…Сейчас, когда июньское солнце приступило к обязанностям кочегара, Ахундов сплевывает в носовой платок и вытирает им мокрый от пота лоб. Ахундов представляет себя академиком. А почему бы и нет? Академиками становятся профессора. Он уже профессор…

Попыхивая ароматной кубинской сигарой, видит себя застенчивым худеньким мальчиком, отвечающим на вопрос школьного учителя — кем он хочет стать.

— Русским…

Усмехнулся довольный. Находчивым был. Понимал, однако, — это выход для фантазии отчаявшегося от национальной несправедливости ребенка, но не выход в паспортной России.

Много ездил по стране Ахундов, но не встретилось ему уголка, где бы не существовало дискриминации, рекламируемые права «нацменов» — жалкая кость, брошенная «младшим братьям».

Вспомнил злую шутку Кунаева: я первый казах в Политбюро ЦК КПСС и… последний.

Не потому ли «малые» народы столь нетерпимы к другим национальностям в собственных республиках — ущербное самолюбие ищет выхода и самоутверждения. «Живое чувство справедливости, — размышлял Ахундов, — находит себя в национальном экстремизме.» Так оно и есть. И в этом всегдашняя беда «мышления наоборот». Оно ничего не может поделать с прорехами и изъянами навязанных ему насильственно абстрактно-справедливых нормативов и само выворачивает их наизнанку.

«Что ни говори, Гусман прав. К черту все!» Он и на этот раз оказался дальновиднее других: когда в Политбюро ЦК КПСС не разрешили ему, Искендерову и Алиханову баллотироваться в академики АН Азербайджана — вот куда дотянулись интриги! — Ахундов встретился с Брежневым.

Перед Ахундовым было много возможностей, он предпочел ту, ради которой стоило жертвовать положением, — стать действительным членом Академии Наук, но не республиканской, естественно. В нее «выбираются» одним росчерком его же пера, и быть и ней не велика честь.

Ахундов уж видел себя, деятельного, динамичного, — надо только немного отдохнуть и полечиться — секретарем отделения микробиологии Академии Наук СССР. А почему не вице-президентом? — И тогда можно с покойно умереть. Зачем умереть? — жить. Академик — это, кажется, по-французски бессмертный»…

Прошлое не дает никакой опоры, не предлагает целей, надо жить мгновением. И долгожданное мгновение наступило: престарелый, выживший из ума президент АН Азербайджана Р.Исмаилов провалился на выборах в Союзную Академию. Какой удар но престижу республики и какая необыкновенная возможность спасти, восстановить престиж! Оставить опостылевшее секретарство и заменить Исмаилова!

Убедить Брежнева не стоило труда, в мае 1969 года Ахундов был «избран» в действительные члены АН Азербайджана. Простая формальность. И вот через несколько дней, на пленуме ЦК Азербайджана, Ахундов в соответствии с собственным желанием (действительно по собственной просьбе, придется смириться — иной дороги нет) станет президентом Академии Наук Азербайджана. А там всего лишь шаг до большой Академии.

Ахундов думал: «А может быть, добавить "В связи с укреплением научной работы?" Да — так лучше. Надо подсказать». Он все оговорил с Брежневым. Вместо него назначат Амирова. Слабоват. Но есть хватка, и предан ему. Представил разочарование Искендерова и Алиханова — они-то, дураки, думают: пробьет их час? Ничего — проголосуют послушными овцами. На пленуме будет сам Кириленко. Кстати, почему Кириленко все еще не сообщил о дате выезда? Вроде бы пора. А что если позвонить? Не стоит. Сейчас самое важное — не терять самообладания. Легко сказать — «не терять»! Ахундов взял таблетку триоксозина, запил содовой. Сморщился: не простое дело — самому себя снимать.

…В мутном небе, покрытом копотью, сворачивался день. Дома стали тяжелыми, мрачными. Ахундов закончил рабочий день и спустился к машине. Не думал больше ни о чем, быстрее за город, на море! По дороге лишь однажды мелькнула тревожная мысль: где это пропадает Алиев, почему его не было на аэродроме? Встречали президента Сирии. Должен был быть — председатель КГБ…

Перед лицом беды Ахундов не знал, что вот уже три года председатель КГБ Алиев собирает на членов бюро Азербайджана компрометирующие материалы: агентурные сообщения секретных сотрудников, донесения добровольных осведомителей, магнитофонные записи подслушанных телефонных разговоров, жалобы. Систематизирует и терпеливо ждет своего звездного часа.

Держал он их дома, в сейфе, незаметно и монтированном под репродукцией картины Шишкина «Утро в сосновом лесу»…

В Азербайджане после отбытия заключения вновь возвращались в тюрьмы: в 1968 году — 31 процент преступников, в 69-м году — 33 процента, в 70-м году — 29 процентов, в 1971 г. — 37 процентов. (Из выступления на бюро ЦК Азербайджана министра МВД АзССР 7 января 1972 г.)

В 1970 г. мальчики и девочки моложе 15 лет совершили 922 ограбления магазинов (из справки-отчета, представленной министром МВД Азербайджана в отдел административных органов ЦК КП Азербайджана 28 марта 1972 г.).

В Азербайджане после ухода на пенсию успешно работают 983 бывших сотрудника КГБ. Из них 20 процентов — в системе Совета Министров, 42 процента — в органах юстиции, 22 — в вузах и школах, 16 — в милиции. (Из выступления Красильникова на бюро ЦК КП Азербайджана 4 сентября 1971 г.)

Глава III. АЛИЕВ

Азербайджанцы, пожалуй, самые дезинформированные люди в СССР…

В Москве, в орготделе ЦК КПСС, в секторе Закавказских республик, несколько дней отмечалась необычайная активность. Апатичный Морозов еле поспевал принимать вызванных на доклад сотрудников. По коридору с пухлыми портфелями фланировали гости с юга — загорелые, румяноскулые, с вкрадчивыми манерами. Заходили к Морозову группами или поодиночке, торопливо семенили к Петровичу, поднимались тяжело дыша в секретариат.

Алиев в приемной Капитонова появился поздно вечером. Он осторожно сел, точно боялся, что стул не выдержит его длинного крепкого тела. Одетый в светлый, в черную полоску костюм, выглядел щеголевато, даже изысканно. Гладко выбритое смуглое лицо было взволновано, виноватые улыбающиеся глаза полуприкрыты большими ресницами.

«Сейчас или никогда! Ставка — власть!» Алиев любил размышлять витиевато, облекал мысли в красивые литературные слова. Он ревностно поклонялся единственному богу — себе, однако понимал и старался избежать грубой простоты, прикрываясь, подчас даже бессознательно, заботой «об общем благе». Были в его жизни и битье себя в грудь, и речи о собственной немощи. Вспомнил 45-й год. Его, молодого лейтенанта, вызвали к генеральному комиссару.

— Ты кто? — прищурясь спросил Абакумов.

— Я, — встрепенулся Алиев, — вызван в связи с расследованием «померанской группы».

— Так-так, — Абакумов большим пальцем почесал за ухом, — значит, все вернулись… Странно! Такая война — смерть, а вы — целы.

— Виноват!

Абакумов беззвучно рассмеялся:

— Это хорошо, что виноват. Накажем.

— Так точно, товарищ генерал-полковник!

Алиев, крепкий, рослый парень, всю войну прослужил связистом в войсках СМЕРШ — сперва на Украинском фронте, с 43 года в тылу врага — в Германии. Он знал крутой нрав шефа, все опустилось в нем от страха, уставился на Абакумова, со всем согласный, на все заранее готовый.

На лице Абакумова отразилось удовольствие.

— Молодец! Так надо отвечать.

Расторопного лейтенанта взяли в центральный аппарат военной разведки следователем, а когда при реорганизации КГБ в 1953 году был расширен Восточный отдел, Алиев перешел туда.

Где только ему не довелось побывать и поработать за эти годы — в Иране, в Турции, в Пакистане, Афганистане, и еще раз в Турции. В конце 50-х годов Алиев заканчивает Высшую школу КГБ, через пару лет ему присваивают звание полковника и посылают в Азербайджан зам. председателя КГБ. Удачная карьера, и Алиев был бы ею вполне доволен, если бы не Цвигун, его непосредственный начальник — председатель КГБ Азербайджана.

Победа Брежнева открыла вакансии, хлынули, расталкивая друг друга, сподвижники нового Генерального секретаря и, конечно, его родственники. Глупое счастье улыбнулось Цвигуну — зять жены Брежнева, он переведен в Москву, назначен первым заместителем председателя КГБ СССР. Из генерал-майора сразу в генерал-полковники.