Это был полный отпад. Так же как всегда стояло солнце в зените, так же звенела тишина и плавало эхо, реагируя на мурчание животного, но само это животное не входило ни в какие рамки действительности мертвого города. Это как?

Присел, запустив пятерню в густую шерсть, поднял за шкирку до уровня лица, чем вызвал у кота возмущение, отразившееся на морде показом клыков, заглянул в глаза-бусы. Живые глаза, живого организма. Прижал к груди, задабривая, гладил по теплой шерсти головы, сподвигнув мурлыку на кошачью песнь.

– Тишенька! Кра-са-авчик! Ну, расскажи, как сюда добрался?

То ли котяре надоели ласки и яростные прижимки человека, то ли он действительно понял чего от него хотят, но четвероногий жиртрест извернувшись, вывалился на асфальт дорожки и не торопясь, даже не вспомнив про колбасу двинулся в направлении частного сектора, исхоженного Лиходеевым вдоль и поперек.

Котяра только поначалу вышагивал по дороге. Когда асфальт уперся в переулки Шанхая, и асфальт перешел в тропы из подсыпки битого кирпича, жужелки и иного хозяйственного мусора, пришлось постараться не отстать. Кот лез в щели, а Лиходеев перемахивал заборы, обминал сараи и постройки, маневрировал в садах и палисадах. Он продвигался за котом, можно сказать след в след. Умное животное подвело человека к открытой двери подвала в одном из садов, дождалось пока он приблизится и по ступеням спустилось вниз. Сухой и прохладный подвал оказался с двойным дном. В его недрах был спрятан лабиринт подземного коридора, такого узкого, что едва смог позволить протиснуться взрослому человеку. Пачкая и обдирая рубаху на груди и спине, Лиходеев как краб через тридцать шагов вывалился из норы прямиком в колючий кустарник.

– Ой! Ё-о!

Кот сидел тут же. В ожидании человека, подняв заднюю лапу, вылизывал свои причиндалы у хвоста, при этом косил глазами на Егора. Солнце в зените. Лето. Прислушался к ощущениям. Не то! С близкой реки веяла прохлада ветерка. Сама река несла течением воды. Не было звенящей тишины. Пели птицы в зеленой поросли деревьев. Пели птицы!

– Ур-ра! Котяра, ты самый лучший! Ты мой герой!

Лиходеев упивался общением, купался в нем, нежился, находясь среди семейства Барсука. Еще не отошедши от состояния постоянного молчания, сам больше слушал других. И ведь было что послушать! За то время, что он отсутствовал, в городе, да и не только в нем произошли разительные перемены. Правда многое было на уровне слухов и домыслов, так ведь дыма без огня не бывает.

Третий месяц весны подходил к исходу, летники просохли, а вместе с окончанием бездорожья, объединенное войско Ростова и курян князя Изяслава двинулось в поход. Были стычки и полноценные битвы. Половецкий кош снявшись с насиженных на Руси дорог и направлений, ускакал в родную степь, бросив черниговских соратников. По слухам дошедшим с востока вместе с увечными и ранеными в боях воями, главный князь половцев находится при смерти, получив в одной из стычек ранение в грудь. Теперь еще при живом господине, вассалы не могут решить кому наследовать власть. Говорили, что вся родня поделилась на кланы, доходит до смертоубийства не только меж верхушкой, но и простыми нукерами.

Не лучше обстоят дела и в стане князя Черниговского. После гибели Владимира, Святослав болен, наемники разбегаются унося с собой награбленное ранее добро. Их ловят, вешают или рубят на месте, но это не останавливает других. Дружина и гридни князю верны, боевой дух высокий. Готовы порвать любого, кто скажет слово поперек суверену. Северянское ополчение тоже не бежит под ударами противника, только вот с кормежкой для войск совсем худо стало. Куряне-смерды устраивают завалы и рогатки на летниках и главных проезжих трактах. Беспредел выматывает, требует отрывать силы от сборных полков.

Но не только это заставляет задуматься. Барсук упоминая об этом наложил на лицо знак малой Перуницы. Дошло до того, что волхвы встали на сторону Изяслава. Это что же нужно было утворить такого, чтоб довести служителей культа до такого шага? Лиходеев сопоставил данные по князю, компонуя мозаику, но так и не мог сделать вывод. То, что Святослав был христианином, не слишком проясняло картину действительности. В поход-то он пошел имея для духовной поддержки войска и христианских священников и волхвов, и даже латинян. Нет, не сообразить.

А Барсук уже сетовал на другое. Ближе к стольному граду, да и на многих дорогах черниговской земли, подняли головы тати. Собравшиеся в ватаги, грабили купеческие караваны, без зазрения совести пачкая души кровью. Торговли совсем не стало, из города выехать боязно. Не убьют, так уж точно ограбят.

– А что на сей счет придворное боярство думает? Помню до моей пропажи, даны со свеями в очередь для найма на службу стояли. Теперь как?

– Эти-то?

Глава семейства зло сплюнул на пол, тем самым выразив свое отношение к инородцам. Валгава на такую выходку мужа лишь приподняла бровь на лице, но промолчала, ей и самой интересен был обобщенный анализ мужика по всему тому о чем судачили горожане.

– Эти нынче сами по дорогам шалят, иные теперь во вражьей дружине желание службу несть имеют. А про бояр, вон Валгава хай расскажет, это ведь она во дворец вхожа, ну ты знаешь.

Лиходеев кивнул.

Тетка Валгава засмущавшись своей такой осведомленности, в одно предложение вместила весь рассказ:

– Боятся они, кто по усадьбам разъехался, оставшиеся по углам шепчутся, поминая князя недобрым словом.

– Прозора часто видишь?

– Это однорукого, что ли?

– Да.

– Частенько. Так ведь на нем не написано о чем он думу думает. Ходит смурной, смотрит на всех как на вражин.

– Значит допекло и его. – Лиходеев улыбнулся своим мыслям. – Ну, а византийка?

– Ходит павой, будто ее все не касаемо.

В избу с шумом вошел Первак, оповестил присутствующих:

– На реке купецкая лодия объявилась, к головному причалу правят. С всхода направляются.

Давненько с восточной стороны не было судов. Народ высыпал на пристань встретить удачливого купца, сумевшего в такой час с той стороны провести по рекам товар на черниговский торг. Многих интересовали только вести с фронтов, мужья, сыновья, да и просто родичи ушли в земли курские и давно от них ни слуху, ни духу нет.

Купеческий насад, довольно большое по местным меркам судно, еще будучи вдали от правого берега, спустил холщовый, выгоревший на солнце и ветру, потрепанный парус с орнаментом перекрестия в круге. Команда села на весла, чуть стопорнув ход. С берега видно, что кормщик доворачивая рулевое весло, умело заводит носовую часть на деревянные мостки.

– Да, никак Добрыня, торговый гость с Ростова объявился?!

Послышался чей-то уверенный голос в толпе.

– Он! Его парус был!

– Вона, осадка-то какая, небось пудов тыщ шесть, а то и все семь, груза взял.

– Добрыня без надобности не рискует. Знать барышом запахло.

– А то! Война, брат!

На насаде подали команду:

– Убрать весла!

И тут же предупреждение рулевому:

– Часлав, смотри в оба! Мягшее ставай!

Гомон на пристани стоял до тех самых пор, пока судно с глухим стуком не торкнулось в обшивку широкого и длинного помоста. Теперь можно было спокойно рассмотреть вновь прибывших. Два десятка экипажа, под пристальным взглядом кормщика, сразу же стали увязывать парус в стационарное положение, укладывать длинные весла, увязывать и крепить походный такелаж, заниматься другой работой. Косые взгляды, брошенные на пристань, свидетельствовали о желании побыстрее побывать в злачных местах большого города. Десяток воев охороны, расслаблено-вальяжно, наблюдали за суетой. Они свою работу исполнили, довели купца и товар до места.

На пристань ступил дородный муж в походной, но добротной одежде, соответствовавшей положению, с лопатообразной, густой с проседью бородой на лице.