Колокольчиков сделал еще один осторожный шаг, заходя сбоку, и теперь ему стало видно, что это за фигура. Сзади послышался неясный звук, и понимание того, что его обвели вокруг пальца, как последнего сопляка, пришло к старшему лейтенанту за долю секунды до того, как на его голову обрушился страшный удар.

...Сознание возвращалось постепенно, и вместе с ним пришла тупая пульсирующая боль в затылке — такая огромная, что Колокольчиков не понимал, как она там помещается. Он вообще не сразу понял, где он и что с ним произошло, а когда понял и вспомнил, чуть было не застонал от обиды и злости на себя. “Обвела, стерва, обвела, проклятая... Чем же это она меня? В ванной пряталась... или в туалете. Сука”. Осторожно повернув голову, он обнаружил, что прикован собственными наручниками к радиатору парового отопления. “Хорошо, что хоть трубы едва теплые, не то спалила бы мне руку, тварь бешеная...” Он осторожно потрогал свободной рукой затылок и поднес руку к лицу. Пальцы были обильно перепачканы кровью. “Больничный дадут, ни к селу ни к городу, — подумал он и тут же поправил себя: — да нет, пожалуй, уж скорее скинутся на похороны. Портрет в вестибюле повесят... Тебя надо в вестибюле вешать, со злобой подумал он. Не портрет, а тебя, дурака. Причем за яйца. Портрет тут не при чем. Это не портрет обгадился, а ты. Лично. Персонально, так сказать”.

Сидеть на полу возле батареи в утепленной куртке было жарко. Колокольчиков потел и злился. Его подташнивало, и он вспомнил, что это, вроде бы, является одним из симптомов сотрясения мозга. Он попытался припомнить, какие еще симптомы им называла симпатичная медичка на занятиях по оказанию первой помощи, но не смог — в голове все плыло, и кухня перед глазами периодически начинала двоиться. “Какие тут, к черту, симптомы, — вяло подумал он. — Хорошо, что жив остался. Впрочем, — успокоил он себя, — это, скорее всего, ненадолго. Так я той медичке клинья и не подбил... Как бишь ее звали? Александра Васильевна. Саша. Как Селиванова. То-то он обрадуется, когда узнает, что старший лейтенант Колокольчиков позволил бабе весом в сорок кило проломить себе башку и приковать к батарее, как какого-нибудь нового русского!” Колокольчиков в сердцах дернул рукой и зашипел от боли — железный браслет впился в запястье, а голова от толчка, казалось, развалилась пополам.

“Интересно, — подумал он, — давно я тут сижу?” Напротив него за столом по-прежнему возвышалось кособокое, наспех состряпанное из подручных материалов чучело в мохнатой зимней шапке, насаженной на верхушку фотографического штатива. Пониже шапки красовался лист плотной бумаги с размашистой крупной надписью, сделанной не то губной помадой, не то красным маркером. “Не скучай!” — гласила надпись, и Колокольчиков тихонько зарычал от переполнявшей его ярости.

Из прихожей доносился женский голос — похоже, хозяйка говорила с кем-то по телефону. Тон у нее был деловой, чуть ли не приказной. “С кем это она?” — подумал Колокольчиков.

— Повторяю, — говорила Катя со сдерживаемым раздражением в голосе, — это не твое дело, откуда у меня номер. А я говорю, не твое. Твое дело — передать Банкиру то, что я тебе сейчас скажу.

“Связной, — понял Колокольчиков, — диспетчер. Так вот что она делала с этим беднягой прапорщиком — узнавала у него номерок...”

— Сам знаешь, какому Банкиру, — продолжала между тем Катя. — Слушай, ты, гнида, не заставляй меня приезжать и узнавать у тебя номер Банкира так же, как я узнала твой.

Она немного помолчала, видимо, слушая ответ, и заговорила снова:

— Да, это я... Да. Это было совсем просто. Он почти не упрямился. Да. Я, знаешь ли, умею быть убедительной... Банкир меня научил. Да нет, не знакома... Откуда звоню? Из дома. Да, из своего. Слушай, не валяй ваньку, ты ведь давно засек, откуда звонок. Если ты рассчитываешь, что ваши гориллы успеют меня здесь прихватить, то лучше забудь — я сейчас ухожу, а перед уходом вызову сюда ментов. Понял? Вот-вот, отзови...

Она опять ненадолго замолчала. Колокольчиков услышал, как зашуршала сигаретная пачка и щелкнула зажигалка. Из прихожей потянуло ароматным дымом, и контуженного Колокольчикова сильно замутило. Он тяжело помотал головой из стороны в сторону, но от этого стало только хуже.

“Срамота, — с отчаянием подумал он. — Вот бы подохнуть...”

— Отозвал? Как хочешь, ментов я вызову все равно, так что, если ты пошутил, еще есть время передумать. Ладно, верю, верю... Теперь слушай. Пусть Банкир приедет к моему дому завтра в это же время. Я не указываю, дурак, а назначаю свидание... Сам у себя отсасывай, педрила. Это в его интересах. Передай ему, что я кое-что знаю о Профессоре, чего не знает он. Понял? Повтори. Молодец. Можешь жить.

Загремела брошенная на рычаги трубка, и в кухню, энергично вытирая мокрые волосы мохнатым полотенцем, вошла Катя. Одета она была в мужскую рубашку, прикрывавшую лишь самый верх бедер, а когда Катя поднимала руки, не прикрывавшую и того. Выглядела она в таком наряде как-то очень по-домашнему и в то же время весьма призывно. Совершенно не верилось, что это она гвозданула Колокольчикова по башке чем-то тяжелым... не говоря уже обо всем остальном.

— Долго спишь, старший лейтенант Колокольчиков, — весело сказала она. — Я уж и чаю попила, и душ приняла, и по телефону поговорила... Ну и фамилия у тебя, старлей. С такой будкой — и вдруг Колокольчиков. Я чуть со смеху не померла, честное слово, еле-еле тебя до этой батареи дотащила.

— Сам хохочу с утра до вечера, — с трудом ворочая языком, поддержал беседу Колокольчиков. — Обхохатываюсь прямо.

Катя набрала воды из-под крана в тяжелую керамическую кружку и протянула ее Колокольчикову.

— Пей, — сказала она, — только швыряться ею не вздумай. Эта кружка мне от отца осталась, так что, если разобьется, убью на месте. И вообще, старлей, давай без всех этих глупостей.

Колокольчиков, гулко глотая и обливаясь жадно выхлебал отдающую хлоркой воду и перевел дух.

— Без глупостей так без глупостей, — согласился он. — Ты откуда знаешь, кто я такой?

Катя озадаченно посмотрела на него.

— Похоже, я тебя все-таки чересчур сильно стукнула, — сказала она и, взяв со стола, показала Колокольчикову его удостоверение. — Тебя ведь Селиванов прислал?

Колокольчиков кивнул.

— Если вы у него все такие, то понятно, почему у нас бандит — самая уважаемая профессия, — сказала она. — Что он про меня знает?

— Кто, Сан Саныч? Думаю, что все. Или почти все. Прапорщик и Серый — твоя работа?

— Моя. Серого жалко, а прапорщик — тварь, наводчик, мокрушник, клептоман, алкаш... Я бы его второй раз убила и не задумалась.

— Чего ты хочешь?

— Ты уж не допрашивать ли меня нацелился, красавец? Впрочем, почему бы и нет? Я хочу, чтобы Банкир вывел меня на Профессора.

— А потом?

— А потом я убью обоих.

— Слушай, — хрипло сказал Колокольчиков, превозмогая очередной приступ тошноты, — ты что, сумасшедшая?

— Я просто защищаюсь, — просто ответила Катя. — Я их не трогала, понимаешь? А они хотели меня убить. Банкир и Профессор. Точнее, Профессор и Банкир.

— Погоди, — сказал Колокольчиков, оттягивая книзу ворот свитера, — постой... Кто такой Профессор?

— Как это — кто такой? Ну, ты даешь, старлей. Его фамилия Прудников. Юрий Прудников, слыхал про такого?

— Профессор, значит... Ну и козлы же мы...

— Приятно слышать. Умнеешь, Колокольчиков.

— Слушай, Скворцова, на что ты рассчитываешь? Тебя же шлепнут, а если не шлепнут, то мы посадим. Знаешь, какой срок ты себе уже намотала?

— Не знаю и знать не хочу. Я уже говорила тебе. Колокольчиков: не я это затеяла. Выбора у меня не было, можешь ты это понять? За мою голову выдали аванс. Ну скажи честно, старлей: защитили бы вы меня от Банкира? Только избавь меня от благоглупостей.

— Постарались бы, — сказал Колокольчиков и отвел глаза под ее прямым яростным взглядом.

Катя еще некоторое время молча смотрела на него в упор, а потом шумно выдохнула через стиснутые зубы и отвернулась.