Хунвэйбины высших учебных заведений в этих многолюдных сборищах по борьбе и критике были разработчиками планов мероприятий и организаторами их исполнения непосредственно на местах событий. В такой атмосфере торжественности и величественности всегда очередь не доходила до хунвэйбинов низших и высших ступеней средних школ, чтобы они могли самовыразиться. И так было повсюду: на востоке страны, на западе, на юге, на севере и даже в центре. Хунвэйбины средних школ могли лишь с милостивого разрешения хунвэйбинов высших учебных заведений получить счастливый шанс погреться в лучах чужой славы и выразить себя. Например, выдвинуть одного-двух главарей посидеть за почетным столом вместе с руководящими хунвэйбинами вузов, получить право направить одного-двух человек на помост, где зачитывается обвинение критикуемым, оказывать поддержку выкрикиванием лозунгов...

Я вместе с хунвэйбином из Баоцзи сидел очень далеко и не мог разглядеть «лица людей, находившихся на помосте, хотелось узнать, но не у кого было спросить, удостоили ли чести хунвэйбинов средних школ быть приглашенными на помост в тот день.

Меня удивило то, что среди агитационных машин высших учебных заведений Сычуани и г. Чэнду оказалась агитмашина красных цзаофаней военно-строительного института города Харбина. По слухам они уже давно своими лозунгами объявили: «Там, где есть «каппутисты», там и мы — красные цзаофани!». «Там, где идет самая опасная классовая борьба двух линий, там наши бойцы идут в наступление один против десяти!». Однако же я никак не мог предположить, что их агитмашина может появиться в Чэнду, за несколько тысяч от Харбина.

Показав на машину, я не без гордости сказал тому хунвэйбину из Баоцзи:

— Посмотри, это агитмашина из Харбинского военностроительного института!

Однако своим ответом он удивил меня еще больше:

— Я в Баоцзи видел ее, именно эту машину.

Я не поверил. Тогда он назвал мне ее номер.

Я подумал: болтает, что попало.

Он протянул руку, показал ее мне. На передней части машины я увидел тот номер, который он назвал. Люди не очень то верят, что они такие бесстрашные в бою. А я в душе восхищался ими. Чувствовал себя неполноценным из-за того, что родился слишком поздно. Хунвэйбины вузов считались выдающимися личностями, обладающими огромной властью, способными потрясти небо и заставить плакать даже духов и бесов. Поэтому в будущем блистательные исторические деяния «великой культурной революции», пожалуй, полностью будут отнесены на их счет! Спросят: кто на необъятной земле возглавил великие перемены? Ответ ясен — они. И уж никак не мы. Мы — хунвэйбины средних школ — были представлены всего лишь как пионерские организации! Как говорится, подмога.

Меня тот парень из Баоцзи и так по существу притащил туда насильно, а когда мне в голову пришли такие мысли, то и совсем отпало желание участвовать в том многолюдном сборище по борьбе и критике. Я продолжал размышлять: предположим, что я тоже был бы руководителем хунвэйбинов вуза, то в этот момент сидел бы на помосте, имел бы сотни, тысячи, десятки тысяч подпевал! Это положение даже выше, чем было у каких-то Ли Дачжана и Ли Цзинцюаня, трудовые дела которых несравнимо богаче, чем у многих других личностей, они стояли бы передо; мной с опущенными головами, согнувшись в пояснице, и твердили бы: «виноват, виноват», «чтоб мне сдохнуть, чтоб мне, подлецу, сдохнуть». Где же их достоинство? Что можно чувствовать в таком положении? Наверно, даже в таком случае все равно надо оставаться человеком!

Когда я мыслями все еще парил в облаках, вдруг услышал три мощных залпа, донесшихся с помоста. Следом зазвучала песнь «Бунт — дело правое»:

Тощий высокий хунвэйбин подошел к помосту, махнул длинной рукой вверх и вниз, повернул проигрыватель в сторону толпы (в те годы еще не было магнитофонов, проигрывались граммофонные пластинки).

И тогда рабочие тоже запели. Запели и крестьяне. Слова этой песни, исполнявшейся с сычуаньским акцентом (особенно крестьянами, сидевшими у самого помоста) безбожно искажались, мотив тоже был не совсем тот, каким надо было петь. Неправильно выговаривался звук «к», «сюй» произносили как «цзюй», слова «бунт — дело правое» слышались, как «в поджаренной пище имеется рис». От начала и до конца пели как бы под барабан. Недоставало уверенной и смелой боевитости, в избытке был местный песенный колорит.

По окончании пения распорядитель объявил о начале собрания критики и борьбы.

Он сказал:

— Три залпа салюта возвестили о том, что исполнилось три месяца с того момента, как родились хунвэйбины. Мы хотим под звуки салюта, приветствующего рождение хунвэйбинов, под звуки песни «Бунт — дело правое» начать яростное наступление против горстки людей внутри партии, облеченных властью и идущих по капиталистическому пути, решительно уничтожать все старое, прогнившее! Никакой снисходительности! Введите на помост Ли Дачжана, Ли Цзинцюаня и других!...

И тогда под выкрики хунвэйбинки из высшего учебного заведения «разгромим!» на помост вывели под стражей пятерых преступников для критики. У каждого на голове высокий колпак, на груди — большая табличка. До них было очень далеко и я хотел встать на ноги, чтобы разглядеть, кто из них Ли Дачжан, а кто Ли Цзинцюань, хунвэйбин из Баоцзи резко дернул меня за край куртки, тихо сказал: «Сиди спокойно, не накликай беды!». Я быстро глянул во все стороны, кругом были хунвэйбины из отряда по поддержанию порядка, и не осмелился приподняться.

— Ли Дачжан, встань на колени!

— Ли Цзинцюань, встань на колени!

Как только раздались строгие команды, два человека из группы критикуемых встали на колени.

Я подумал, что они и есть Ли Дачжан и Ли Цзинцюань. Но нет. Так как на помосте снова скомандовали:

— Ли Дачжан, встань на колени!

— Ли Цзинцюань, встань на колени!

— За мной нет вины, я не встану, — громко ответил один из трех оставшихся стоять критикуемых. Не знаю, кто то был: Ли Дачжан или Ли Цзинцюань.

— Сопротивление «великой пролетарской культурной революции» приведет вас к очень тяжелому финалу!

— Итак, реакция не сдается! Что ж, тогда будем истреблять ее!

Все та же девушка-хунвэйбин из вуза пронзительным голосом выкрикнула серию лозунгов со словом «разгромим».

Трое «каппутистов», стоявших на ногах, по-прежнему не опустились на колени они лишь склонили головы, согнулись в пояснице, но вопреки ожиданиям не побоялись ослушаться команды. Несмотря на то, что они все же согнули спины и опустили головы, можно считать, что они держались молодцами. Юноши всегда уважали таких людей, я тоже про себя восхищался ими. Даже очень восхищался, и не скажу, что не сострадал им.

По рассказам, ходившим среди людей, когда хунвэйбины столицы по наущению Цзян Цин критиковали и вели борьбу с Чэнь И, тот маршал не согнулся, не опустил голову, наоборот, даже попросил дать ему стул, вступил в полемику с хунвэйбинами, предложил им обратиться к сборнику цитат Мао, сказав:

«Прошу вас, маленькие генералы, открыть 271 страницу. Председатель Мао учит вас: Чэнь И — хороший товарищ!»...

В самом первом сборнике цитат Мао, изданном Главным политическим управлением Народно-освободительной армии Китая, было всего 270 страниц.

Хунвэйбины решили, что он хочет посмеяться над ними, и спросили, не он ли сочинил такой сборник цитат Мао.

Чэнь И с невозмутимым видом ответил: «Уважаемый Верховный Чжу, а также премьер Чжоу знают и могут подтвердить, что председатель Мао сказал обо мне такие слова. Отныне вы должны накрепко запомнить их и включить в сборник цитат Мао».

Хунвэйбины, конечно, не верили ему, но благодаря созданной им благожелательной атмосфере и важному чину маршала, никто не посмел даже прикоснуться к нему.