Далеко еще до заката, но солнце потеряло свой дневной накал и, спускаясь к дымному горизонту, побагровело, окрасив небосвод на западе в кровавый цвет. Полетов не предвиделось. И вдруг звонок. Летчиков эскадрильи вызывали на КП.

В землянке за столом сидели Василяка и Рогачев. Командир полка упредил майора Воронина с докладом о прибытии.

— Вашей эскадрилье до завтрашнего обеда предоставляю день отдыха.

— День отдыха? — Такие слова вышли в полку из употребления, и у Воронина невольно вырвалось: — Как это понимать?

— А так: самолет Василия Ивановича неисправен. И сейчас он полетит на твоем. На остальных машинах твоей эскадрильи пускай поработают техники.

Летчики майора Воронина вышли из землянки и растерянно остановились, не зная, куда податься. Для них начался непривычный день отдыха.

Перед ними — летное поле, позолоченное одуванчиками и лютиками. За ним косогор с дубовой рощицей. На горе село Великие Гаи. Правее, на запад, — цветущие тернопольские сады. Сзади, за шоссейкой, — лесок. Отовсюду доносятся голоса птиц.

До этой минуты как-то не замечалась красота обновляющейся природы. Весенние бои отбирали все силы, а нежные запахи цветов, леса забивались пороховой гарью. И вот внезапно, накоротке освободившись от оков войны и ее забот, они, огрубевшие в бесконечных боях воины, остались наедине с весенним солнцем, цветами, с самой природой.

И вдруг тишину разорвал треск запускающегося мотора. Затем заработал второй, третий… Гулом и пылью наполнился воздух. Один за другим вырулили на старт четыре «яка». Привычный аэродромный гомон, точно сигнал тревоги, погасил в «отпускниках» прилив мимолетного настроения.

Группа взлетела и взяла курс на фронт. Воронинцы уже не могли наслаждаться отдыхом и любоваться природой. Беспокойство за улетевших друзей, думы о возможном бое полностью овладели ими. Фронтовой труд так роднит людей, что ты становишься как бы кусочком единого живого тела и то, что касается товарища, не может ее коснуться и тебя.

Так и простояли в ожидании возвращения группы с задания. Вот наконец, и показались «яки». Но почему их только трое? Кого нет? Наверное, ведомого Василия Ивановича, промелькнула у Петра догадка: молод еще, как следует не слетался с ведущим.

Молча пошли на КП. Ошеломило известие: не вернулся Василий Иванович Рогачев. Трудно поверить в это. Такой опытный летчик. А может, где-нибудь приземлился на вынужденную? Кто-кто, а он из этой группы — самый опытный. И Петр ловит себя на том, что почему-то не спешит взглянуть на летчиков, которые летали с ним.

Сколько раз приходилось наблюдать людей, возвратившихся с боевого задания. Жизнь научила по одному их виду еще издалека определять, как слетали. Сейчас они идут тихо, молча, как-то виновато. При каких бы обстоятельствах ни погиб товарищ, друзья, возвратившись на землю, всегда несут в себе чувство виновности. Сдавило сердце. Случилось непоправимое. И все же, пока не услышишь подтверждение о несчастье, в душе теплится надежда. Командир полка и все, кто находился у КП, уже пошли навстречу понурым летчикам. Кто-то из них в тягостном молчании выдавил из себя одно лишь слово:

— Погиб.

— Как — погиб? — В голосе командира полка испуг и неверие.

Рассказ был коротким. К фронту подлетала девятка «юнкерсов» под прикрытием восьми истребителей. Василий Иванович видел, что сейчас самое главное — отсечь истребителей противника от бомбардировщиков: иначе нельзя выполнить задачу. И он, не колеблясь, взял это на себя. Все шло хорошо. Сирадзе и Шах уже принудили «юнкерсов» сбросить бомбы и начали преследовать врага. В это время напарник Рогачева попал под удар «фоккера». Василий Иванович спас товарища, уничтожив «фоккера» раньше, чем тот успел открыть огонь. Однако другой вражеский истребитель сумел близко подобраться к Рогачеву. Сирадзе и Шах, видя, какая опасность нависла над их командиром, рванулись ему на выручку. Они тут же сняли фашиста, но тот перед своим концом успел-таки выпустить одну короткую очередь. «Як» Рогачева перевернулся и отвесно пошел вниз. Удар о землю. Взрыв…

Упал он на берег Днестра у села Незвыско Городнепковского района.

Сомнения кончились. Смерть встала между нами, живыми, и Василием Ивановичем. В такой момент необычная скорбь как бы заземляет тебя. Ты словно ощущаешь дыхание смерти, сковавшее ум и тело, и испытываешь такое чувство, будто вместе с погибшим и часть тебя ушла в небытие. Друзья в нас умирают дважды. Первый раз, когда узнаем об их гибели. Здесь физически испытываешь горе. Второй раз — во времени. Оно с годами сглаживает душевную боль и убаюкивает нервы. Однако павшие навсегда остаются в памяти и живут в ней такими, какими ушли от нас.

Горе сжимает горло. Никто не произнес ни слова. Война приучила воинов к мудрой сдержанности. Дай волю чувствам — и назавтра можешь не подняться в небо.

— На ужин, — хриплым и слабым голосом сказал командир полка.

По старинному русскому обычаю на поминках не чокаются. Но сейчас не хочется блюсти это правило. Для нас смерть перестала быть просто смертью потому, что она несет победу, жизнь, бессмертие. С гибелью героя мы становимся еще более зрелыми, сильными. Недаром народ не плачет на могилах героев, о них он слагает песни, славные дела их увековечивает в памятниках.

— За красивую и ясную жизнь Василия Ивановича Рогачева, — произносит тост командир полка. — И за его вечную память! Такие солдаты не умирают, они уходят в бессмертие.

…Много раз летчикам приходилось провожать в последний путь своих боевых друзей. И каждый из них по-разному остается в памяти. Но есть у всех одно общее — они светятся в нас, живых, тем вечным огнем, который, точно маяк, указывает нам дорогу в жизни. Такова уж могучая сила павших в боях за Родину.

В предмайский день летчики поднялись в воздух вместе с жаворонками — с рассвета. Восточная сторона неба уже широко розовела, западная — еще куталась во мглу, тускло мигая угасающими звездами. Внизу темной скатертью стлалась земля.

Так рано редко приходится подниматься в небо. И может быть, поэтому в такие минуты, когда еще спокойны нервы, всегда с волнующим любопытством смотришь на быстро меняющиеся картины рассвета. Восток, как он красочен! И все же приходится не спускать глаз с мрачного запада. Там параллельно полету — фронт.