Под покровом предрассветного сумрака командир отряда «За Родину» Александр Антонович Коновалов повел своих партизан в обход противника. Лапин попросил у Попова еще четырех партизан и повел их в обход с другой стороны. Попов развернул сбои отряд в цепь по склону и приказал изготовиться к атаке.

Со склонов мы уже хорошо просматривали расположение противника. Дымили полевые кухни, орали ефрейторы, перекликались и сновали в разных направлениях солдаты. Но немецкая аккуратность и тут была на высоте: вокруг лагеря просматривалась четко организованная круговая оборона. На юг и на запад из хорошо отрытых гнезд уставились тупорылые тяжелые пулеметы МГ, около них в окопах полного профиля — по отделению стрелков. С северной и восточной сторон отряды прикрывали усиленные секреты. На самом дне ущелья в сумраке едва различались замаскированные минометы. Четыре транспортера, накрытые маскировочной сетью, образовали своеобразное каре, в центре которого сгрудилась кучка офицеров.

Командир взвода А. Я. Зелинский сам установил ручной пулемет, лег поудобнее, попробовал на упор сошки, взял на прицел группу офицеров и замер, ожидая сигнала.

От вершины Сахарной Головки до Кабардинки заря высветила небо, и с противоположного склона резанула по вражескому лагерю пулеметная очередь. Это был сигнал. Зелинский, вдруг сжавшись в комок, начал бить по заметавшимся гитлеровцам, не давая им вырваться из огневого кольца в середине каре.

Группа Коновалова на той стороне, сосредоточив огонь, успешно и быстро подавила пулеметный расчет восточного дозора и, выведя из строя стрелков в прилегающей траншее, перешла в атаку. Партизаны высыпали из леса и помчались вниз по склону, ведя огонь на ходу.

Лапин пока не обнаруживал себя.

Западный дозор поливал нас пулеметным огнем, частый огонь вели стрелки из траншей. Зелинский запоздало понял свой тактический просчет и перенес огонь на пулеметное гнездо. Правда, его прежний тактический ход принес результаты: почти все офицеры, находившиеся в центре каре, валялись мертвыми, немцы остались без командиров. Однако неподавленный вражеский пулемет не давал нам поднять головы, не то что идти в атаку. Зелинский передал пулемет партизану, а сам, взяв гранату, пополз, укрываясь в глубокой промоине, к вражескому пулемету.

Тем временем заговорил молчавший второй вражеский пулемет, потом еще один застучал с бронетранспортера, а следом на дне ущелья полыхнули всполохи выстрелов, и в нашем расположении сыпанули визгливыми осколками пятидесятимиллиметровые мины. Закричали раненые, кто-то из партизан не выдержал — вскочил и, по-заячьи петляя, кинулся удирать. Пуля сразу настигла труса. Но паника — опасная штука. Уже и справа, и слева от меня заерзали, стали оглядываться лежащие в цепи партизаны.

Чувствую — и у меня мурашки по спине забегали, стало как-то не по себе. Мелькнула мысль: «Побежим — перестреляют. Удержимся на позиции, — может, уцелеем, а главное: удержавшись, сможем ударить гитлеровцев, что называется, в самое солнечное сплетение».

Понимать-то понимал, да под огнем одного понимания мало. Нужны храбрость, мужество. А вот что это такое и откуда они берутся — толком никто и не знает. Не стану и я в этом разбираться да мудрить. По опыту знаю одно: бывают ситуации, когда и трусы становятся храбрецами, а бывает, что и храбрые люди теряют самообладание.

Не знаю, что случилось с бойцами нашей группы, но начали они отползать назад. Командовавший отрядом комиссар «Норд-оста» Иван Попов, срывая голос, кричал:

— Партизаны! Стоять! Держать! Бей гадов, ребята! Глуши пулеметчиков!

Сквозь грохот взрывов и трескотню стрелкового оружия трудно было разобрать его слова, и партизаны, подбадривая друг друга, перекликались такими же призывами:

— Держись!

— Не дрейфь!

— Врешь — не возьмешь!

Но огненный шквал давил волю, туманил сознание. Вот уже не выдержал еще один боец — кажись, Петр Короб. Приподнялся, пригнувшись стал пятиться к лесу и тут же, словно бурей сбитый с ног, опрокинулся на спину, выронил винтовку, затих.

Под огневым прикрытием из траншей полезли фашисты и короткими бросками стали приближаться к нашей жиденькой цепи. Врагов было более двух десятков, а наших — пятнадцать человек, из них уже двое погибли.

Не отрываясь от земли, я поворачивал голову, пытаясь разобраться в обстановке. Сквозь каменные брызги и фонтанчики пыли, взбиваемые пулями, увидел, что бойцы Коновалова уже ведут бой в расположении врага, но пулеметы боковых дозоров продолжают поливать нас свинцом, и все еще хрястают мины.

Зелинский медленно подползал к вражескому пулемету, сжимая в откинутой для броска правой руке гранату.

Тем временем атаковавшие нас гитлеровцы поползли в стороны, охватывая нашу позицию с флангов. Момент был критический… И тут с северо-запада во фланг немцам ударили автоматные очереди, а на западном склоне хлопнул взрыв гранаты, и немецкий пулемет смолк — Зелинский таки добрался до него. В ту же минуту слева от нас раздались крики «Ура!», «Вперед!», и из подлеска на фашистов бросилась горстка партизан, впереди которых, прихрамывая — он был ранен в ногу в предыдущем бою на Колдуне, — мчался Иван Лапин.

С криком «Вперед, ребята! За Родину!» вскочил Попов, и мы помчались за ним на врага. Немцы вскакивали и пытались убежать, но тут же падали от партизанских пуль. Подоспевший Зелинский успел свалить ударом приклада перезаряжавшего автомат гитлеровца.

В общем порыве наша группа скатилась в щель и ударила с тыла гитлеровцев, отбивавших натиск группы Коновалова. Теперь вражеские солдаты, атакованные со всех сторон, стали поспешно отходить под прикрытие бронетранспортеров. Тем временем Лапин с двумя партизанами прорвался в расположение врага и забросал гранатами минометный расчет, выведя его из строя. Кто-то из партизан сумел подобраться к одному из бронетранспортеров и подорвать его противотанковой гранатой.

После этого гитлеровцы не выдержали и поспешно стали отходить по щели вниз, к Новороссийску. Сосредоточившиеся и уплотнившие огонь, они уже были нам не под силу. Мы залегли и подгоняли их огнем, осторожно продвигаясь за отступающими. Удачно расположив за скалой пулемет, они прикрывали дальнейший отход и сумели оторваться от нас, уйти в город.

Командиры собрали бойцов, подобрали своих раненых и погибших, сосчитали убитых гитлеровцев — их оказалось более двух десятков, прихватили трофеи и повели группы на Малую землю. Коварный замысел врага удалось сорвать.

Однако встретили нас довольно сурово: все-таки победители победителями, но приказ-то был нарушен.

Выслушав доклад Попова, обычно сдержанный Васев помрачнел, спросил сурово и недружелюбно:

— Прошу повторить приказ, полученный здесь.

Наш командир сник, погрустнел, невесело проговорил:

— Разведать тылы противника в районе Мокрой щели. Уточнить дислокацию и перегруппировки врага, не вступая в бой, и, по возможности, добыть «языка».

— Значит, допущено два нарушения: и ввязались в боевые действия, и «языка» не взяли. Полагаю, вас надо отстранить от командования и о случившемся доложить по инстанции.

Попов, сдерживаясь, ответил по-уставному: «Есть!» — и сердито сверкнул темно-карими, почти черными глазами.

— Доложите о потерях, — так же сухо и хмуро потребовал Васев.

— Трое убитых, пятеро раненых. Один — тяжело. Взяты трофеи…

— О трофеях потом…

Лапин решительно шагнул вперед:

— Товарищ Васев, разрешите доложить?

Командир партизанского соединения кивком разрешил.

— Если бы атаковали не мы, а немцы, наша оборона на том участке была бы прорвана и противник проник бы в наши тылы.

Васев чуть наклонил голову:

— Полагаю, это будет учтено командованием. Но приказ есть приказ. Его надо выполнять.

— Товарищ Васев, — голос Лапина чуть дрогнул от волнения. — «Языка» мы добудем. Нынче же ночью.

— Добро. Это мы обсудим особо. А сейчас бойцов накормить… по возможности. И отдыхать.

— По возможности, — тихо добавил Попов.