Хоронили младшего лейтенанта Джелебека Галаева в городе. Погода стояла хорошая, солнечная. Командир дивизии поручил мне произвести «авиационный салют» над его гробом:

— Загни такие крючки, чтобы небо всколыхнулось и земля бы ахнула. Хороним лучшего человека дивизии и нужно, чтоб это знали все Прилуки. — Николай Семенович остро переживал смерть летчика. — Надо же так случиться — сбить восемь самолетов, провести десятки воздушных боев и так погибнуть. На своем аэродроме, на отдыхе.

Времени до вылета оставалось еще много, и мы — Герасимов, Василяка и я — у командного пункта полка говорили о вчерашнем налете. Василяка спросил:

— Кто виноват, что немцы исподтишка нагрянули?

— Конечно, не мы, истребители, — сразу ответил полковник. — Это все из-за связи. Посудите сами. От Днепра до нашего аэродрома лету не меньше пятнадцати минут. Если бы мне вовремя сообщили, я поднял бы всю дивизию. Перехватили бы «мессеров» где-нибудь на полпути. И представьте себе, вечереет, немцам в бой ввязываться нельзя: горючего у них в обрез, да и садиться-то надо в темноте. Они бы сразу хвосты показали — только бей!

— А помнишь, как 27 июня на Халхин-Голе на наши аэродромы тоже внезапно наскочили японцы? — спросил меня Герасимов. — Связь была нарушена: диверсанты провода перерезали.

— Такое никогда не забывается, — сказал я.

— Помнишь, как мы ответили самураям? Вынудили их всю авиацию убрать чуть ли не на двести километров от фронта.

— Да. Но потом мы опять прекратили налеты на их аэродромы, — напомнил я, — и японцы, несмотря на то что самолетов имели меньше, снова начали погуливать по нашим аэродромам. Теперь у нас создалась очень похожая обстановка…

— Правда, почему мы прекратили налеты на фашистские аэродромы? — подхватил командир полка. — Машин у нас стало больше, чем у немцев. Опыт есть. Нужно использовать свое преимущество. Базирование фашистов известно, места нам хорошо знакомые. Только бей.

— Кто его знает. Дивизии, корпусу такой задачи не ставится. Да нам, пожалуй, и не под силу. Это дело воздушной армии, командующего. А помните перед Курской битвой? В первый же день наступления немцев с утра ударили по аэродромам противника. Теперь же почти прекратили. А надо бы.

— Нельзя же прикрывать свои войска только постоянным висением над фронтом, — продолжал Василяка. — Немецкие истребители базируются от нас очень близко. Давить их надо! Житья не давать, а то разгулялись над нашей территорией как у себя дома. Обидно.

— Конечно, обидно, — согласился комдив. — Но ничего не поделаешь.

Казалось бы, самое выгодное — бить авиацию противника на земле. Здесь она, как рыба на суше, беспомощна. И к тому же самолеты большее время находятся на земле, а не в воздухе. Но этот действенный способ борьбы применялся нами недостаточно.

До войны наше оперативное искусство предлагало как один из способов завоевания господства в воздухе уничтожение авиации противника на его базах. Однако считалось, что такие действия трудны и малоэффективны. Это ошибочное положение долго сказывалось на действиях нашей авиации.

Даже спустя два года после начала войны, когда в ходе Курской битвы было вырвано у фашистов господство в воздухе, мы по инерции часто ограничивали борьбу воздушными боями над фронтом. Пользуясь этим, противник свою авиацию базировал близко от наших войск, что позволяло ему быстро наращивать силы, долго находиться над полем боя и залетать далеко на нашу территорию. Поэтому мы вынуждены были даже в 1943 году часто вести бои с численно превосходящим противником, хотя получали от промышленности самолетов в полтора раза больше, чем фашистская армия.

Увлеченные разговорами, мы забыли о времени. Наконец, полковник взглянул на часы и заторопился:

— Поеду на похороны. А ты, — сказал мне, — ровно через десять минут вылетай. Только смотри, не оторви лишнего. Тебе все ясно?

— Ясно.

Я знал, что, если Николай Семенович ничем не ограничивает летчика, значит, требуется сделать все, что можешь. Попробуй спроси: «Какие фигуры пилотажа продемонстрировать?» Он с обычной резкостью скажет: «Подумай!» Но тогда уже на этот раз полетишь не ты.

И вот я в воздухе. Народу — море. Наверное, весь город вышел проводить воина в последний путь.

Мой «як» плавно отделил свой нос от моря голов и взмыл над гробом свечкой. Нажимаю на кнопки всего оружия. Огонь захлестал в пучину неба. После троекратного салюта переваливаю самолет через крыло, и снова вниз, на гроб, и снова троекратный салют, но только уже в противоположную сторону. Потом одну за другой кружу фигуры высшего пилотажа.

В этот же день под вечер в театре состоялось торжественное заседание трудящихся города и воинов Советской Армии в честь освобождения Прилук от фашистских захватчиков. Потом концерт, танцы.

На войне всегда так — радость живет вместе с горем.

Девятка бомбардировщиков плотным строем подлетала к фронту. Нас, истребителей сопровождения, шестеро. Вообще говоря, наряд охраны для девяти «Петляковых» нормальный, но мы будем действовать в тылу врага, ждать помощи неоткуда, и это меняет дело. Под нами хорошо виден букринский изгиб Днепра с его многочисленными рукавами, островами и блестящими пятнами озер; серебристую гладь реки, точно тень, перерезает тонкая нить. Это только что наведенный наплавной мост. Над головой — чистое небо да солнце. Но нет. В лучах солнца что-то плещется, блестит. Такая резвость может быть только у истребителей.

Сейчас встреча с врагом очень опасна. Нам предстоит длительный полет над территорией противника, а горючее рассчитано в обрез. Если ввязаться в бой хотя бы на две-три минуты, может не хватить бензина, и мы вынуждены будем возвратиться, не проводив бомбардировщиков до цели. Им поставлена очень важная задача: нанести удар по железнодорожной станции, на которой скопилось много эшелонов с техникой и боеприпасами. Нужно сделать все, чтобы избежать встречи с врагом.

Я со звеном с левой стороны «Петляковых» перебираюсь на правую. Все подальше от незнакомых «пташек». Зачем зря привлекать к себе внимание? Но нас заметила земля. Пушистые черные клубки запрыгали перед бомбардировщиками. Стреляют зенитные орудия. Как хорошо было бы сейчас спикировать и несколькими очередями заткнуть им глотки! К сожалению, такой способ обеспечения бомбардировщикам пролета линии фронта у нас не принят, хотя он широко применялся еще в 1939 году на Халхин-Голе.