Изменить стиль страницы

Забытая история есть беспамятство, вот почему Горчаков много занимался упорядочением министерского архива. При нём началось составление описей и изучение документов МИД, что имело огромное значение как дипломатической практики, так и для исторической науки. Вслед за тем были предприняты публикации важнейших дипломатических материалов, причём некоторые из них не устарели по сей день.

Итак, основополагающие принципы русской внешней политики были продуманы, чётко составлены и преданы гласности, в МИД приходили новые люди, само дипломатическое ведомство начало коренным образом совершенствоваться. При этом практические решения нельзя было откладывать ни на один день: международное положение России оставалось по- прежнему опасным.

Георгий Чичерин: «Кн. Горчаков избрал в 1856 году французский союз, как единственно возможный. Гр. Нессельроде в своей записке, данной при оставлении должности, советовал осторожно пользоваться услугами Франции, но хранить дружбу только с Пруссией, Австрией и по возможности с Англией. Кн.

Горчаков считал такую систему совершенно невозможною. Австрия, сошедшая с прежнего пути, сознававшая значение совершившегося разрыва с Россиею, руководимая прежним противникам России гр. Буолем, причиняла на Востоке всевозможные усилия в самом враждебном России направлении... Дружба с Англией оказалась невозможной уже до Крымской войны; тем более в 1856 году, когда Англия, руководимая Пальмерстоном, неудовлетворённая исходом войны, всегда давала чувствовать своё преобладание повсюду на всех морях,... нельзя было думать о союзе с нею... Соглашение с Наполеоном III было единственным исходом, и оно сразу возвращало России значительное влияние».

Вскоре после вступления на пост министра иностранных дел Горчаков сказал одному из своих близких сотрудников, что «ищет человека, который помог бы ему уничтожить параграфы Парижского тракта, касающиеся черноморского флота и границы Бессарабии; что он его ищет и найдёт». Добиться отмены статей трактата Россия могла только при поддержке сильных союзников. События Крымской войны показали, что их нельзя найти в немецких государствах, на которые ориентировалась дипломатия Нессельроде. Среди русского либерально-дворянского общества получила широкое распространение идея союза с Францией. Выразителем этих настроений стал Горчаков, который был убеждённым сторонником русско-французского сближения. Он называл союз России и Франции «естественным», что было весьма дальновидно.

При этом Горчаков исходил из реальных оснований. Франция стремилась к территориальным захватам в Европе, причём ближайшим объектом должны были стать итальянские владения Австрии. Воинственные намерения французского кабинета вызвали враждебное отношение Англии. Раскол среди недавних противников России, наметившийся уже во время Парижского конгресса, стал очевидностью. В этих условиях Франция была заинтересована в русской поддержке. Горчаков рассчитывал использовать эту заинтересованность с целью добиться отмены нейтрализации Чёрного моря — этого недавнего позора России.

Политика есть политика, поэтому обмен любезностями между недавними противниками начался сразу же после войны. Послом в Париже был назначен, как говорилось, один из видных

государственных деятелей России граф Киселёв. Наполеон III назначил французским представителем в Петербург своего любимца графа Морни. В русской столице Морни приняли с подчёркнутым вниманием. Вскоре взаимный зондаж о сближении Франции и России был продолжен на самом высоком уровне.

13 сентября 1857 года в Штутгарте состоялось свидание Александра II и Горчакова с Наполеоном III и его министром иностранных дел графом Валевским. Переговоры велись в общей форме, но когда Наполеон намекнул на возможность франко-австрийской войны и спросил, какова будет здесь точка зрения России, царь ответил, что он «не повторит ошибки 1849 года», то есть не окажет никакой помощи Австрии. Взамен французский император обещал Александру II поддержку в «восточном вопросе». Горчаков и Валевский вслед затем договорились, что посланникам обоих государств в Турции будет дано указание действовать совместно. Для нас это был уже кое-какой успех!

Правда, уже в этих переговорах наметились опасные разногласия между договаривающимися сторонами. Подготовленный Горчаковым проект русско-французского союза не был подписан императорами. Наполеон III затронул польский вопрос, прозрачно намекнув, что французское правительство поддерживает идею независимости Польши. Это вызвало сильное раздражение царя. «Со мной осмелились заговорить о Польше», — сказал он своим приближённым. Оба главы государства не были всё же крупными политическими деятелями... Но об этом позже.

Тем Не менее из наметившегося сближения с Францией русской дипломатии вскоре же удалось извлечь непосредственную выгоду. Летом 1858 года в Париже была созвана международная конференция для определения государственного устройства Дунайских княжеств. Россия стояла за их объединение. В Петербурге рассчитывали получить в новом государстве опору для упрочения своего влияния на Балканах. Благодаря поддержке Франции русскому представителю на конференции Киселёву удалось преодолеть сопротивление Англии и Австрии и добиться признания «Соединённых княжеств Молдавии и Валахии» в качестве отдельной державы.

Тут необходимы пояснения: вскоре после Парижской конференции произошло фактическое слияние обоих княжеств в одно государство — Румынию. Турция, поддержанная Австрией и Англией, начала готовиться к наступлению против молодого государства. Чтобы предупредить интервенцию, Горчаков заявил о намерении правительства России выступить в защиту Румынии. Он писал Киселёву в начале 1859 года, что никакая интервенция в Румынию недопустима. В Вене и Константинополе вынуждены были отступить. В 1858—1859 годах французская дипломатия оказала также содействие выступлению России в защиту Черногории и Сербии от посягательств Турции и Австрии. Это очень повысило традиционный авторитет России среди западных славян и в православной Греции.

В начале декабря 1858 года в Петербург прибыл с совершенно секретной миссией личный представитель французского императора Ле Нури для заключения франко-русского союза. Переговоры с ним вёл Горчаков. Позже министр иностранных дел представил Александру II доклад, в котором дал тонкий анализ подлинных целей французской политики. Наполеон предлагал России выступить против Австрии, обещая взамен Галицию и неопределённую гарантию содействовать отмене Парижского трактата.

Предложение казалось заманчивым, но война потребовала бы от России большого напряжения сил. Горчаков решительно заключил: «Что нам предлагали взамен таких жертв? Галицию, но ценою войны с неизвестным исходом; что касается тягостных для нас условий трактата 1856 года, нам обещали при заключении мира эвентуальную поддержку, обусловленную обстоятельствами, не поддающимися никакому разумному учёту. Совершенно ясно, что такое предложение было для нас неприемлемо. Однако, — продолжал он, — предлагаемый нам союз... оказаться рифом, о который разбилось бы наше согласие с Францией. Отказаться от него значило бы снова толкнуть императора Наполеона в объятия Англии».

В Париже прекрасно понимали, как важна для России отмена «нейтрализации» Чёрного моря, беззастенчиво подталкивали её к войне с соседней Австрией. Цель была очевидной, но и хлопать дверью русская дипломатия в ту пору не могла, приходилось терпеть, выжидать. Линия Горчакова была непобедима: всеми силами он старался избежать вовлечения России в войну ради французских интересов. 3 марта 1859 года в Париже был подписан секретный франко-русский договор. Россия обещала занять «благожелательный к Франции нейтралитет» в случае её войны с Австрией. Взамен Наполеон III в очень туманных выражениях намекал на возможность пересмотра трактата 1856 года. Обязательства Франции не содержали ничего серьёзного.

Переговоры о русско-французском союзе показали, что Наполеон III не склонен пойти навстречу России в самых важных для неё вопросах. Горчаков писал об этом Киселёву в следующих деликатных выражениях: «...Неожиданности в действиях императора Наполеона и резкие перемены не позволяют полагаться с уверенностью на равномерный ход его политики». Министр по-прежнему оставался сторонником сближения с Францией, но после 1859 года русско-французские отношения заметно охладились, — не по нашей вине.