О Фейруз он беспокоился куда больше. С тех пор, как поэт впервые увидел ее две недели назад, он не мог успокоиться ни на минуту. Джавед ждал сестру у ворот колледжа, чтобы проводить ее к учителю математики, у которого она брала дополнительные уроки. Обычно она проделывала этот путь сама, но в последнее время ее стал преследовать на улице какой-то человек, который держался слишком почтительно, чтоб его можно было в чем-то упрекнуть, но тем не менее доставлял Мариам немало беспокойства. Он ни разу не пробовал заговорить с ней, навязать ей свое общество, просто шел на некотором расстоянии, провожая туда, куда она в данный момент направлялась, и ждал там, сколько времени ни продолжалось бы ее пребывание в этом месте.
Почему-то сестру это выводило из себя. Джавед думал, что причина неприязни, которую она питает к этому человеку, состоит в том, что он ей просто не симпатичен и его ухаживания, какую бы форму они ни принимали, не доставляют ей удовольствия. Но Мариам утверждала, что боится таинственного незнакомца и хотела бы, чтоб ее провожал слуга, а когда Джавед свободен, то он.
Пока Мариам болтала с подругами, не в силах оторваться от беседы даже при виде подающего ей раздраженные знаки брата, мимо Джаведа прошла девушка с большой кожаной сумкой, похожей на портфель первоклассницы. Джавед обратил внимание сначала скорее на сумку, чем на ее хозяйку, потому что его дорогая сестрица обходилась при посещении колледжа маленькой лакированной сумочкой, в которую не влезла бы и одна книжка. «Надо бы поинтересоваться, как Мариам удается обходиться совсем без учебников», — подумал Джавед, проводив девушку взглядом.
Она остановилась, поджидая автомобиль, который сразу же направился к ней со стоянки. Водитель в зеленой ливрее выскочил и распахнул дверь перед хозяйкой. Джавед отметил про себя, что девушка не забыла поблагодарить шофера легким кивком головы — не все избалованные дочки богатых людей удостаивают благодарности слуг. Садясь в автомобиль, девушка подняла взгляд, и он встретился с внимательным взором Джаведа. Длинные ресницы чуть дрогнули, но уже через мгновение она не смотрела на него — приличия не были нарушены.
Машина тронулась, увозя драгоценный груз. Она медленно объезжала девушек, идущих пешком. Внезапно автомобиль остановился, поравнявшись в одной из направляющихся к автобусной остановке студенток. Хозяйка его высунулась в окно, приглашая свою знакомую присоединиться к ней. Скромно одетая девушка, согласившись на это предложение, уселась на бархатное сиденье «мерседеса», и автомобиль двинулся вновь.
«Однако нравы в этом колледже вполне мягкие, — с удивлением подумал Джавед. — Наверное, все дело в том, что здесь учатся девушки. У нас в колледже дела обстояли совсем не так». И правда, их учебное заведение для мусульманских юношей было по классу точно таким же привилегированным колледжем для отпрысков лучших семей. Большинство студентов обладали не только звучными именами, но и внушительными состояниями, однако были и такие, которые при всей своей родовитости особенным богатством похвалиться не могли. За многими приезжали дорогие автомобили с водителями, но счастливцы никогда не предлагали подвезти своих менее удачливых однокашников, равнодушно взирая на то, как они идут пешком. Это было не принято, не поддерживалось и даже не одобрялось преподавателями и смотрителями. Каждому свое — это был закон, с которым подходил к подобным вопросам ректор, а вслед за ним и все остальные. Кому автомобиль, кому автобус, кому велорикша. Единственным исключением из этого правила был сам Джавед, в машину которого набивалось не меньше шести-семи молодых людей. В их семье никогда не считали кого-то хуже себя только потому, что годовой доход у него не мог сравниться с их собственным. Из-за этого у Джаведа были проблемы с администрацией колледжа, особенно в первый год учебы, но ему помог отец, раз и навсегда объяснивший начинавшему суетиться и лебезить в его присутствии ректору, что его сын будет вести себя так, как считает нужным он сам и его родители.
Джавед проводил взглядом удаляющуюся машину и поймал себя на том, что на душе у него стало легко и весело. «Откуда бы взяться этому ощущению? — подумал он. — Может, меня ждет впереди что-нибудь особенно хорошее? Да нет, кроме прогулки с сестрицей, как будто ничего необычного случиться сегодня не должно».
Он опять заглянул в ворота колледжа, вызвав недовольный взгляд одетого в униформу цвета хаки сторожа. Джавед знал, что поступает не совсем прилично: мужчинам нельзя не только входить, но высматривать и звать студенток, даже если это их дочери или сестры. Сторож — единственное лицо мужского пола, кроме ректора, допущенное на территорию колледжа, да и то по причине своего безупречного, с точки зрения мусульманского духовенства, поведения и почтенного возраста.
Мариам по-прежнему стояла на посыпанной песком дорожке у здания библиотеки и с оживленным лицом, выражавшим беспредельную заинтересованность, слушала низенькую толстенькую девушку, о чем-то рассказывающую своим подругам. Не надеясь, что интерес к ее рассказу скоро иссякнет, Джавед написал записку на визитной карточке и попросил сторожа передать ее сестре. Тот извинился, что вынужден ознакомиться с содержанием его послания, прочел его, медленно шевеля губами, и передал Мариам. Джавед видел, как тяжело вздохнула его сестра, пробежав записку, но все-таки пошла к выходу, понимая, что терпение брата на пределе. Стоявшие с ней подружки тоже стремительно потянулись к воротам. И Джавед нисколько не сомневался, что причиной их торопливости было желание получше разглядеть неженатого брата Мариам. Они прошмыгнули мимо, не поднимая глаз от земли, но юноша знал, что каким-то образом каждой из них удалось рассмотреть все, вплоть до того, каким узлом завязаны шнурки на его туфлях. Он наблюдал это по своей сестре, от внимания которой не ускользали даже самые незначительные детали внешности его друзей, хотя она на них как будто и не смотрела.
«Что ж, — усмехнулся он про себя, — когда они носили парду, бедняжкам было намного удобнее рассматривать окружающих мужчин, ведь никто не мог проследить, куда смотрят их прелестные глазки. Теперь пришло наше время: мы можем любоваться их красотой, они же рискуют навлечь на себя упрек в безнравственности, разглядывая молодых людей. А впрочем, эти плутовки умеют выглядеть паиньками и обмануть чей угодно строгий взор».
Сестра виновато шла рядом с ним по улице, ожидая, когда начнутся упреки. Но вместо этого Джавед стал расспрашивать ее о девушке, которая села в «мерседес».
— Я не понимаю, о ком ты говоришь, — заявила Мариам, почувствовав, что Джавед заинтересован в получении от нее информации, а у нее есть козыри перед ним. — Половина наших девочек ездит на «мерседесах», а одна, Медина, даже сама водит, ты представляешь? У нее такой необыкновенный отец, она говорила даже, что он разрешал ей ходить в короткой юбке, когда они путешествовали по Европе! Если бы об этом узнал наш ректор! Хотя никто бы не посмел исключить Медину, разве что только по приказу муфтия, а иначе ее папочка найдет способ постоять за свою дочь.
Джавед уже и не знал, как остановить сестру, пустившуюся в рассказы о совсем не интересных ему людях. Потом она стала в который раз просить его, чтоб и за ней присылали автомобиль, несмотря на то, что колледж находился в минуте ходьбы от дома. Джавед в этом вопросе держался, как кремень, потому что считал, что его отец поступил бы так же, будь он жив.
— Это имело бы смысл, — спокойно объяснил он ей еще раз, — если бы тебе приходилось хотя бы десять минут идти домой по солнцепеку. Я совсем не собираюсь рисковать твоим здоровьем. Но нет ничего более пошлого, чем ездить на машине только для того, чтобы показать, что она у тебя есть. Я не стану гонять Али, отрывая его от работы в саду, только для того, чтобы ты покрасовалась перед подружками. Да и чем тут гордиться?
— Самого небось возили на машине, — обиженно протянула Мариам, прекрасно знавшая, что его колледж находился на другом конце города.