Разрешите мне, товарищи, кратенько доложить вам, в чем смысл вопроса.

Если, товарищи, два человека заседают по часу, то получается расход в два человеко-часа. А если заседают, скажем, четыре человека, то уже потрачено четыре человеко-часа. Но, товарищи, меньше трех часов мы никогда не заседаем. Это будет сколько? — четырнадцать человеко-часов… Что? Неправильно подсчитал? Очень может быть, товарищи: эти цифры у меня не подработаны. Но у нас меньше двенадцати человек никогда не заседают. Вот вы и кладите их: двенадцать на двенадцать… В общем, надо умножить людей на часы, и получим расход…

Иду дальше: любой вопрос у нас на заседании отнимает не менее сорока минут, а то и час. Значит, если мы умножим количество вопросов на количество часов плюс на количество людей, то мы получим гигантскую цифру. Мне вчера как раз это все пришло в голову, и я как раз вчера ужаснулся. Дай, думаю, поставлю сегодня перед товарищами вопрос: как бы уменьшить количество вопросов на заседании? Тем более — какой вопрос ни обсуждается, каждый норовит выступить. А то и по два раза. Вот у меня, например, тут записано, что в среду на заседании по вопросу о том, как нам выявить причины отставания нашей конторы, выступали: Иванчук — четыре раза, Сидоркин — три раза. Кустинская — пять раз, Процентко — три раза, и даже один товарищ выступал семь раз… кто бишь это?.. Гм… как раз лично я. Ну, это не важно. Если мы учтем, товарищи, что на наших заседаниях меньше шестидесяти-восьмидесяти вопросов никогда не ставится, то делается ясно: вот она куда девается, утечка времени!

Каков же вывод, товарищи? Я думаю: прежде всего надо сократить количество заседаний. Заседать будем только в случае, если на предварительном заседании мы решим, что такое заседание действительно нужное; так сказать, начерно прозаседаемся на предварительном заседании, а потом уже перенесем вопросы на повторное заседание. Это — раз. Второе: то же и в отношении количества вопросов, которыми мы перегружаем нашу повестку дня. Придется, конечно, каждый вопрос обсудить сперва начерно, чтобы потом зря не жевать его набело. Думаю, так получится экономнее. И третье: введем жесткие лимиты на выступления. Может, даже будем давать такие талоны на право выступать: каждому товарищу, скажем, предоставим право на двадцать выступо-часов в месяц… Ну, конечно, по рангам. Если кто занимает более ответственное положение, то имеет право больше, так сказать, злоупотреблять… то есть не злоупотреблять, а пользоваться языком. Менее ответственное положение — меньше лимит. Это тоже, конечно, даст свой эффект. Люди будут заранее распределять свои языковые возможности. Не знаю, может быть, для придания большей деловитости придется сперва эти речи прослушивать начерно. Так будет целесообразнее.

В общем, товарищи, как-то надо с этим вопросом поднажать. Время экономить необходимо, товарищи!.. Я сам говорю уже полчаса? Ну и что же? Кажется, вопрос стоит того… Я думаю, товарищи, сейчас мы обсудим все это дело. Как это — «вопрос ясен»? Тем более, товарищи! Раз вопрос ясен, значит, можно о нем говорить со всей полнотой. Кажется, я тут делаю конкретные, реальные предложения. Я хотел бы слышать, что товарищи думают об этом. Обо мне?.. Да, и обо мне что думают. Пожалуйста, пусть высказываются. Откуда же я могу знать? Ну, знаете, стенгазеты я не читаю с тех пор, как меня раскритиковали еще в прошлом году. Ну, как знаете, товарищи. Я хотел принести пользу. Думал, что мои конкретные предложения дадут, так сказать, свою долю экономии времени. А если у вас такое настроение, то я вообще могу взять обратно весь своей проект. Очень жалко, конечно, что столько человеко-часов… то есть не часов еще, а — человеко-минут прошло впустую, но это уже ваша вина, товарищи. Я здесь ни при чем. Я закругляюсь, товарищи. Скажу больше: я уже закруглился. Всё, товарищи. Еще раз скажу: мне очень жаль, что с экономией у нас теперь ничего не выйдет…

Барыня прислала сто рублей

Чекильцев по службе числился помощником начальника планового отдела. А по существу он являлся добровольным помощником директора конторы — главным образом в личных делах сего последнего. Чекильцев считал, что гораздо полезнее отдавать время и силы на угождение начальству, чем на исполнение прямых своих обязанностей. Начальство всегда может отметить, отблагодарить, наградить. А что способен дать человеку плановый отдел как таковой? Стало быть, держаться надо именно директора. Чекильцев так и делал.

И вдруг директор зашатался. Поскольку контора своего плана не выполнила (Чекильцеву это было точно известно), назначено было обследование. Председатель комиссии по обследованию, заняв один из кабинетов конторы, знакомился с делами и для этого вызывал к себе сотрудников конторы. Очевидно было, что в ближайшие дни пригласят для беседы и Чекильцева.

Как в этом случае держать себя? По зрелом размышлении Чекильцев решил, что он должен прежде всего убедиться вот в чем: будет ли снят директор конторы в результате обследования? Если снимут директора, тогда можно говорить начистоту. А если дело обернется так, что директор останется на месте, то не надо сообщать ничего умаляющего его, директорские, способности и распоряжения. Решено!

Дня через два после того, как Чекильцев принял свое мудрое решение, его вызвали к председателю комиссии по обследованию. Входя в кабинет, Чекильцев мысленно повторял:

«Главное — прощупать: останется наш директор или нет?..»

Председатель комиссии пригласил Чекильцева присесть.

— Если не ошибаюсь, — сказал он, — вы — помощник начальника планового отдела?

Чекильцев немножко подумал (в голове у него мелькнула мысль: это-то можно ему сказать? — пожалуй, можно!) и утвердительно кивнул головой:

— Так точно. Утвержден приказом в марте пятьдесят второго года.

— Та-ак… Ну, что вы можете нам рассказать о выполнении плана и вообще о работе конторы?

В дальнейшем беседа сильно напоминала популярную детскую игру: «Вам барыня прислала сто рублей». Как известно, смысл этой игры в том, что отвечающий не смеет произносить то и дело подворачивающиеся на язык слова «да» и «нет», а также наименования цветов: белый и черный. Поэтому отвечающий непременно делает паузу перед каждой своей репликой, чтобы проверить: не готов ли он вымолвить запрещенные четыре созвучия?..

Игра у Чекильцева с председателем комиссии шла так:

— Относительно выполнения плана, — медленно выговаривал Чекильцев, — могу сказать, что план, в общем и целом, выполняется.

— А в деталях?

— И в деталях он тоже — тово…

— Выполнялся?

— Если хотите.

— Дело не в том, товарищ Чекильцев, что я хочу. Вы мне скажите: как оно есть на деле?

— Я же и говорю.

— Что вы говорите?

— То, что вы спрашиваете, товарищ председатель.

— Моя фамилия Афанасьев.

— Очень приятно, товарищ Афанасьев. Я вот еще в тридцать втором году работал в Союзтаре с одним Афанасьевым… он вам не родстве…

— Не знаю. Да это и неважно. Лучше вы мне скажите: по каким рубрикам план у вас не выполнялся?

— А разве есть такие рубрики?

— А вы что — не знаете?

— Конечно, я, в общем и целом, знаю…

— Вот и скажите мне!

— Ну, это трудно так сразу вот…

— Цифры, я надеюсь, у вас есть?

— Цифры есть. Куда им деваться? Цифры — они всегда с нами.

— А вы помните, хотя бы в общих чертах?

— Что именно?

— Да цифры же.

— Это нашего плана цифры?

— Ну да! А то какие же?

— Мало ли какие, знаете, бывают цифры…

— Нет, нет, мне надо за текущий год цифры вашего плана. Вы их помните, товарищ Чекильцев?

— Представьте — не очень. Столько, знаете, впечатлений, сведений… циркуляров этих… ведомостей…бланков… прямо голова пухнет…

— Та-ак. Ну, а впечатления у вас каковы? Все ли нормально в вашей конторе?

— Это в каком смысле?

— Да в смысле же плана!

— Ах, плана… Да, план у нас есть…

— Ффу… Товарищ Чекильцев, это я и без вас знаю, что он есть. А вот вы мне дайте анализ этого плана.