Он догнал ее в несколько шагов и, оказавшись за ее спиной, схватил за плечи, развернул к себе и теперь уже, даже не спрашивая разрешения, по-настоящему поцеловал. В ушах шумело, сердце выпрыгивало. И он толком не понимал, как решился. Поцелуй был коротким, дурацким, совсем не так хотел он ее целовать. И только потом, отстранившись, зачем-то пробормотал:

- Простите…

Смущенно улыбнувшись, Катерина высвободилась из его рук и неторопливо побрела по тропинке. Все складывалось наилучшим образом. Дом уже рядом, и где-то притаились братья, ожидающие ее возвращения с танцев в сопровождении бессменного нынче кавалера. Отдать сестру замуж – было их заветной мечтой. А уж когда и жених столичный, так здесь сходились желания всех членов большого семейства Нарышко.

У своих ворот Катя остановилась и сняла с плеч пальто инженера Писаренко.

- Надобраніч! – негромко проговорила она и шмыгнула во двор.

- Спокойной ночи… - блаженно пробормотал Сергей Сергеевич, глядя на закрывшиеся перед его носом ворота, легко вздыхая и обнаруживая, что ночь-то действительно удивительная.

- І здоровенькі були, товаришу інженер! – донеслось из-за его спины.

Писаренко обернулся.

В следующее мгновение он уже был приперт за грудки к забору и ошарашенно смотрел на двух деревенских бугаев, явно чего-то от него хотевших.

«Кавалеры ее, что ли?» - сердито подумал Писаренко, намереваясь немедленно дать отпор.

- Ти чого за Катькою шляєшся? – спросил тот, который припер его к забору, и громко рассмеялся: – Диви, Мишко, хахаль який виїскався!

- Знаємо таких хахалів! Додому провожають, провожають, а потім ручкой сдєлал и тікать у свій Лєнінград. Хто её потом замуж візьме, га?

- А? – только и спросил новоявленный хахаль. Необходимость давать отпор отпала сама собой.

- Шо га? – передразнил его старший. – Коли весілля, кажеш?

- Весілля… Свадьба… - быстро пробормотал Писаренко, судорожно соображая, кто это такие, и что от него хотят. – Товарищи, будьте любезны пояснить, что вы…

- Грицько, інженер, здається мені, на Катруськє нашій женитися не збирається, - перебил младшенький.

И тут в голове инженера что-то щелкнуло, шестеренка прокрутилась и стала на место.

- Збирається! – радостно дернулся Писаренко, убирая с воротника руки одного из будущих родственников. – Еще как збирається! Хоть завтра заявление в ЗАГС подадим, оформимся! – и тут же добавил осторожно: - Если, конечно, Катя согласна.

- Ну от і добре! – довольно отозвался Гришка и подмигнул брату. – А Катруська согласная, вона шо? Дурна? І диви мені! – подсунул он под инженерский нос шоферский кулак.

На что тут же получил в ответ инженерскую руку для рукопожатия.

Никогда инженер Писаренко не был так счастлив, считая произошедшее самым большим везением в своей жизни.

Испорченный борщ – конец семейной жизни

Всыпав в кастрюлю тонко нашинкованную капусту, Катя подошла к открытому окну.

Лето в этом году было раннее, теплое, сухое. Забравшись на подоконник, она мечтательно рассматривала улицу, по которой спешили домой с работы мужчины и женщины. Катерина Писаренко жила теперь в Гнивани, в комнате Сергея в общежитии, и работала буфетчицей на железнодорожной станции. И все ждала, когда же молодому инженеру наскучит их глухомань, и он переведется… ну хотя бы в Киев. Ей было совершенно непонятно, каким медом ему тут намазано, и почему он совсем не собирается возвращаться в Ленинград.

Катя обиженно вздохнула и, соскочив с подоконника, вернулась к плите. Помешала в кастрюле, попробовала, посолила, снова помешала и села к столу, на котором были разложены учебники по математике.

- Катя! – донеслось из общего коридора, потом хлопнула дверь – он явно искал ее в комнате, и, наконец, молодой супруг влетел на кухню.

- Катенька, нам надо поговорить! – торжественно и одновременно загадочно заявил Сергей.

По-прежнему подпирая кулачками щеки, Катерина подняла глаза и вопросительно посмотрела на мужа.

- Борщ сейчас будет, - сообщила она.

Он уселся на стул напротив нее, стащил фуражку с головы, кинул ее на колени, потом перегнулся через стол и поправил Катин локон у виска. А потом с еще более загадочным видом сказал:

- Скоро нам, Рыжик, понадобится очень много борща. И котлет. И пирогов.

- Это еще зачем? – полюбопытствовала Катя. – Праздник, что ли, какой? Гости будут?

Он легко вздохнул, кивнул, ослепительно улыбнулся, совсем как Жерар Филип, и выдохнул:

- Почти!

Потом вскочил со стула, уронил фуражку, наклонился, поднял ее. Разгибаясь, ударился головой о столешницу. Но, нисколько не обратив на это внимания, забегал по небольшой общей кухне и затараторил:

- Катенька, нам участок дали в Сутисках, представляешь? Возле речки, к заводу близко. Сейчас смотреть пойдем. Там красота такая. В общем, я договорился с мужиками. В июле соберем всех на толоку, будем фундамент заливать. А уже по весне можно будет строиться!

О доме он думал едва ли не со дня бракосочетания. Молодожен чрезвычайно обстоятельно подходил к вопросу создания и приумножения семьи. Но скрипучая казенная кровать в его комнатушке в общежитии тому не способствовала.

Прекрасно расслышав каждое его слово, Катерина все еще не верила своим ушам.

- Как уч… участок, - выдохнула она и, выпрямившись на стуле, уставилась на Сергея. – Какая толока? Какой фундамент? – тон ее повышался с каждым словом. – Ты… ты не собираешься отсюда уезжать?

- Куда уезжать? – удивился Сергей.

- В Ленинград!

- В какой еще Ленинград?

- Город на Неве, колыбель революции!

- Ну… в отпуск съездим, если хочешь. Правда, я хотел в Киев, с отцом тебя познакомить.

Катерина лишь дернула бровью, поджала губы и отвернулась к окну. Дом. В то время как она ждала, что ему здесь надоест, он хлопотал об участке. И собирается строить дом здесь, в Сутисках. И это может означать только одно: они никогда и никуда отсюда не уедут. Дом – это навсегда. Дом – это дети, огород и калачики на подоконниках. Как у родителей.

- Собственник! – проворчала Катя и поднялась выключить отчаянно кипевший борщ, который теперь тоже испорчен, как и ее жизнь.

- Ну почему сразу собственник? Земля государственная, выделена под застройку, что такого-то? – удивился Писаренко и тут же оказался возле нее. – Катенька, ты что? Не рада, что ли?

Она хмыкнула.