та вертелась вокруг русалки и попеременно то заглядывала Ярине в глаза, то смотрела, что она делает. Видно было, что псица ни за что не позволила бы лечить человека никому, если бы сама могла вот так ловко управляться с кусочками болотного мха. Но к сожалению у нее нет ни таких вот длинных ловких пальцев, ни спорых умелых рук. У нее только сильные лапы, а на них изогнутые когти, которые не втягивались в подушечки. Но все равно, в черных глазах псицы светилась радость. Дело пошло на поправку.

После того, как леший улетел за мхом, и псица занялась вылизыванием раны, в ноге хворого произошли изменения. Опухоль спала, а самое главное – пропала жутковатая чернота.

Когда Ярина обложила края и стала класть мох на саму рану, человек чуть дернулся и застонал. Видимо даже нежный, почти невесомый мох, даже сквозь забытье причинял боль. Псица дернулась к нему и лизнула лицо. Кирилл открыл глаза и непонимающе обвел ими вокруг. Как только он увидел морду псицы, в них блеснули веселые искорки.

– Шейла, – прошептав это имя он попытался поднять руку, поднести ее к голове псицы. Но это ему не удалось: рука безвольно упала, а глаза вновь закрылись.

Псица тихонечко, и уже довольно внятно проскулила: – Все? Больше ничего не надо? А то видите – ему больно…

– Все, – ничуть не удивившись, что псица разговаривает, ответила Ярина. – Надо только закрепить.

Не долго думая, русалка стянула с себя рубаху и оторвала от подола длинный кусок белого холста. Потом, чуть поразмыслив, оторвала еще столько же. – Думаю, хватит.

Ярина ловко обмотала ногу раненого холстом. Потом спустила закатанную штанину.

– Я почему-то знаю и помню, что сломанную ногу надо прямо держать. Хорошо бы к ней две палки примотать. – Качнув головой, задумчиво произнесла: – Занятно, и откуда я это знаю?

– Наверно, ты когда-то знахаркой была, – откликнулась Русава. – В той, в прошлой жизни. Да и вообще: у вендов все знают, как надо раны лечить. Они ведь в лесу живут, а в нем всякое случается. Вон, когда меня саратаны чуть не убили, так Велла меня быстро на ноги поставила. Тоже травами обкладывала. Настои разные давала. Тоже знает как. Верно, Велла?

– Верно, – кивнула Велла. – Я когда тебя лечила, тоже все думала: откуда это? Почему ведаю, что и куда надо приложить, какой настой и какое зелье давать. Наверно все русалки умеют лечить. Только вот пользовать некого. Ну а сейчас наше умение пригодилось! А может ты и вправду, в ТОЙ жизни знахаркой была? То пока неведомо. Да и вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. Но ты, Ярина, верно говоришь. Ногу надо закрепить, чтобы она прямой оставалось. Так полагается. Сейчас Дубыня две палки выстругает, и мы их примотаем. Лубок сделаем.

Леший уже отдышался. Улыбнувшись, спросил:

– Ярина, зачем же на себе рубаху рвать? Ты бы сказала, что холст нужен, я бы быстро в свою суму слазил, достал. В ней и холст найдется. А так… Опять голой осталась.

Ярина лукаво улыбнулась и игриво качнула головой. Тонко пропели височные кольца. Русалка, подумав, неспешно натянула изрядно укороченную рубаху.

– Ничего, Дубыня! Для благого дела ничего не жаль, тем более какой-то рубахи! Ты лучше сделай то, про что только что Велла говорила. Найди две палки, да поровней и покрепче! Да от коры их очисть. Я знаю, тебе для нас добро сделать не в тягость. Не самим же по лесу костыли собирать. Сделаешь?