Взгляд больного стал напряженным, пульсация усилилась — очевидно, в мозгу его шла работа памяти. Потом он как-то тревожно взглянул на жену.

— Да ты не тревожься, и письмо было со штампом, официальное… Майор Крестов подписал…

— Она с Алтая, — сказал Голубейский. — Она эту… полосу знала… Объекты… Ходила по тылам ихним, — продолжал Голубейский.

— Н-ну, вот!.. — обрадовалась жена.

— Майор Крестов просил вас охарактеризовать эту девушку, — сказал я, — по деловым и моральным качествам… Способна ли на подвиг или неустойчива… Все, что помните о ней…

— Ты помнишь ее маршрут? — спросила жена.

— Как же… Вишера, а после через фронт. Пешком… Чудово, Тосно… И в Нарву ходила… там явка была.

— Какая явка?

— Эта… резидент наш и радистка.

— Семен Терентьевич! Есть данные, что она попала в плен и перешла на службу к фашистам… Это лишь предположение, но… Как вы думаете, могло так случиться?

— Никогда. Голову положу…

Больной отвернулся к стене и затих. Женщина сделала знак, и мы вышли в переднюю.

— Больше его не стоит тревожить, все одно ничего не добьешься! — вздохнула она. — Знаете, что я вам посоветую: коли вы уж заинтересовались судьбой Олешко, встретьтесь с подполковником Пищиковым, в Валдае живет. Он-то здоровый… нестреляный, теперь уже тоже на пенсии… Семен был лейтенант, руководил группой, а тот — начальник отдела. Должен помнить… А моего-то уж извините… Совсем сдал — видно, не жилец уже…

«Валдай — это по дороге к Крестову, непременно заеду», — решил я.

По зимней дороге шла девушка в поношенной черной шинели, которую носили ремесленники. Голова ее была закутана в старый шерстяной платок, на ногах — не по погоде короткие ботики из прорезиненной материи с застежками. Девушка шла, наклонив голову, пряча лицо от морозного ветра. Она миновала Спасскую Полисть, Трегубово и уже подходила к городу Чудово.

Мимо по шоссе Новгород — Чудово сновали машины: грузовые — с солдатами, легковые — с адъютантами и штабными офицерами, походные кухни, бронетранспортеры, сантранспорт; район был фронтовой — передовая линия на этом участке проходила немного восточнее, по Волхову.

Был январь сорок второго года. А девушка эта — ее звали Валя — впервые шла по тылам врага.

В Чудово Валя должна была кроме обычной разведки выполнить и еще одно — «особое», как выразился начальник, капитан Пищиков, — задание: встретиться с одним человеком. До линии фронта капитан сам провожал ее. Он вел «виллис» и по дороге продолжал давать всевозможные советы, инструкции.

— Все запомнила? — спросил он наконец.

— Запомнила…

— Ну и ладно. Только вот… Ты эдак исподлобья-то не смотри на собеседника: мина не та! Заподозрят. Открыто смотри!

— Я открыто…

— Голову не нагибай… Нет отработочки…

От этой детской привычки смотреть исподлобья мама так и не смогла отучить Валю, хотя постоянно делала ей замечания. И армия за полгода тоже не смогла отучить. На переднем крае капитан передал Валю дивизионным разведчикам, и ее аккуратно переправили на ту сторону. Идти было страшно. И страшен был первый увиденный близко фашист. Ей казалось, что он все про нее знает. Сейчас: «Хальт!» — и в гестапо.

…Валя была единственная дочь. Любимица. Красавица, окруженная всеобщим вниманием — в школе, дома, где бы она ни была… Она привыкла к этому и знаки внимания принимала как нечто само собою разумеющееся. И очень рассердилась на свою тетку, сестру отца, когда та, придя к ним и увидев племянницу в очередном новом крепдешиновом платье, сказала брату: «Избалуешь ты ее, Иосиф».

Сверкнув исподлобья глазами, Валя выпалила:

— Вам-то какое дело?

— Валентина, так не говорят со старшими! — строго сказал отец.

Вмешалась мать, заступилась за дочь… Как все это далеко-далеко!.. Валя огляделась: кругом заснеженные поля, справа вдали лес. Незнакомая местность, кругом — фашисты. «А вдруг это сон? — подумала она. — Вот проснусь утром — и я дома».

Ей дали адрес конспиративной квартиры, где была рация и откуда она должна была передать в Малую Вишеру наиболее срочные и важные сообщения. А подход сложный, конспирация… Время от времени она повторяла уже затверженные ею фразы пароля и отзыва. «Хозяин, дай-те по-пить… Хозя-ин, — тихонько напевала она на мотив полюбившейся ей мелодии и сама же себе отвечала: — Кончилась вода-а-а-а. На-ка ведро, сходи, если хочешь». — «Я пришла не по своей во-о-оле, но мне велено исполнить твою про-о-сьбу. Тройка. Семерка. Туз…»

Это уже было из другой оперы, единственной, которую ей удалось послушать.

…Справа от шоссе лежал небольшой городок. Всюду виднелись следы пожаров. У развилки стоял указатель, на котором на русском и немецком языках было написано «Чудово». Городок растянулся километра на три. К центру с шоссе вела единственная улица. Валя беспрепятственно дошла по ней до шлагбаума. Здесь вдруг до нее донеслось: «Ахтунг!» И, обернувшись, она увидела немца с автоматом.

— Мне только к тете пройти, я тут два дома не дошла… Она у станции живет, — быстро затараторила Валя, продвигаясь вперед.

— Хальт! — сердито крикнул фашист и погрозил пальцем.

Тут только Валя заметила, что шлагбаум закрыт, а справа тендером вперед движется паровоз. Ах, это значит — он заботился, чтоб она не попала под поезд, любезно! Шел товарный состав. Он двигался медленно по новгородской ветке. На платформах, покрытые брезентом, стояли танки, по одному на каждой. Пропустив поезд, Валя продолжала свой путь. Она свернула направо, к станции. Все было, как ей рассказывали: слева — водокачка, справа — депо. Открылся целый квартал сожженных домов. Валя спросила встречную старушку, где находится городская управа.

— Так и иди, прямо. Не дойдя до вокзала, повернешь направо — третий, кажись, дом от угла.

Отыскав нужный дом, она взошла на крыльцо. В приемной сидела одна лишь старушка, дожидаясь своей очереди. Секретарша что-то отстукивала на «ундервуде». Валя справилась, у себя ли господин Зверев и сможет ли принять ее по личному делу.

— Ну попробуйте, сегодня у господина городского головы прием, — ответила секретарша, внимательно оглядывая вошедшую.

Валя присела, осмотрелась. Затем вынула зеркальце, как бы прихорашиваясь. Это тоже была предусмотренная деталь — мол, просительница хочет понравиться городскому голове.

Из-за двери голоса не были слышны. Наконец дверь отворилась, и из кабинета вынырнул мужчина с портфелем — очень похож на Бывалова из «Волги-Волги». Ему вслед неслось: «Чтоб подводы были! Где хочешь достань…» Но особого оживления не было заметно. Войдя в кабинет, Валя увидела мужчину лет сорока за столом со стареньким телефоном «эриксон». Над столом висел портрет Гитлера.

— Господин Зверев? — угодливо спросила Валя.

— Ну, я…

— Вам привет от Николая Мартыновича.

— От кого? — переспросил хозяин кабинета, оглядываясь и вставая.

— Я же русским языком говорю: от Николая Мар-ты-но-вича. Повторить?

Он молчал и внимательно разглядывал странную девушку — видно, не знал, что сказать. Наконец криво усмехнулся:

— Насчет дров, что ли?

— Вам привет от Николая Мартыновича. И поручение от него, — зло повторила Валя.

— Я не знаю никакого Николая Мартыновича.

Но она по испуганно-напряженному выражению лица догадалась, что городской голова все понял.

— Значит, вы в Малой Вишере не работали? — Валя встала.

— Сядь, подожди! — нервно сказал городской голова, тоже встал и вышел в приемную.

В первое мгновение Валя подумала, что он сейчас позовет охрану. Она почувствовала страшную сухость во рту, но он быстро вернулся один — вероятно, выяснив, кто есть в приемной.

— Ну! И чего же нужно от меня Шишкову?

«Сам пошел в открытую. Тем лучше!»

— Николай Мартынович одобряет ваше согласие работать городским головой, — покровительственным тоном сказала Валя.

— Гм…

О Звереве Вале было известно, что он обещал помогать нашим. Следовало проверить, можно ли его привлечь к активной борьбе.