— Что ты сделаешь с Афросиной? — спросил князь.

   — Она поедет со мною до Риги, а оттуда я её пошлю назад, — отвечал Алексей.

   — Лучше возьми её с собой в Мекленбург, — предложил Меншиков, который вообще не отличался строгой нравственностью.

Этот легкомысленный совет решил судьбу царевича. Двадцатого сентября Алексей, в сопровождении Афросины, её брата и трёх слуг, отправился, как все полагали, через Ригу в Мекленбург.

В Либаве он встретился со своей тёткой, княгиней Марией Алексеевной, которая возвращалась из Карлсбада и которая держала сторону отверженной жены Петра, матери Алексея.

   — Куда ты едешь? — спросила она племянника.

   — К отцу, — отвечал царевич.

   — Ты хорошо делаешь. Что будет с тобою, когда тебя поместят в монастырь?

   — Не знаю, я теряю голову с горя! Я был бы счастлив, если бы мог где-нибудь укрыться.

   — Тебя везде отыщут, — сказала княгиня.

Затем она спросила его о матери.

   — Ты её совсем забыл, — сказала она, — отчего ты ей не пишешь и не посылаешь денег?

   — Боюсь.

   — Если даже будешь иметь через это неприятности, то что из этого? Ведь это твоя мать.

   — Для меня это будет несчастье, а для неё из этого не выйдет никакой пользы; да и жива ли она?

   — Жива, — сказала Марья Алексеевна и прибавила таинственно: — Твоя мать и монахи имели откровение, что царь вернёт её к себе, и вот как это совершится: твоего отца постигнет болезнь, и в это время произойдёт восстание. Царь отправится в монастырь св. Троицы к гробу св. Сергия, там будет и твоя мать, царь её примет в свои объятия, и восстание утихнет. Петербург разрушится согласно желанию многих.

Таковы были интриги, которые плелись в самом семействе Петра.

В Либаве царевич нашёл также своего приятеля Кикина и посоветовался с ним о дальнейших своих действиях.

Из Петербурга курьер известил царя о скором прибытии царевича. Пётр ждёт, проходит месяц, проходят два месяца, а о царевиче нет никаких известий. Царь догадался, что сын сбежал, и безотлагательно принял меры к его розыску, приказал отправить офицеров по всем направлениям в погоню за беглецом. Но все эти офицеры нашли лишь несколько следов, по которым можно было заключить, что царевич проехал через Кёнигсберг и Данциг. Но у Петра в это время был более способный сыщик в лице его посланника в Вене, Абрама Веселовского. Пётр поручил ему отыскать сына и дал ему подробные инструкции, а в случае надобности разрешал привлечь некоторых именитых русских лиц для задержания царевича. Кроме того, он передал ему собственноручное письмо к Карлу VI, которого просил содействовать Веселовскому в его розысках.

Веселовский пролетел без отдыха до Пирота, пять станций от Франкфурта-на-Одере, где узнал, что недавно проехал русский офицер с одной женщиной и четырьмя слугами. То же самое сообщили ему на следующей станции.

У франкфуртских ворот Веселовский прочёл в списках приезжавших в этот город, что 20 октября полковник Коханский из Москвы со своей женой и слугами проехали и остановились за городом в гостинице «Золотое Яйцо». Веселовский отправился туда; в гостинице не знали имени офицера, но сказали, что у него были чёрные усы, а жена его была небольшого роста, кругленькая, с рыжими волосами и толстыми губами: пообедав и отдохнув два часа, эти путешественники уехали на почтовых по дороге в Бреславль.

Так Веселовский преследовал Коханского до самой Вены. Девятого ноября, как он узнал у шлагбаума, проехал какой-то польский господин по имени Кременецкий и оставался целый -день в гостинице «Чёрный Орёл». Там он купил мужское платье для своей жены, которая тотчас надела его и долго любовалась своим нарядом перед зеркалом. На другой день он уложил свои вещи в карету, заплатил по счёту и отправился пешком. Веселовский бросился искать этого господина во всех гостиницах австрийской Столицы, но всё напрасно.

Прошли месяцы январь и февраль, а дипломатическая полиция Петра Великого не могла найти малейшего следа беглого царевича.

VII

Между тем вечером десятого ноября 1716 г. старый граф Шэнборн, австрийский канцлер, работал в своём кабинете. Около десяти часов вечера чиновник, вышедший от него с бумагами, услышал шум на лестнице:

   — Пустите меня к графу, — кричал какой-то незнакомец на ломаном немецком языке, — моё дело спешное!

   — Теперь не время для приёма, милостивый государь, — резко отвечал лакей.

   — В таком случае я войду силой, — грозил незнакомец.

   — Позову людей, если вы не угомонитесь.

Чиновник нашёл нужным вмешаться в спор лакея с незнакомым человеком.

   — Что вам надо от графа? — спросил он.

   — Я должен немедленно говорить с самим канцлером, — был решительный ответ незнакомца, и он силой ломился вперёд.

Для предупреждения дальнейшего шума о нём доложили. Шэнборн уже был в постели и велел сказать просителю, что примет его на другой день. Но незнакомец упорно стоял на своём.

   — Если меня выведут, то я пойду к императору, так как моё дело такое, что о нём нужно известить его величество сейчас же, без всякого замедления.

Канцлер вышел в шлафроке; незнакомец тотчас подошёл к нему и, взяв его за руку, сказал ему шёпотом:

   — Его высочество, царевич Алексей Петрович здесь и желает видеть ваше сиятельство.

Граф вытаращил глаза и, подумав, что перед ним сумасшедший, крикнул людей, но незнакомец продолжал:

   — Царевич недавно приехал в Вену и желает представиться вашему сиятельству по обычаю всех именитых путешественников, но может это исполнить только в строгой тайне, никому не показываясь; с этой целью он остановился в соседней гостинице и ждал там до ночи.

Канцлер хотел тотчас же одеться и идти к царевичу, но его буйный посланник, который был никто иной, как брат Афросины, воскликнул:

   — Его высочество уже тут, в передней, и ждёт приёма.

Граф послал чиновника просить царевича в залу, а сам побегал в кабинет одеться. Но царевич не ждал и бросился без всякого доклада в кабинет графа. Удивление канцлера ещё более увеличилось, когда сразу же после того, как он остался один с посетителем, последний начал в сильном волнении и испуге ходить по комнате большими шагами, говоря:

   — Я приехал из России просить у императора защиты. Меня хотят убить, лишить меня и моих детей русского царства. Я ничем не виноват перед моим отцом. Я слабый человек. Меншиков расстроил моё здоровье, приучая меня к пьянству. Отец говорит, что я ни к чему не годен, ни к войне, ни к управлению государством; но у меня довольно ума для царствования. Меня хотят заключить в монастырь; я не хочу идти туда. Император должен меня спасти! Ведите меня к императору.

Сказав это, царевич, утомлённый, опустился в кресло и попросил пива, ему подали вина.

Шэнборн не мог собраться с мыслями. Сначала он не хотел верить, что у него действительно царевич. Он старался утешить Алексея, уверяя его, что неслыханно, чтобы отец мог иметь такие чёрные мысли против родного сына, и что он может считать себя в Вене в полной безопасности.

Успокаивающие слова дипломата не могли охладить возбуждения несчастного беглеца.

   — Ведите меня к императору! — кричал он.

Канцлер сказал царевичу, что в такое позднее время невозможно попасть к императору, и просил его подробно рассказать свою историю.

Алексей исполнил его просьбу и долго жаловался на царя, на Екатерину и Меншикова, утверждая, что они хотят его смерти и что его нарочно сгубили пьянством.

Шэнборн, внимательно выслушав царевича, обещал помощь и посоветовал ему в ожидании решения императора строго соблюдать своё инкогнито. Поток слёз успокоил волнение беглеца, он отказался от своего намерения проникнуть силой в эту же ночь к императору во дворец и вернулся в гостиницу с боязливой предусмотрительностью.

На другой день по получении рапорта канцлера император собрал свой Совет для обсуждения этого непредвиденного затруднения: с одной стороны, следовало иметь в виду могущество Петра Великого, которое уже тогда внушало страх, с другой стороны — гуманность и родственные чувства налагали на Карла VI некоторые обязательства в отношении несчастного царевича. Кроме того, австрийская политика считала счастливым случаем иметь у себя такого дорогого заложника, дававшего ей возможность вмешиваться в дела молодой России.