Когда я впервые пришел в госпиталь — это было в конце августа сорок первого, — все аудитории главного корпуса, превращенные в палаты, были уже полны раненых. Мама с утра до ночи проводила в операционной. В госпитале развернули полторы тысячи коек, хирургов не хватало. Это и понятно, потому что в Ленинграде были в срочном порядке организованы сотни госпиталей и медсанбатов… И нужно было как можно скорей излечивать тех, кого еще можно было вернуть в строй. В это время шли кровавые бои у Пулковских высот, и защищающие город войска нуждались в постоянном пополнении.

Всего не хватало: людей, боеприпасов, продовольствия. А к зиме стало еще хуже, еще круче… Холод, голод. Не было электричества, паровое отопление не работало — в палатах стояли железные времянки, но и эти времянки, именуемые «буржуйками», надо было где-то доставать. У мамы на отделении политруком была двадцатитрехлетняя Валя Ковалева, огневая девушка, не падавшая духом в самые жуткие дни. Ничего уже не действовало на голодных, лежащих в огромных заиндевевших палатах, при коптилках, с забитыми фанерой окнами раненых бойцов… Бывало, Валя Ковалева возьмет гитару, разогреет руки над времянкой и — в палату. У нее был неплохой голос, и она знала много веселых песен, в том числе одесских… И лица оживлялись.

К маме больные (то есть раненые) относились необычайно трогательно. И уже после войны со многими из них у нее поддерживалась переписка. Был такой Зимичев, которому мама спасла правую руку. Когда Зимичева привезли, то после осмотра главный хирург госпиталя настаивал на немедленной ампутации, но мама отговорила, точнее, уговорила подождать. И — спасли руку.

Очевидно, здесь сыграли роль и семейные традиции. Моя мама вышла из семьи врачей. Отец ее — Петр Александрович Бадмаев еще в прошлом веке стал известен в Петербурге как врач тибетской медицины. Он был первый и едва ли не единственный до революции бурят, силой случайных обстоятельств получивший высшее медицинское образование: он окончил Медико-хирургическую (ныне Военно-медицинскую) академию, а также восточный факультет Петербургского университета и, таким образом, сочетал в себе европейское образование, знание языков и знание тибетской медицины. Он впервые перевел на русский язык известный труд «Жуд-ши» — главное руководство по тибетской медицине. Его жена, Елизавета Федоровна Бадмаева, после его смерти в 1920 году продолжила его дело. Уже в наше, советское время она по предложению Ленгорздравотдела возглавляла Опытный кабинет восточной медицины в Ленинграде — в двадцатые и тридцатые годы.

Естественно, что общая атмосфера, царившая в семье, оказала свое влияние на формирование характера моей матери, в частности на выбор профессии. Она прошла всю войну, занимая командные посты в полевых и эвакогоспиталях Ленинградского фронта, награждена девятью правительственными наградами.

Дружбу со своими соратниками — политруком Валентиной Максимовной Ковалевой, военврачом Марией Александровной Боровиковой, старшей сестрой Анной Ивановной Поповой — мама пронесла через всю жизнь. Ее не стало в 1975 году, на шестьдесят восьмом году жизни. И траурный митинг у могилы на кладбище открыла ее бывшая ученица — депутат Ленсовета М. А. Боровикова, одна из тех девушек-студенток, что встретили ее в сорок первом в здании Политехнического института.

1983 г.

ИМЯ НА КАМНЕ

Вечерний звонок. Незнакомый голос. Называют мою фамилию.

— Да, слушаю, — отвечаю.

— Скажите, это вы писали в «Известиях» о Елене Микеровой?

— Да… А в связи с чем этот вопрос?

— С вами говорят из МВТУ имени Баумана. Видите ли, Микерова училась в нашем училище до войны. С первого курса ушла добровольцем на фронт и пропала без вести. Теперь, к сорокалетию Победы, мы, комсомольская группа «Поиск», ищем след бауманцев, погибших в войну… Все имена погибших будут занесены на мемориальную доску. Но как быть с Микеровой? Она числится «пропавшей без вести»?..

— Она не пропала без вести, — ответил я. — Она попала в плен вместе с группой наших советских разведчиков-парашютистов, заброшенных в Гатчинский район Ленинградской области. Там было… Ну, словом, все было очень сложно, в одной фразе не объяснишь… В конечном счете, Микерову в числе семерых расстреляли весной 1943 года.

— Нам нужен документ, подтверждающий это.

— Обычно фашисты не оставляли документов такого рода, тем более в отношении казненных разведчиков. Наоборот! Они их компрометировали, чтобы и после смерти…

— Как это?

— Для этого есть много способов.

— А известна хотя бы могила, где похоронена Микерова?

— И этого не удалось установить…

— А как найти газету, где печаталось про нее?

— Это другое дело. Здесь мы вам можем помочь.

Разговор этот воскресил в моей памяти события начала семидесятых годов. Я вспомнил свою поездку в Новгород. Там я зашел к знакомому следователю. Поговорили о предстоящей охоте. Потом он положил руку на лежавший перед ним пухлый том и сказал.

— Вот дела! Человека совсем недавно искали… а его, по всем данным, выходит, фашисты расстреляли еще в сорок третьем…

Это меня заинтересовало, и я спросил, кто этот человек. Им оказалась Валентина Иосифовна Олешко, 1924 года рождения, уроженка города Алейска Алтайского края. Биография ее до лета 1942 года проста. Школа. Курсы радистов. Армия. Направили на Волховский фронт, потом в июле 1942 года перебросили в блокированный Ленинград, потом — пленение. А дальнейшее следовало уточнять, доказывать. Это было поздним летом 1973 года, а документальная повесть «Подвиг разведчицы» появилась в «Известиях» ровно через год — в августовских номерах 1974 года. Должен сказать, что в течение этого года я не раз испытывал чувство отчаяния, настолько все было запутано.

Отправной точкой для нас являлось многотомное уголовное дело предателя Родины некоего Клыкова, судимого трибуналом и расстрелянного в 1944 году. Предстояло выяснить, что же натворил этот Клыков, перейдя на сторону немцев? Отсюда и пошло раскручиваться… В числе других преступлений он, оказывается, выдал врагам антифашистскую группу сопротивления Михеевой. Что за группа? Кто такая Михеева? Пошли запросы, розыски… Я работал с опытными следователями В. П. Михеевым и Н. В. Мистровым, но и они порой вставали в тупик. Выяснилось, что Михеева — это псевдоним, а настоящее имя ее Олешко. Я ездил на ее родину в Алейск и там собрал сведения о семье Олешко. Она была уважаема и известна в городе. И никого не осталось. Отец Вали, капитан Олешко, погиб на войне, а мать умерла совсем недавно, за несколько месяцев до моего приезда. О самой же Вале были только хорошие отзывы, но не так много осталось людей, которые помнили ее.

Самым сложным было другое: поведение Вали и ее соратников — Лены Микеровой и других в плену… Здесь было много неясного. Пленных взял абвер, а это была серьезная организация, работали квалифицированно, я бы сказал, «интеллигентно», в отличие от гестапо они не признавали грубой работы с примитивным кнутобойством… Эти ломали не кости, а мировоззрение. Сколько раз я хотел бросить все и махнуть рукой — ничего здесь не докажешь!.. Я нажил себе массу неприятностей на этом деле, о которых сейчас даже не хочется вспомнить. Но меня удерживал сам изначальный факт: девочка, десятиклассница, единственная дочь и, понятно, любимица, сама без спроса мамы и папы добивается, чтоб ее, несмотря на ее непризывной возраст, взяли в армию.

И дальше эта девочка оказывается весьма в сложных обстоятельствах, далеких от ее идеальных представлений о жизни. И все туже, туже… И вот уже она лицом к лицу с опытными офицерами абвера, которые в течение полугода пытались перевербовать ее… Не получилось, уничтожили. И Лену Микерову уничтожили. Она вместе с Валей попала в плен и разделила с ней дерзкий замысел и тяжкую участь. И с ними еще пятеро — Валя Гусакова, Михаил Лебедев, Дуня Фадеева, Николай Букин, Тоня Петрова.

Повесть появилась в газете. И вот почти десять лет спустя — звонок бауманцев… Результатом этого звонка явилась встреча в редакции. Вначале приехал бывший бауманец доцент И. Х. Аганин, который до войны учился с Леной на одном курсе, сам воевал и ему было дорого все, что связано с его молодостью. Потом явились студенты. Им предоставили ксерокопии известинской повести. Затем они пригласили меня в их МВТУ. О Бауманском училище я много слышал, но никогда не был там. Когда шел по двору и по бесконечным коридорам, я видел лица студенток, студентов с той серьезностью, что просто так на улице не встречается. Ну, а потом трехчасовой разговор в клубе и вопросы, вопросы… И там же было решено, что студенческая группа «Поиск» отправится по следам Вали Олешко, Лены Микеровой и тех, кто был с ними. Бауманцы восьмидесятых годов решили идти по следам бауманцев сороковых годов. И отправились. Сформировали два отряда. Всего их было семеро: Игорь Сапрыкин, Ольга Смирнова, Олег Аганин, Валя Егоркина, Игорь и Вера Лаврук и Наташа Кузнецова. Семеро искали семерых.