Красивый праздник. Чужой. И неожиданно много гостей, много подарков. Слишком много ненужных подарков.

— Не удивляйся ничему, — сказал вчера опекун. — Гостей будет уйма. Высший свет падок на скандалы — такое зрелище они пропустят вряд ли.

Зрелище. Развлечение. Он — развлечение для гостей. Еще долго они будут выплевывать имя Армана, смешивать с грязью...

Но разве это важно?

Вскоре тени удлинятся. Зайдет солнце. Опустится на парк тьма. И жрец скажет последнее слово, отберет у Армана единственное, что осталось — жизнь.

Но жить, боги, так охота!

И то, что вчера казалось скучным, сегодня щемило душу. И хотелось как прежде любоваться на поля, покрытые люцерной, мчаться по лесным дорогам на Вьюнке, купаться в озерной, дико холодной воде. Слушать пение птиц на рассвете и смотреть ночью в звездное небо.

— Арман, слышишь?

Арман поднял голову и, увидев опекуна, поспешно поднялся. Стыдно. За свою слабость стыдно. Умирать надо с гордо поднятой головой, он ведь архан, а не какая-то шавка. Глава рода… Арман усмехнулся. Рода, который его ненавидит. И для которого сегодняшний день на самом деле — праздник.

— Арман, к тебе пришли, — сказал Эдлай, и Арман, странное дело, уловил в голосе опекуна нотку сочувствия.

И лишь тогда заметил странного незнакомца рядом. Незаметный. Встретить такого на улице, пройдешь мимо и не запомнишь. Да вот только по полам черных одеяний бегут ритуальные знаки, прочитав которые, Арман низко склонил голову, скрыв горькую улыбку. А вот и долгожданный посланник повелителя. И, наверняка, еще одно унижение в протянутом Арману желтоватом прямоугольнике с печатью из синего воска.

— Наследный принц поздравляет архана с днем рождения, — услышал Арман и с трудом сдержал гнев, сжав до боли кулаки. Принц? Не повелитель! Даже тут его унизили. — Просит прочитать это до захода солнца. А лучше — сейчас.

Арман протянул руку и прикусил в досаде губу: пальцы предательски дрожали, щеки горели наверняка, вспыхнув румянцем, а в глазах посланника промелькнуло унижающее сочувствие. Вот только жалости сейчас Арману и не хватало!

— Думаю, я вернусь к гостям, — сказал Эдлай, скрываясь в зале.

— Мой повелитель просил вам передать это, — посланник разжал пальцы, и у Армана перехватило дыхание: из затянутой в перчатку ладони выскользнула и закачалась на серебряной цепочке темно-красная ветвь какого-то дерева.

— Серебро, символ вашего рода, — улыбнулся посланник, когда Арман осторожно коснулся ветви и отдернул руку, почувствовав в пальцах легкий укол силы. — Мы нашли это в покоях вашего брата, архан. Это очень редкое ларийское дерево, архабыш. Говорят, что сделанные из него амулеты дарят владельцу удачу.

Арман вновь вздрогнул. Уже много лет он почти не вспоминал о Рэми, а теперь тоска, столь сильная до ритуала, вновь захлестнула душу. И Арман вспомнил свой недавний сон, пальцы Рэми, перебирающие волосы Аланны, мягкую улыбку пухлых губ, слишком взрослый для десятилетнего мальчика взгляд… Да и вообще почему он во снах взрослеет?

— Учителя сказали, что Эррэмиэль готовил этот подарок для вас к празднику первого снега, но не успел закончить. Дерево не очистилось до конца от сока и не стало таким, как полагается — серебристым. Когда вы убегали из столицы, ветвь осталась в спальне вашего брата. Возьмете?

— Спасибо, — ослабевшим голосом ответил Арман, забирая подарок.

И когда ветвь исчезла в складках его рубахи, а цепочка захолодила шею, он впервые за весь день рождения улыбнулся искреннее, а в душе его вдруг проснулась глупая уверенность, что сегодня он не умрет. И еще долго не умрет. И вновь встретит праздник первого снега в тоске по брату, и вновь увидит столицу. Наверное, увидит.

— Если хотите, — продолжил гонец, — я могу попросить высших магов закончить амулет.

— Нет, спасибо, — ответил Арман, и посланец в понимании склонил голову:

— Так я и думал. Да хранят вас боги, мой архан. Не смею больше задерживать.

Он развернулся и скрылся за стеклянной дверью, а Арман так и остался стоять возле колонны с письмом в руках. Он посмотрел на сад, туда, где зрели на ветвях краснощекие яблоки, на гирлянды фонариков вдоль дорожек, на гуляющие по саду пары, и сам не понимая почему улыбнулся, сжав в ладони подаренный братом амулет. Может, боги все же будут милостивы?

Он перевел взгляд на письмо и задумчиво провел пальцами по печати, чувствуя каждую ее впадинку, а так же легкое покалывание в кончиках пальцев — печать узнала адресата, разломилась и, не успев долететь до пола, растворилась в воздухе легким пряным ароматом.

Арман развернул листок бумаги и невольно улыбнулся: принц не заботился о собеседнике — писал неразборчиво, лепил буквы одна на другую, слов не подбирал и кое-где оставил кляксы. Но переписчику не доверял, значит, писалось только для Армана, в тайне. Потому и гонца выбрали... странного. Наверное, доверенного…

«Здравствуй, Арман!

Знаю, что ты ждал другого — письма от моего отца, назначения, почестей. А получил это. Удивляешься?

Я и сам удивляюсь. Может, спустя мгновение, когда гонец повезет бумажку, я о ней пожалею, пошлю кого-нибудь вдогонку.

Только гонца я выбрал правильного — его не догнать. И письмо к тебе попадет. Так что читай внимательно... Писано ведь ларийскими чернилами. Знаешь, что это такое? Думаю, знаешь, но все же поясню. Перечитать тебе не удастся — буквы быстро исчезнут, а бумага почернеет.

Но мы отвлеклись, а терпения у тебя, подозреваю, осталось не так и много. И, наверняка, сейчас ты кусаешь губы и гадаешь, зачем я тебе пишу? И почему именно я?

Я помню твоего отца. Помню, как погубила его моя мать, оттого помогаю. Только помощь моя тебе покажется странной, так и не обессудь — какая есть. Большего для ларийца без хариба сделать я не в состоянии...»

Арман еще долго читал тесно писаные строчки. А когда дочитал, бумага начала медленно чернеть. Края ее чуть закруглились, становясь коричневыми на сгибах. Чернота расползалась, стремясь к пальцам, ела тесно написанные буквы, закручивала бумагу хрупкой бахромой. Когда она подобралась совсем близко, Арман отпустил письмо.

Ветер подхватил остатки бумаги, и письмо, кружась на крыльях легкого ветра, мягко упало в фонтан.

Арман резко развернулся и направился к дверям.

Он шел сквозь толпу, не заботясь о гостях. И люди отшатывались, бросали вслед косые взгляды, смотря на него, как на прокаженного. Только Арману теперь было все равно. В этом мире остался только он и врезавшиеся в память резкие слова:

«Спрашиваешь меня, зачем я это делаю? К чему пытаюсь облегчить жизнь какого-то мальчишки?»

Мальчишки! Арман ударом руки распахнул небольшую дверь, почти побежал по галерее, выходившей на внутренний дворик. Столкнулся по дороге со слугой, и, не слушая извинений, пошел дальше.

«Чужого. И не только для меня, для Кассии, для ее богов. А моя страна — это огромный организм. Тебе ли, друг мой, не знать, как поступает организм с чем-то чужеродным? Ты же у нас умный…»

Пахнуло снизу конским навозом и сеном, заржал почуявший хозяина Вьюнок.

«И потому я сделаю тебе подарок. Шикарный подарок, достойный такого как ты — чужака, может быть, последний в твоей жизни...»

Арман устремился вниз по деревянной лестнице. Обиженно заскрипели ступеньки. Захрустел под ногами песок. Что-то предупредительно крикнул конюх, но Арман уже не видел ничего и никого... кроме рвущегося с привязи подарка принца.

«... я дарю тебе то, о чем мечтают люди всю жизнь. Дарю чужаку, отродью, выродку, так ведь тебя называют?»

Конь, недавно хрипевший и стоявший свечкой, вдруг успокоился. Арман ровным голосом приказал конюхам убираться подальше и осторожно пошел по кругу, держась ближе к стене. Раскосые, карие с огнистыми искорками глаза провожали его, не отпускали. Боги, что это были за глаза! За один только взгляд Арман готов был отдать душу...

«И ты спросишь почему? Потому что обидно. Обидно за мою мать-ларийку да за глупого мальчишку-ларийца, влипшего по самые уши. За тебя, друг мой, обидно. Да и за себя, как ни странно».