Изменить стиль страницы

«О, да какого черта, айда в Царство Фей, — подумала я. — Я гляну всего разок…» И я всегда смогу вернуться. В конце концов, я привратник.

«Йануам спреньа!» — крикнула я, когда мы достигли дна водоема, откуда растекался, разливался свет, поддавшись желанию в моем голосе.

«Йануам спреньа!» — подхватили русалки. — «Какого черта!»

Мы пробились через стену света, потрескивающую электричеством. Появилось ощущение казни на электрическом стуле, но ундинам, похоже, это нравилось.

«Какого черта! Какого черта!» — скандировали они. — «Айда в Царство Фей!»

Но вместо того, чтобы всплыть в Царстве Фей, мы оказались в полной темноте. Русалки внезапно притихли, как группа болтливых школьниц при виде строгого директора. Я не видела, но чувствовала, как их тонкие тела прижались ко мне. Та, что затащила меня в водоем, по-прежнему держала мою руку, но сейчас, кажется, делала это ради уверенности.

«Ой-ой, похоже, мы попали в Приграничье», — подумала я.

Название вызвало волну ужаса в их коллективном сознании. Кошмарные образы, вплетенные в их разум на уровне ДНК понеслись по группе, от одной девочки к другой. Скелеты и разлагающиеся тела, речные раки и слизняки, выползающие из пустых глазниц, черные слизистые угри, проглатывающие свою добычу целиком, клыкастые бобры-зомби…

«Бобры-зомби?!»

«Да!» — завопили мне русалки все разом. — «Бобры-зомби! Все знают, что мертвые бобры возвращаются в Приграничье в качестве зомби!»

В мгновение ока мне в красках передалась городская легенда об этих мифических (надеюсь) существах. Как фольклорист, я была очарована смешением реальной угрозы (бобры поедали русалок, когда те были еще мальками) и всеобщей любви подростков к зомби-историям. Поскольку в данный момент я плавала в темноте, то могла только надеяться, что эти бобры-зомби были реальными не более, чем история о Человеке-крюке[4].

«У них есть крюки?» — зажужжали ундины взволнованными и испуганными голосами.

«Нет, нет, — заверила их я. — Это только история… мы просто будем держаться вместе и выберемся отсюда. Я вижу свет впереди».

Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я разобрала несколько проблесков, хотя ни один из них не был так же ярок, как свет на дне водоема. Куда он пропал? Ведя русалок к слабому зеленому свечению, я задавалась вопросом, не был ли он мерцающей уловкой, чтобы заманить нас в эту преисподнюю.

«Или, возможно, — нашептывал коварный голос в моей голове, — ты ХОТЕЛА попасть сюда, потому ОН здесь».

Подавив эту мысль и надеясь, что мои спутницы не услышали ее, я поплыла к свету.

Приблизившись к тусклому мерцанию, я увидела, что случилось с теми, кто остался в водах Приграничья. Груды спутанных, выбеленных конечностей освещали дно водоема. Трупов было так много, что сложно разобрать, что за существа это были при жизни. Я увидела человеческие руки и лица, а еще рыбьи хвосты и оленьи рога, птичьи крылья и… Боже помоги нам… бобровые клыки. Независимо от формы останков, вся эта плоть была снежно-белой и излучала зеленоватое сияние, будто радиоактивный распад. То, что я изначально приняла за свет, оказалось поднимающимся зеленоватым илом. Я не замечала его, пока он не начал стелиться по моей руке.

Я попыталась стереть с ладони зеленоватую дрянь, пока за другую мою руку цеплялась ундина, но только размазала гадость. Она начала подниматься выше по руке. Я попыталась оторваться от русалки, чтобы счистить с себя эту штуку, но наши ладони будто приросли друг к другу. Повернувшись к девочке, я увидела, что она тоже покрыта зеленым илом. Лицо ундины замерло в маске молчаливого крика ужаса. Оставались только глаза и ил начал закрывать и их, — только это был не ил. В свете отбрасываемого им сияния я поняла, что пыль состоит из крошечных существ, плетущих что-то вроде прочного панциря вокруг своей жертвы. Со всех сторон нас окружали русалки, покрытые перламутровыми панцирями, и все они медленно опускались на груду тел. Я слышала в своей голове крики ужаса. Одна ундина уже упала на дно и разбилась на куски, — половина лица медленно отлетела в сторону. Что еще хуже, я слышала крошечные мысли существ, плетущих панцири. Заключив меня в раковинку в виде моего тела, они начнут пировать на моей плоти. Медленно. Они обожали живую человеческую плоть. «Ммммм, даже лучше, чем ундины…» и постараются растянуть удовольствие.

Я услышала тихий вскрик в своей голове и поняла, что это русалка, чью руку я держу. Она была все еще жива в своей раковине, но скоро ее жизнь оборвется. Я чувствовала, как мерцает ее сознание…

«Малина», — сказала я ей тихо. — «Вспомни вкус малины».

Я сжала ее руку и направила энергию на ее панцирь. Если заклинание работает на открывание дверей, может, сработает и на разбивание барьеров.

«Йануам спреньа!» — скомандовала я.

Раковина разлетелась на миллион хрупких осколков.

«Двигайтесь!» — закричала я ей и остальным ундинам. — «Стряхивайте все!»

Я тоже попыталась поплыть, но конечности ослабли. Существа вновь начали собираться на моей коже. Я сделала последний, отчаянный рывок вверх… и почувствовала, как кто-то схватил мою руку. Появился темный облик, возможно, новый хищник, явившийся побороться с панцирниками за мои кости. Но, по-крайней мере, это существо тащило меня вверх, к чему-то ярко-золотому, напоминавшему солнечный свет. Все лучше, чем стать живой закуской на ближайшую сотню лет.

Я снова послала открывающее заклинание, чтобы сломать панцири на ундинах и отправила сообщение своей русалке, чтобы та хватала одну из своих сестер. Их коллективное сознание все еще работало, даже и заблокированное наполовину раковинами. К тому моменту, как мы оказались на поверхности воды, я вытащила на буксире две дюжины ундин. Они выпрыгивали из воды, стряхивая с себя остатки панцирей, будто надоевшие наряды, — и свои хвосты в придачу. Где-то на нашем пути их хвосты разделились и стали ногами. Русалки вскакивали и бежали по покрытому травой берегу, обнажая тонкие щиколотки и длинные, изящные бедра; без единой мысли о бедной ундине, что погибла в Приграничье. Без памяти.

«Без па-мяти?» — услышала я мысли одной из них, по мере того, как девочка оборачивалась ко мне. У нее были рыжие волосы и я узнала русалку, вдохнувшую в меня в своем поцелуе воздух. — «Но она всегда в нашей памяти. Она навечно часть нас».

Ундина отвернулась и присоединилась к своим сестрам в их беге через травянистый холм. А я осталась отфыркиваться в прибрежных водах под раскидистой ивой, еще более одинокая без жужжания их коллективного разума.

Одна, но есть еще темное существо, что спасло меня.

Оно все еще лежало поблизости — маслянисто-черный сгусток на поверхности воды. Кряхтя, я села на колени и наклонилась, чтобы разглядеть получше… и черный сгусток сформировался в лицо.

Его лицо.

Лиам.

Но в тоже время не Лиам.

За месяцы, что он провел бестелесным призраком в водах Приграничья, он потерял некоторые черты Лиама Дойла, линии, которые он создал, чтобы соблазнить меня и влюбить в себя.

«Ты почти полюбила», — услышала я голос в голове. Губы были сложены в горестной улыбке. Это выражение было так знакомо, что я на автомате протянула руку к поверхности воды, где были очертания его рта… и дотронулась до плоти.

— Ты не забыла меня, — проговорил он. В этот раз его губы зашевелились и над водой появилась голова. На моих глазах он обрел форму.

— Это твоя страсть ко мне придает мне черты, — объяснил он. Над водой показалась грудь, — обнаженная, с прекрасной мускулатурой.

Я рассмеялась… сделала попытку. Звук получился тонкий и дребезжащий. Наверное, наглоталась воды.

— Не помню тебя таким… крупным, Лиам… то есть, могу ли я тебя так называть? Теперь ты вроде как не он…

— Я могу быть им, — произнес он с ирландским акцентом и вскинул подбородок, безошибочно по-лиамовски. — Я могу быть чем и кем угодно, милая.