— М-м-м, — говорит она, её голос дрожит.

У меня всё ещё нет плана, и я не знаю, что сказать. Всё, что я сделал за первые несколько минут пребывания здесь, довело её до слёз. Я никогда не заставлял плакать стольких женщин.

— Честно говоря, я тоже не знаю, что тебе сказать, — говорит девушка, её голос дрожит, когда она вытирает слезу со щеки. — Твои родители тебе всё рассказали? — спрашивает она нерешительно.

Должно быть, она действительно всё это время думала, что я идиот и ничего никогда не понимал, но, на мой взгляд, для неё лучше считать меня идиотом, чем лживой сволочью.

— Они сказали, что лгали мне всё это время. Что в то время, когда я ничего не помнил, другой человек проживал мою же жизнь за меня; что они посчитали нужным скрыть это от меня. Все, кого я знал и кому доверял, мне лгали. Мои родители, мой, так называемый, доктор... Мне следовало понять, что что-то не так.

И, пока с языка не слетели эти слова, я не понимал, насколько горько это звучит, но сейчас, признавшись в этом, чувствую себя лучше.

— Те, кому я доверял больше всего, обманули меня, — говорю я сам себе тихо, произнести это вслух было практически облегчением.

Лорен молчит, но я замечаю, что её глаза снова меня изучают. Интересно, каково смотреть на того, кого знаешь, в то время как он тебя совсем не узнаёт?

— Ты не можешь винить себя... Такова человеческая природа – хотеть верить, что всё всегда хорошо. Когда я разговаривала с твоими родителями, они думали, что делают для тебя как лучше. Они делали всё только в твоих интересах.

Я смотрю на неё. Она выкручивает руки, и я могу лишь представить, как тяжело это для неё. И, тем не менее, после всего случившегося с ней она говорит такие вещи.

— Не ожидал, что ты будешь защищать их. Особенно после того, как... они солгали и тебе.

— Я не защищаю их. Они поступили неправильно. Это причинило боль многим людям. Но не думаю, что они сделали это, будучи злыми или жестокими. Они хотели защитить тебя. Как родитель, ты сделаешь всё, чтобы защитить своего ребёнка от того, что, на твой взгляд, может навредить ему. Будь я на их месте и верь я, что могу уберечь тебя, солгав, то так бы и сделала.

Я вспоминаю главную причину, по которой пришёл сюда, и залезаю в карман, чтобы вытащить фотографию нашей дочери. Ничего себе, понадобится время, чтобы привыкнуть к этому. Направляюсь к Лорен, и её глаза расширяются. Я слышу её дыхание и замечаю, как она рукой сжимает запястье, что походит на какой-то метод снятия стресса. Мне срочно нужно разработать такой для себя.

Девушка отходит от меня на шаг, и я понимаю, что, возможно, будет лучше, если я просто покажу ей фотографию. В конце концов, я всего лишь какой-то незнакомый странный парень в её номере отеля... вроде как.

— Моя мама говорит... — я пытаюсь придумать наименее неловкий способ сказать это.

«Я её отец, она моя дочь, наш ребёнок?»

— Кэйлен, — вставляет она мягко и касается лица на фотографии.

— Ты назвала её в честь него... Кэла? — я неохотно произношу его имя, будто оно может запустить что-то вроде сигнала тревоги, и девушка впадёт в какое-то сумасшествие, как недавно.

Сейчас Лорен ведёт себя совершенно по-другому. Спокойно, учитывая обстоятельства, не орёт в неконтролируемом порыве. Она кивает, пока я сажусь на диван.

— Сколько ей лет? — спрашиваю я с вырывающимся вздохом.

— Её первый день рождения был три дня назад, — говорит она, садясь на край дивана.

Я не переставал думать о том, что ей прошлось пройти через всё в одиночку. Кроме провала в памяти двухдневной давности, у меня почти два года не было ни одного, а это значит, что и Кэла там не было. Он тоже всё пропустил.

Я поворачиваюсь к ней.

— Ты растила её одна? — спрашиваю я, и она потирает ладонью бёдра.

— Нет. Моя тётя и друзья с самого начала помогали мне с ней. Она ни в чём не нуждается, — объясняет девушка.

— Кроме отца, — произношу я тихо.

Господи, если у нас одни и те же гены, она вполне может столкнуться с подобным.

— Она не делала ничего странного? — спрашиваю я, и Лорен теряется.

— Например? — спрашивает она, и в её голосе слышится резкость.

— Ну, в целом? — нерешительно произношу я, так как она не поняла, на что я намекаю.

— Кэйлен не странная! — теперь её голос определённо резкий.

— Нет, я не имел в виду это. Я только хотел убедиться, что у неё всё хорошо.

Я прекращаю намекать на то, что её дочь... что наша дочь такая же сумасшедшая, как её старый добрый папочка.

— С ней уже целый год всё нормально и без твоего участия. Я сделала так, что у неё всё в порядке!

Всё плохо. Я не хотел оскорблений по поводу того, как она её вырастила. Ну, я ведь не знаю, как она её растила.

— Я ничего такого не имел в виду. Я… я не знаю, что именно хотел сказать.

Встаю и протягиваю ей фотографию, её злость иссякает.

— Прости. Я погорячилась. Я... я просто не привыкла к этому. Ко всему этому... этому всему, — нервно запинается она.

— Нет, это я во всём виноват. Перегнул палку. Нельзя было задавать такой глупый вопрос, — я перебиваю её, и она слегка улыбается, её небольшая ямочка вновь появляется.

Я оглядываюсь на фотографию Кэйлен. Она похожа на меня, но ямочки и нос ей достались от мамы. Поразительно, как маленький человек может выглядеть сочетанием двух людей. Я не помню свою биологическую мать или отца, поэтому не знаю, на кого похож. Я сажусь обратно на диван, а в следующий момент Лорен садится в нескольких сантиметрах от меня.

— У неё твои глаза. Они становятся похожими на них, — обычно её голос мягкий, но сейчас он твёрдый.

Её глаза находят мои, и на секунду она улыбается – едва, но, всё же, улыбается.

«Останься со мной».

Это похоже на шёпот у меня в ухе.

Её образ из сна, приснившегося мне прошлой ночью, вторгся в мои мысли. Я выкидываю его из головы. Я не думал о нём с тех пор, но он сам решил появиться именно сейчас, когда она вот-вот заплачет, а я ною, как маленький мальчик. «Возьми себя в руки, Крис».

— То есть... я... — Лорен начинает заикаться, а на её коже появляется небольшой румянец.

Это вызывает у меня улыбку. Она на самом деле красива... Я снова обращаю внимание на фотографию в руке. Девушка всё ещё смотрит на меня, и это пугающе, потому что я нервничаю, переживаю и волнуюсь одновременно. Я не знаю её, но что-то в ней вызывает эти эмоции, а я не могу справиться с ними прямо сейчас. Наверное, они не мои, поэтому я и не могу это сделать. Я чувствовал, что не поддамся им, только начав говорить, что и делаю.

— Как мы справимся с этим? — тихо спрашиваю я.

К счастью, мой голос не выдаёт ту энергию, что бурлит внутри меня как смерч.

— Я… не знаю, что с этим делать... — говорю, заламывая руки.

Вздыхаю и встаю.

— Ты обо мне ничего не знаешь. Я не знаю ничего о тебе. И этот парень, Кэл... — я закрываю руками лицо.

Мне нужно убежать или ударить по чему-нибудь... Те слова прозвучали и вырвались из моих уст непреднамеренно, но чем больше я говорю, тем больше энергии высвобождается, и я продолжаю:

— Я хочу сказать... У меня есть дочь, которую я даже не помню... — злобно смеюсь, но продолжаю. — Годы моей жизни! Я не помню ничего, что произошло в то время. Никто не удосужился мне рассказать. Что мне теперь с этим делать?

Я начинаю расхаживать по комнате, потом у меня возникает желание остановиться, сесть и спросить, как она справляется с этим. Я прямо как маленький ребёнок, но разговор – это единственное, благодаря чему отпадает желание взорваться. Просто пытаюсь выразить своё отчаяние, а вместо этого слетаю с катушек, выражаясь как эгоистичный подонок.

— Я пытаюсь. Правда... Я думал, что если смогу попытаться первым заговорить с тобой, то у меня получится, но...

Наверное, Лорен считает меня сумасшедшим, но, когда наши взгляды встречаются, выражение её глаз мягкое и сочувствующее. Как будто ей жаль меня. Она перенесла всё это, а теперь жалеет меня?