- Да, это впечатляет, других доказательств не нужно,- согласился я, - ну, а чего сейчас хочешь ты?

Стасик замолчал, отвел взгляд в сторону, словно обдумывая ответ.

- Давай я скажу, - вдруг выпалил из травы Богдан,- мы хотим, чтобы ты предотвратил аварию! Чтобы ничего этого не было! Чтобы всё было, как раньше!

Он опять зашмыгал носом и замолчал. Стасик серьезно посмотрел мне в глаза и медленно кивнул головой.

Оглушительное шипение донеслось со стороны станции. Я вскочил на ноги. Взрыв. Еще один. Сильно дрогнула земля. Словно в какой-то замедленной съемке крыша четвертого блока разлетелась на куски в разные стороны. Еще один взрыв. Почва под ногами задрожала непрерывно, как во время мощного землетрясения. Я не удержался на ногах и присел на корточки. Огромный черно-красный шар поднялся над разрушенным блоком, быстро набирая высоту. Разноцветные языки пламени взметнулись высоко в небо. Что-то большое и круглое поднялось над реактором, покрутилось в воздухе и рухнуло вниз. Бесформенные раскаленные куски вылетали из реактора, со взрывами падали в воду, бомбардировали площадку станции и всё вокруг. Зловещий черно-красный шар на высоте нескольких километров стал превращаться в чудовищный огненный цветок. Пламя охватило блок и площадку станции…

В далёкой Москве куранты пробили половину второго. 26 апреля 1986 года незваной рукотворной гостьей ядерная ночь пришла в Советский Союз…

Глава девятая

Горячий, сильно пахнущий озоном ионизированный воздух ударил в лицо. Запершило горло, отяжелевшие, словно ставшие металлическими веки нещадно резали глаза, радиоактивный йод скрёбся в горле, пытаясь атаковать щитовидную железу. А воздух всё густел и густел, наполняясь распадами миллионов кюри, и страшный неземной пепел сыпался из стремительно тускнеющего в небе ядерного цветка. Скоро, совсем скоро этот пепел осядет на цветущие сады украинско-белорусского Полесья, накроет Припять и Чернобыль, движимый розой ветров устремится в Европу, невидимым уран-графитовым дождём прольётся на четыре республики Советского Союза, и восходящему в ядерных небесах раскалённому Солнцу откроется весь ужас планетарной катастрофы, сотворённой неумелыми руками человека. Вот только долго, очень долго не узнают люди Земли всей страшной правды, скрытой от мира и своего народа правительством СССР. 14-го мая, насмерть перепуганный истинными масштабами трагедии Горбачёв, озвучит цифры фона на площадке станции – 15 миллирентген в час. Он «ошибётся» ровно в сто тысяч раз. И многие ему поверят…

Я оглянулся. Ребята спокойно сидели в траве и стеклянными равнодушными глазами смотрели в воду. Да, конечно, они всё это уже видели. Наверное, они видели всё это каждый день. И никакая радиация им была уже не страшна. А мне?

Я схватил велосипед:

- Наверное, пора таки сматывать удочки, Стась?

Стасик очнулся. Спокойно уставился своими умными глазами в перепуганные мои.

- Ну, что ты делаешь?- заныл в траве Богдан и присел на корточки.- Опять не успел? Как он теперь нам поможет?

Стасик с усмешкой посмотрел на Богдана и вновь уставился на меня:

- Ты этой радиации не бойся, бойся той, которая в Припяти,- загадочно сказал он,- просто поверь и всё. Ладно, погнали понемногу.

Спешить и что есть мочи крутить педали Стась явно не собирался. Он покатил свою «Украину» в сторону степи, приглашающе кивнув головой. Мы с Богданом поступили так же.

- Через лес не пойдем,- спокойно сказал Стасик,- тут ты прав, он скоро будет рыжим, атомный пепел засыплет его по самые ветки. Чего одежду пачкать?

Я катил свой велосипед рядом с ним. Он что, за одежду переживает?! Я переживал совсем за другое. Мне было тревожно. Воздух пугал своей обжигающей густотой, и глазам лучше не становилось. Но слова Стася слегка успокаивали – я уже понял, что этот парень твёрдо знает, чего говорит.

- Я уже знаю, чего ты хочешь,- сообщил я Стасику.

- Ты хочешь, чтобы я, живой и развесёлый, перелез с вами через «чёртово колесо». Туда и обратно, правильно? Помчался бы к директору Чернобыльской АЭС и рассказал бы ему о будущей аварии? Он, разумеется, мне поверит, страшно испугается, и никакой аварии не будет. А потом Горбачёв в Кремле даст мне медаль «За спасение Чернобыля». Так?

- Чего уж медаль, сразу проси звезду «Героя Советского Союза»!- рассмеялся Стас.- Ты дурак, Жека! Никакой Брюханов тебе не поверит. И никто не поверит. В лучшем случае прогонят, в худшем – заберут в дурдом!

Я удивился. Стась что, воспринял мой стёб за чистую монету?

- Ничего я не воспринял!- сердитым баском загудел Стась, уловив мои мысли. – Я всё тщательно продумал. Слушай внимательно, юморист! Вот мы с тобой школота, верно?

Меня не увидят, тебе не поверят. И взрослому не поверят.

- Смотря какому взрослому,- не согласился я,- если вашему Брюханову позвонит Горбачёв, тогда точно поверят!

- Я понимаю, что у тебя есть телефон Горбачёва и пропуск в Кремль,- с издёвкой произнёс Стась, - и твоё слово для генсека очень авторитетное!

Кажется, мы стоили друг друга. Хорошо, когда у тебя есть ровесник, с которым можно пободаться интеллектом на равных.

В воздухе засвистело, и здоровенная тлеющая головешка брякнулась на землю в десятке шагов от нас. Раскололась на части.

- Хорошо, что не на голову,- спокойно констатировал Стасик,- это реакторный графит, тысяч пять рентген светит, я думаю.

И чему тут удивляться, как сто раз правильно говорил Климчук?

Отдалённый вой сирен послышался с далёкого шоссе. Пожарные машины мчались из Припяти в сторону АЭС. Их можно было различить по мигающим синим маячкам. Я уже знал, что никто из этих пожарников не выживет. Радиация сожжёт всех, обменяв их жизни на потушенный героями пожар.

Мои мысли Стасик улавливал чётко. Он печально посмотрел на меня и кивнул головой:

- Так оно и будет. Я хотел, чтобы ты всё это увидел своими глазами. Пережил всё сам. Иначе нет никакой гарантии, что ты нам сможешь и захочешь помочь.

План Стась и правда разработал неплохой. По его задумке я должен был уехать из Припяти, как можно скорее. Не хватать лишних рентгенов. И вернуться тогда, когда стану взрослым. Пройти через «чёртово колесо». И очень убедительно рассказать о грядущей аварии руководству города. Может быть, поверят человеку из будущего, может быть получится.

Я обдумывал план Стасика. Велосипедные фары мерцали, слабо подсвечивая степную тропу. Тяжелый, словно бы пульсирующий воздух заполнял лёгкие, насытившись металлом и огнём, напрочь забивая запах степной полыни. Какие горькие травы здесь останутся. Они впитают со временем всё - и радиацию, и человеческую боль, и слезы детей, навсегда покинувших землю, которую скоро назовут «зоной отчуждения»…

Я прокашлялся – кашель начинал душить меня. То, что ребята часто кашляют, я заметил уже давно. Радиация делает своё дело?

- Вот смотри, сколько тут если, если, если.- сказал я Стасю. – Если стану взрослым, если смогу приехать, если «чёртово колесо» уцелеет, если оно сработает, если получится вернуться за три часа до аварии и кого-то успеть убедить, если…

Стась оборвал меня. В его глазах я впервые увидел слёзы.

- Жека!- глухо сказал он.- Никаких других вариантов нет. Мы думали по-всякому. Может это глупость, может фантастика, может дурацкая мечта. Может надежда… Только нет других вариантов.

Засопел и зашмыгал носом плетущийся позади Богдан со своей «Десной». Он обогнал меня, попытался заглянуть в глаза:

- Сделаешь? Дай честное пионерское, что сделаешь! Ну, хоть попробуй!

- Я уже комсомолец, Богдан. Я не знаю, смогу ли я это сделать. Но я попробую.

Богдан отвернулся и отстал. Стасик тоже смотрел куда-то в сторону, катя велосипед.

- Вот и шоссе в город,- сказал он мрачно.

- Мне кажется, я плохо себя чувствую, - я повернулся к нему, - от радиации.

- Ну, ещё бы, радиация - злая тётка, - пробурчал Стасик,- тогда тебе пора возвращаться.