— А у тебя деньги есть?

Оля встала, ощущая тяжесть в затылке. Сон не освежил ее. Он как бы загасил ту лихорадочную энергию, которая поддерживала ее последние две недели.

Сумку свою она нашла быстро и справедливо решила, что те десять тысяч, что не достались таксисту, должны пойти на доброе дело — Клаве надо помочь.

Та уже была одета и била от нетерпения каблучком, как резвая лошадка копытом.

А уже через десять минут она принесла шампанское, водку, ликер, пиво, банки с паштетом и солеными болгарскими огурцами.

— Подожди, — сказала она, — сейчас я поправлю здоровье, и мы с тобой сядем за стол.

У нее была своя метода поправлять здоровье. Сначала она налила в большую кружку пива, долила туда водки и выпила смесь.

Потом выпила полстакана крепкого ликера и, блаженно вздохнув, закурила.

«Она алкоголичка», — подумала с сожалением Оля, наблюдая за молодой женщиной.

— А теперь мы будем пить шампанское, — сказала Клава.

— Да я все больше водку в последнее время пила, — сказала Оля.

Клава усмехнулась. Умело, по-мужски открыла шампанское. Прокомментировала:

— Обалдеть, шампанское стоит столько, сколько две банки пива. Ты чего-нибудь понимаешь?

Потом они закусили. Оля обратила внимание на удивительно ловкие и какие-то «уютные» Клавины руки. Она резала хлеб, намазывала на него большие куски паштета, и от ее движений, от миловидного расслабленного лица возникала домашняя атмосфера.

За год скитаний Оля отвыкла от домашнего уюта. Да был ли он в ее жизни? У матери не было божьего дара женщины-хозяйки. Все, что не касалось школы и ее учеников, стояло для нее на втором плане. Готовила она средне, без азарта, убирать в квартире не любила.

А Клава была явно «домашняя» женщина.

— Если Дориан принесет мяса, я сделаю такие отбивные, — подмигнула она Оле. — И куры тоже неплохо, мы их в духовке запечем.

— Слушай, а как ты попала к отцу?

— Осуждаешь?

— Просто интересно.

— Да такая моя судьба, — вздохнула Клава. — Угла своего нет. Профессии нет. И работать не хочется.

Клава засмеялась. Она опьянела. Лицо ее порозовело, движения стали замедленными.

— Я очень обычная, — сказала она, — а ты какая-то странная. Ты так страшно кричала во сне.

— Я повторяла какие-то имена? — быстро спросила Оля.

— Нет. Хочешь, я тебе погадаю.

Оля, улыбнувшись, кивнула. Ей любое гадание было смешно. Она не верила никому. Она просто знала, что у каждого человека есть судьба и от нее не уйдешь. Есть высший распорядок в этом мире. Поэтому Оля никогда не завидовала. Что ж поделаешь, если кому-то выпал лучший жребий. Каждый должен нести свой крест.

Но в предложении погадать было еще нечто особенное, задевшее душу Оли. Ей никогда никто не гадал на картах. Что-то смутное мелькало в ее сознании. Она вспомнила эпизод из фильма. Одна женщина предлагает другим: «Бабы, раскинем картишки». Вот это интимно-женское «бабы». Почему-то Клава стала называть ее «подруга». Это было тоже интимно, по-женски.

Как хорошо, что она встретила у отца эту женщину. Они, наверное, ровесницы.

Клава принесла карты, стала разбрасывать их по столу, отодвинув бутылки и тарелки.

— Томится по тебе твой король, — сказала Клава.

Лицо ее было напряжено и нахмурено. Она решила задачу. Карты озадачили ее.

— Тебе дорога выпадает и встреча дома. Не пойму я. Связано это. Если дорога, то почему встреча дома?

— Спасибо, я поняла все, — сказала Оля и положила свою руку на руку Клавы.

— Вот глупая, спасибо не говорят.

— Я пойду посплю еще, — извиняющимся тоном сказала Оля, — я страшно устала.

— А по тебе и не скажешь, — прищурилась Клава, — выглядишь ты отлично. Лицо загорелое, как с курорта. Сама ухоженная. Вообще ты очень красивая, — уже с ревностью сказала Клава.

— Ты тоже, — откликнулась Оля.

И все-таки она была рада, когда осталась одна. Она легла поверх одеяла, вытянула ноги. За окном было осеннее солнце. Грустная осень. И весь год был грустным. Конечно, она встретила Станислава и полюбила его, но он сам сказал, что женщинам не бывает с ним хорошо, и сказал правду. Выгорела часть души этого человека. Потому он и беспощаден к себе и другим. Потому и она с ним, а не с другим мужчиной.

Оля сразу выделила его. Чуть выше среднего роста, отставной подполковник с седыми волосами и спокойный до равнодушия. Она спросила его однажды, почему он так спокоен. Он отшутился. Сказал, что чувствует, что ему осталось жить три дня и решил эти три дня не волноваться.

Потом он вышел на лестничную площадку покурить. Это было в недостроенном доме в Тирасполе. Она вышла за ним и села рядом. В разлом стены было видно звездное небо.

Она взяла его руку в свою и сказала:

— Слушай, ты не погибнешь. Я чувствую.

Он промолчал.

Ребята к ней относились по-разному. Когда она появлялась в окопах, ее любили. Когда сидели вот так за столом, вспоминали, что она баба. Но Станислава они уважали, и поэтому она могла быть спокойна за него и за себя.

Но в первую же ночь, став ему близкой женщиной, она почувствовала, насколько показное его спокойствие.

— Я ненавижу их, — сказал он. — Я ненавижу политиков.

— Я их тоже ненавижу, — сказала Оля.

И она рассказала Стасу, что сделали с ее сестрой в Душанбе.

— Не сказать, что я любила ее, мы вообще троюродные и виделись всего несколько раз, но когда она приехала и рассказала… я в тот день переродилась. И знаешь почему, — Оля прижалась к жесткому плечу мужчины, — потому, что у меня муж офицер. И он спокойно выслушал весь рассказ от начала до конца.

— Офицер, — усмехнулся Стас, — для меня это слово многое значило раньше.

— И для меня. У меня отчим — морской офицер. Ты знаешь, я росла, как мальчишка. Но потом ушло время золотое, я превратилась в девушку со всеми вытекающими последствиями. Замуж вышла за красавца-лейтенанта. И тогда, после рассказа сестры, у меня была истерика. Я хлестала его по лицу и кричала, чтобы он ехал туда, в Душанбе, и мстил. На следующий день он подал на развод. По-моему, он был рад отделаться от меня, я давно бесила его, как он говорил, своей принципиальностью.

— От меня тоже ушла жена, — равнодушно сказал Станислав, — мы, добровольцы, почти все одинокие волки.

Он очень мало рассказывал о себе. Служил в спецназе, совершил тяжелый проступок, был отдан под суд, бежал и вот теперь воюет на просторах СНГ. Она долго пыталась выведать у него, что за проступок он совершил. Стас отвечал, что для нее же лучше, если она меньше знать будет. Но в конце концов рассказал, что собственноручно пристрелил троих в Карабахе.

— А за что под суд? — спросила Оля.

— Все правильно, в армии должна быть дисциплина. И офицер должен действовать по Уставу. Тогда я и понял, что перестал быть офицером.

Потом она поехала за Станиславом в Абхазию. Но он, отвоевав месяц, решил заняться чем-то другим. Чем — ей не сказал. Просто объяснил, что вся эта стрельба — забавы для мальчишек. Серьезные люди должны искать другие пути к спасению России. Вообще он очень редко говорил высоким стилем. И его слова о спасении России означали одно: он решился на что-то очень серьезное.

Он переехал в Москву. Оля ездила к двум его знакомым в Севастополь и передала им, что Стас хотел бы их видеть. И сейчас он был где-то рядом. Но еще до отъезда он спросил, не знает ли она кого из воротил бизнеса. Оля засмеялась, ответила, что подобными знакомствами не обзавелась, но вспомнила, что у отца в прошлом году познакомилась с очень красивым мужиком по фамилии Дубцов. Про него говорили, что он богат.

— После Севастополя поедешь к папе и продолжишь это знакомство, — сказал Станислав.

5

Оля проснулась в семь часов вечера. Этот второй сон принес ей облегчение, и, наверное, она не кричала во сне, потому ее никто и не будил. В соседней комнате жужжали низкие голоса мужчин. В шкафу у нее был собственный ящик для одежды. Она достала джинсы и теплый свитер.