— Я узнала об этом лишь восемь лет назад, — призналась Виола, подперев голову рукой. — Одним жарким августовским днем 1897 года в Техасе, мой сын с женой уехали в гости вместе с Кристианом, а я осталась на постоялом дворе одна, появился он. Поначалу я его не узнала, но когда он своим низким голосом позвал меня настоящим именем, вспомнила, где слышала этот акцент. Годы не пощадили Фила Доджера, хоть его волосы все еще были золотыми, а глаза, которые когда-то заставили мою лучшую подругу забыть о богатстве Мерло, голубыми. Мы проговорили почти час, но я не хотела рассказывать ему, что вот уже много лет никто не зовет меня Виолой. «Надеюсь, он скоро уйдет», — думала я, протирая полотенцем посуду за стойкой, пока он осушал второй из предложенных ему в память о старых временах стаканов. Но, прежде чем он ушел, я решила спросить его о Пэнси. Я ничего о ней не слышала с тех пор, как однажды вечером в 1861 году она пришла ко мне на плантацию попрощаться перед побегом в Мексику с Доджером. Я полагала, что она давно превратилась в почтенную матрону, возможно, по-прежнему кокетливую и счастливую. Но, к моему удивлению, Доджер очень странно на меня посмотрели спросил: «Вы издеваетесь, мисс Ванделёр? Кто может знать о ней больше, чем лучшая подруга?» Его слова совершенно выбили меня из колеи и вскоре я выяснила, что произошло. Бывший жених Пэнси, Эжен Мерло, был найден мертвым при странных обстоятельствах вскоре после ее побега в Мексику. Новость об этом достигла редакции газеты, в которой работал тогда Доджер, но тот не стал ничего рассказывать девушке, не желая ее волновать. Тем не менее, несколько месяцев спустя, Пэнси обо всем узнала и, как и предполагал Доджер, сильно расстроилась. Мы знали, какое у Пэнси доброе сердце, несмотря на всю кокетливость. Никакие уговоры Доджера не могли ее успокоить, девушка решила, что Эжен покончил с собой по ее вине, из-за разбитого ею сердца и что она, по меньшей мере, обязана вернуться в Луизиану выразить соболезнования. «Если ты не хочешь ехать со мной, я поеду одна, — заявила она тогда, обливаясь слезами. — Я знаю, что никто не захочет меня принять ни в доме родителей, ни у Мерло, но я, по меньшей мере, могу рассчитывать на поддержку Виолы. Она поймет зачем я вернулась». Мы с Пэнси так никогда и не встретились. После рассказа Доджера я, наконец, смогла связать концы с концами: моя подруга приехала на плантацию в ночь гибели Уилла и, когда не смогла меня нигде найти, решила подождать меня в библиотеке, как уже делала это раньше. Это было последнее неверное решение, принятое моей бедной Пэнси, — вздохнула Виола, печально окидывая взглядом внимательно слушавших ее англичан и Теодору. — Видимо, она была там, когда я подожгла занавески, но я ее не видела. Возможно, она потеряла сознание из-за дыма… Почувствовав пинок Кристиана, я бросилась к окну, спрыгнула в сад и, уже на следующий день, когда с помощью пообещавшей хранить молчание Мэй Куин решила исчезнуть из Ванделёра, я услышала слухи о найденном в библиотеке теле. Говорили, что погибла хозяйка плантации, что ее опознали из-за черных волос, схожего телосложения и беременности. Я только не знала кто же погиб на самом деле, а Фил Доджер до конца своих дней был обречен мучиться вопросом, почему чувство вины по отношению к бывшему жениху оказалось таким сильным, что любимая женщина так к нему и не вернулась.

— Значит, именно эта женщина покоится сейчас в фамильном склепе вашей семьи на кладбище Лафайет, — прервал воцарившуюся тишину Лайнел. — Пэнси де ла Тур, забытая всем миров и похороненная под чужим именем. Печальный конец для той, у кого было все.

— Но вполне предсказуемо, имея в виду то, что сделала Мюриэль, — мрачно произнес Оливер. — Не могу не думать о кукле вуду, созданной ею из обрывков вашей одежды и прядей волос. Она бросила ее в камин библиотеки, в той самой комнате, в которой вскоре после этого погибла Пэнси.

— Боже мой, — пробормотала Теодора. — Неужели и это дело ее рук?

Александр хотел было ответить, но заметил потемневшие вдруг глаза Виолы. Женщина сжала губы, отчего четче выступили морщины на ее лице.

— Как вы узнали о кукле? Я никогда никому о ней не рассказывала, даже рабам, которым доверяла. Сомневаюсь, что Пэнси что-то знала.

— Мы прочитали это в уцелевших после пожара дневниках, — ответила непривычно смутившаяся Вероника. — Ваших дневниках… Мне очень жаль, что мы их прочитали, миссис Вестерлей, но мы не знали как продолжить наше расследование.

— Не важно, — отмахнулась Виола, проводя рукой по лбу. — По сравнению со всем тем, что происходило в доме, то, что мои маленькие секреты стали известны, не имеет большого значения. Но хоть вы и узнали много чего благодаря этим тетрадям, кое-что по-прежнему остается для вас тайной, причем некоторые факты настолько ужасны, что никто не смеет о них вспоминать, и еще меньше — писать о них.

— Как, например, гибель Мюриэль, — произнесла Теодора, и Виола повернулась в ее сторону. — Нам рассказали, что ее разорвали кайманы во время ее очередной ночной прогулки по болотам, оставив лишь горсточку костей. Но никто не объяснил почему она туда пошла и как мог произойти такой страшный несчастный случай?

— Ах, — снова вздохнула Виола, поправляя шаль. Из-за нервно дрожащих рук она вдруг стала казаться гораздо старше. — Именно об этом я и думала: что же произошло тогда с моей сестрой. — Полагаю, что раз уж вы так серьезно взялись за свое расследование, то уже поняли какова была моя сестра, — женщина набрала побольше воздуха в легкие и продолжила: — Мюриэль была само зло, чистое зло и ничего больше. Она была безумицей, находившей удовлетворение лишь причиняя боль другим. К несчастью, в мире есть немало подобных ей людей: не способные быть счастливыми, они разрушают счастье окружающих. Мюриэль делала это с момента своего рождения… сначала с моими родителями, которые никогда ее не любили, впрочем, как и меня: затем с нашим старшим братом Филиппом, почти таким же порочным человеком как и она, хоть и более безобидным из-за своей глупости… и, наконец, со мной и Уиллом, потому что обладали тем, что ей самой было недоступно. Мюриэль было невыносимо видеть, что между нами существовало то, что не могла разрушить даже ее ненависть. Думаю, она поступила бы точно также с любым человеком, которого я бы полюбила. Ей нужен был не сам Уилл, а лишь возможность отнять у меня любимого. В течение нескольких месяцев, когда ей обманом удалось женить на себе, Мюриэль считала, что получила его навсегда и, наверное, ощущала себя самой счастливой женщиной на свете. При этом она была уверена в своей безнаказанности, что Уилл никогда не посмеет рассказать мне о том, что между ними произошло, когда она заманила его в постель. Но Уилл во всем мне признался, потому что был в отчаянии. С того самого дня он жил словно в аду и в начале октября 1861 года, когда проводил сезон на плантации по настоянию Мюриэль, желавшей помучить меня своим триумфом, увидел меня однажды вечером и решил поговорить. Он был так настойчив, что мне ничего не оставалось, как пойти с ним в поля индиго до самой границы болот, чтобы наверняка скрыться из глаз моей сестры. Тогда я и узнала почему купленное для меня кольцо оказалось на пальце Мюриэль. Уилл никогда не переставал любить меня, а жизнь с Мюриэль лишь приумножила его чувства ко мне.

— Должно быть, Мюриэль узнала о разговоре, как вы ни скрывались, — предположил Александр, — поэтому тоже пришла на болото той ночью…

— Она появилась среди посадок индиго как олицетворение самой смерти, — прошептала Виола с потерянным взглядом и нервно сглотнула. — Я так никогда не узнала сколько времени она нас слушала, но, может услышала все и видела, как мы целовались. В ее руке был кухонный нож…

— Не кайманы убили вашу сестру, — затаив дыхание произнес вдруг Лайнел, — они лишь скрыли убийство!

— Она ранила Уилла, дрожащим голосом продолжила Виола, — набросилась на нас и вонзила нож ему в плечо, когда он заслонил меня своим телом. Никогда не забуду выражение ее лица в тот момент… широко раскрытые голубые глаза, взъерошенные волосы. Уилл упал на землю, моя сестра снова кинулась на него, чтобы снова ранить… не помня себя, я выхватила у нее нож и прямо там, среди болотных кипарисов и полей индиго, перерезала ей горло. В темноте ее кровь казалась черной, моя сорочка была перепачкана и, вернувшись домой, я бросила ее в камин, чтобы никто не узнал о случившемся. На одежде Уилла тоже осталась кровь, а также на его полном ужаса лице, на моем собственном лице… Во имя всех святых, как в ней могло быть столько крови?