Дворец… Крикс хрипло, тяжело закашлялся. Казалось, легкие пытались вывернуться наизнанку, чтобы освободиться от попавшего в них яда. Голова кружилась так, что Меченому пришлось ухватиться за смутно темневшее перед ним дерево. К горлу подкатывала тошнота. Нет, до дворца ему в подобном состоянии не добраться.

Ощущение нарастающей опасности было настолько сильным, что кожа дан-Энрикса покрылась крупными мурашками.

«Он уже за стеной» — подумал Крикс. При этой мысли сердце снова сорвалось в какой-то бешеный, безумный ритм, придавший ему сил справиться со слабостью и тошнотой и, оттолкнувшись от шершавого ствола, рвануть вперед, не тратя времени на размышления о своих шансах уцелеть.

Кто же он был — Безликий? Или все-таки какой-нибудь колдун?.. В одном дан-Энрикс был практически уверен — он находится на службе Олварга. Может быть, это он убил Кэлрина Отта. Ведь, в конце концов, узнать что-нибудь об убийце не сумели даже орденские маги, проводившие опрос свидетелей…

Крикс ощутил во рту знакомый вкус — соль и железо, выплюнул кровавую слюну себе под ноги, и в очередной раз спросил себя, какой же мерзостью их отравили. Во время обучения в Лаконе Меченый часто слышал, как Саккронис рассуждает о горючих и о ядовитых веществах, но он был практически уверен, что старик ни разу не упоминал ни о чем подобном. Впрочем, архивариус и не скрывал, что в Легелионе всегда плохо разбирались в ядах; то ли дело Аварис, где отравление соперников и неугодных претендентов на престол считалось самым заурядным делом.

«Аварис. Конечно же!» — подумал Крикс. Теперь казалось странным, как он сразу не сообразил, что встретился с одним из воинов Владыки Ар-Шиннора. Он ведь не так уж мало знал о Цитадели… да что там, лет в одиннадцать он даже бегал по Лакону, завязав глаза шарфом и представляя себя Призраком! Теперь было понятно, почему убийце не мешал тот самый дым, который ослепил дан-Энрикса и рыцарей из его стражи — он использует Внутреннее зрение…

От Призрака не спрячешься, просто заставив его потерять себя из виду. Внутреннее зрение — редкий и странный дар, на самой грани интуиции и магии, и именно поэтому считается, что от убийц от Цитадели нет спасения. По мере того, как мысли Меченого неслись все быстрее и быстрее, сам он двигался все медленнее. Несмотря на боль в груди, он сделал над собой усилие, стараясь дышать глубоко и ровно и унять неистовое, сумасшедшее сердцебиение.

Хороший ворлок, несомненно, смог бы посоперничать с убийцей, обладающим Внутренним зрением… Меченый не был настоящим ворлоком, но кое-что он все-таки умел. Он выровнял дыхание, закрыл глаза, чтобы расплывчатые контуры и слишком яркий белый свет не мешали сосредоточиться, и «отпустил» свое сознание — в точности так, как делал это по ночам, сидя в глубоком кресле у камина и бездумно глядя на огонь.

Шасс ощущал звеневший в воздухе след Меченого — его страха, ярости, отчаяния. Вероятно, что-то в этом роде ощущает волк, когда бежит по следу раненого зверя. Призраку претило это ощущение звериного азарта, подогретое бушующим в крови люцером. Убийца, который преследует намеченную жертву — это так же глупо, как мясник, который вместо того, чтобы забить бычка или барана, начал бы отпиливать им голову тупой пилой. Только дураки восхищаются байками про Призрака Синана, который сначала перерезал дюжину охранников, потом заколол клиента, а потом скончался от разрыва сердца. Настоящий Призрак убивает быстро, незаметно и без лишней грязи. Просто Меченый, себе на горе, оказался чересчур шустер…

Шасс неожиданно почувствовал удар между лопаток, и промерзшая земля с белой от инея травой стремительно бросилась к нему навстречу. В обычной ситуации он бы перекатился по земле, но сейчас навалившаяся сверху тяжесть не дала ему возможности для этого маневра. Меченый каким-то чудом сумел обмануть его, расставить на охотника ловушку, обратив его способности против него же самого…

«Ублюдок, — выругался Призрак в адрес Белоглазого, ударившись о землю и почувствовав под лопаткой острое, болезненное жжение. По-видимому, ослабевший и почти ослепший враг предпочел использовать не меч, а нож. — Я же говорил тебе, поносник, что он маг!..»

На протяжении нескольких секунд, показавшийся Шассу вечностью, они боролись на земле, надсадно, тяжело дыша. У Меченого явно не хватало сил, чтобы одновременно удержать противника, не дав ему подняться или вырваться из своего захвата, и при этом нанести ему еще один удар, но и у Шасса не хватало сил, чтобы стряхнуть с себя дан-Энрикса. А потом Шасс почувствовал, как Меченый ударилего своей магией. Призраку чудилось, словно чужие пальцы раздирают его мозг, он видел страшные, бессмысленные вещи, никогда не происходившие с ним наяву.

Какой-то темный и сырой подвал, сапоги Белоглазого перед его лицом… чудовищная боль — во лбу, в ступнях, во всем его растерзанном, голодном и окоченевшем теле.

Налитое оранжевым огнем клеймо, которое какой-то человек подносит к его лбу — неторопливо, чтобы он успел представить ожидающую его боль во всех подробностях. Ноздри щекочет запах раскаленного железа. Призрака мутит от отвращения и ужаса.

Нельзя пытаться отодвинуться. Нельзя кричать. Во что бы то ни стало, надо продолжать держать глаза открытыми. Если он даст понять, что ему страшно, то они промучают его еще по крайней мере полчаса.

И снова Белоглазый шепчет ему на ухо: «Помнишь, в Кир-Роване я объяснял тебе, на что способна магия? На самом деле, ты тогда попробовал совсем чуть-чуть… Но не беда, все остальное я продемонстрирую на вашем короле». Шасса захлестывает ощущение полнейшего бессилия. У него не осталось ничего, чтобы дать выход своему отчаянию, бешенству и раздирающему чувству собственной вины. Ни тела, чтобы броситься на помощь пленнику, ни даже легких, чтобы закричать…

Призрак давно забыл, кто он такой, забыл, что он здесь делает. Единственное, что имело смысл — это оказаться как можно дальше от дан-Энрикса с его проклятой магией. Шасс чувствовал, что, если это ощущение чужого разума, вторгающегося в его сознание, продлится еще на одно мгновение — то он сойдет с ума. Страх придал ему сил, позволив сбросить навалившегося на него противника на землю. Когда нож вышел из раны, боль под лопаткой стала резче и сильнее, но сейчас все это не имело ни малейшего значения. Перекатившись по траве, он кое-как поднялся на ноги. Мир вокруг утратил привычную реальность. Не из-за раны под лопаткой, под действием люцера можно было встать и после более серьезного ранения… То, что с ним сделал Меченый, было гораздо хуже, чем удар ножом. Деревья проплывали мимо, как во сне. Едва-едва справляясь с этим чужим телом, с этим жутким ощущением собственной нереальности, Шасс пытался бежать с нормальной скоростью, но все, что он мог сделать — это продвигаться вперед резкими, неровными прыжками, как подраненный олень.

Шум за спиной подсказывал ему, что Меченый тоже поднялся на ноги и пытается его преследовать. Шасс глухо, хрипло застонал. Он бы, пожалуй, дал себя добить, если бы был уверен в том, что Меченый не пустит в дело свою магию, а обойдется исключительно ножом или мечом.

Килларо Шасс заметил почти случайно — «истинник» стоял под деревом, застыв от изумления, и пялился на двух шатающихся, обессилевших мужчин с таким испугом, словно действительно считал, что и Призрак, и его преследователь появились здесь единственно затем, чтобы его убить. Не приходилось сомневаться, что он так и будет прижиматься к дереву, оцепенев от страха, пока они не окажутся как можно дальше. Шасс уже собирался просто пробежать мимо Килларо, когда его мозг внезапно озарила новая идея. Поравнявшись с «истинником», он схватил его за куртку, резко дернул на себя, и толкнул Килларо прямо на дан-Энрикса, с которым его теперь разделяло всего несколько шагов. Краем глаза он увидел, что Килларо, громко завопив от неожиданности и испуга, врезался в дан-Энрикса, едва не сшибив его с ног. Шасс стиснул зубы и напряг все силы, чтобы оторваться от замешкавшегося преследователя. Он был уверен, что использованный им маневр не особенно задержит Меченного, но надеялся все-таки выиграть немного времени, и, может быть, спастись.