Ненависть подействовала, как ледяной душ.

В глазах прояснилось, шум в голове куда-то исчез. Катя стала спокойной и сосредоточенной. Спокойно и сосредоточенно она сомкнула скользкие от крови пальцы на горлышке бутылки, и, все так же спокойно и сосредоточенно собрав последние силы, со всего размаха погрузила стеклянный клык в мошонку незнакомца, когда тот обрушился на нее сверху, пытаясь распластать ее по полу.

Он отшатнулся, тяжело опустившись на колени и обхватив двумя руками свое полуотрезанное хозяйство. Руки его мгновенно покрылись красной блестящей кровью.

Он с почти комичным недоумением посмотрел вниз, и тогда Катя хрипло спросила, с трудом шевельнув разбитыми губами:

— Больно?

— Сука... — растерянным тоном произнес он, глядя, как, просачиваясь между пальцами, капает на пол его кровь.

Катя хотела еще раз ударить его своим импровизированным оружием, но обнаружила, что стеклянный клык обломился при ударе и, похоже, засел в теле насильника. Она отшвырнула в угол ставшее бесполезным бутылочное горлышко и изо всех сил ударила пяткой по прикрывающим пах окровавленным рукам. Ее гость пронзительно закричал, как раненый заяц, и тяжело повалился на бок, корчась в конвульсиях. Забыв о боли в избитом теле, Катя вскочила на ноги и метнулась в сторону прихожей, но взломщик, которого она слишком поспешно сочла выведенным из строя, успел схватить ее за лодыжку, так что в прихожую она влетела головой вперед и с маху рухнула грудью на что-то твердое и угловатое, едва не потеряв сознание от новой боли.

— Су-у-ука-а-а, — выл искалеченный ею человек, тяжело ворочаясь на полу. — Убью, сука-а-а...

Катя с трудом подняла тяжелую, как чугунное ядро, голову и оглянулась, явственно услышав, как хрустят шейные позвонки и поскрипывают дрожащие от напряжения сухожилия. Убийца попытался встать на колени, но, зарычав от боли, снова упал на пол. Спустившиеся до середины бедер голубые джинсы стали ярко-красными, рот широко разевался в зверином вое. Пачкая кровью куртку, он полез правой рукой за пазуху, извлек оттуда большой черный пистолет и попытался взвести курок большим пальцем. Окровавленный палец соскочил — раз и еще раз, пистолет прыгал в дрожащей руке так, что Катя все время теряла из вида черное отверстие дула, завораживающее, как змеиный зрачок.

Взведенный курок сухо щелкнул. Истекающий кровью на полу Катиной квартиры человек вдруг перестал выть и сказал почти обычным человеческим голосом:

— Убью, тварь.

Со стоном Катя попыталась откатиться в сторону, но кричащее от боли тело подвело, и она осталась на месте. Убийца нажал на курок, пистолет громыхнул, и Катя услышала, как в ванной посыпались осколки кафеля. Не веря себе, она поняла, что все еще жива — стрелок промахнулся, о чем свидетельствовала черневшая в двери ванной пробоина. Со второй попытки Кате удалось сдвинуться в сторону, и теперь все еще закрытая створка когда-то застекленной двери комнаты скрывала ее от убийцы, не давая тому прицелиться. Теперь Катя видела обо что ударилась, падая: посреди прихожей лежал топорик, выбитый взломщиком из ее руки.

Возня и стоны в комнате возобновились: убийца явно старался подползти поближе к двери, чтобы занять более удобную позицию для стрельбы. Катя поразилась силе этого человека: по ее понятиям, любой другой на его месте давно потерял бы сознание, а то и умер от шока и потери крови. Этот же ни в какую не желал умирать, и она поняла, что надеяться на то, что он поведет себя по правилам и угомонится прежде, чем всадит в нее пулю, значит дать ему шанс довести начатое до конца.

Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув через нос, она рывком выбросила вперед руку и схватила топорик. Немедленно прогремел выстрел, но пуля лишь вспорола линолеум посреди прихожей и рикошетом шмякнулась в стену. Невидимый стрелок издал вопль ярости и разочарования и снова тяжело задвигался, видимо, подползая ближе. Он явно не хотел действовать вслепую, стреляя сквозь дверь, и от этой целеустремленности полумертвого от потери крови человека Катя была близка к панике.

Она едва не завизжала от ужаса, когда страшная окровавленная рука вдруг уцепилась за дверь, оставляя на белой поверхности красные полосы. Пальцы напряглись, подтягивая за собой грузное тело, и тогда Катя, истерично закричав, ударила по ним топориком. Из-за двери ей ответил дикий вопль, и рука убралась. Борясь с подкатившей к горлу тошнотой, Катя смотрела на отрубленные фаланги двух пальцев, лежавшие на светлом линолеуме прихожей. Из ступора ее вывел новый выстрел. В зашитой фанерой нижней части двери появилась круглая черная дырочка, и что-то с тошнотворным визгом пронеслось мимо Катиной щеки.

— Мамочка, — дрожащим голосом зашептала Катюша, — мамочка, что же это такое? Что же это делается, мамочка, за что, я не хочу...

— Убью-ю-у, сука-а-а, — подвывал за дверью слабеющий голос.

Катя всхлипнула и покрепче сжала топорик. Теперь он лежал в ладони плотно и надежно. Теперь она знала, что нужно делать.

— Ты достал меня, мудак!!! — надсадно закричала она, вскакивая и бросаясь в комнату.

Навстречу, прямо из-под ног, хлопнул выстрел, но она не обратила на него внимания, почти не услышала. Ударив ногой по ходящей ходуном руке с пистолетом, она опустила топор на эту ненавистную, слипшуюся от пота рыжеватую шевелюру, подняла его и снова опустила.

— Ты достал меня, достал меня, достал! — хрипло кричала Катя, раз за разом занося и опуская топорик. После третьего удара глухой стук сменился сырым чавкающим звуком, и на стену брызнула кровь. Но Катя ударила еще несколько раз, прежде чем заметила, что человек на полу перестал шевелиться. Она выронила топорик, мельком заметив приставшие к окровавленному лезвию пучки волос, и едва успела отвернуться в сторону, чтобы ее не вырвало прямо на труп.

Старательно отводя глаза, она перешагнула через убитого ею человека и, шатаясь, подошла к телефону. Телефон по-прежнему молчал.

— П...дюк, — пьяным голосом сказала ему Катя и уронила трубку. Белая пластмассовая трубка грохнулась о край столика и закачалась на шнуре. Катя увидела, что она густо перепачкана кровью, и вспомнила о своей руке.

— Перевязать, — сказала она вслух, — надо перевязать...

Держась рукой за стену, она побрела к ванной. Ладонь оставляла на обоях четкие кровавые отпечатки. До ванной она, однако, так и не дошла.

С лестничной площадки донесся шум подошедшего лифта, и сразу вслед за ним послышались медленные, осторожные шаги по кафельному полу, явно приближавшиеся к дверям ее квартиры.

— Боже, — прошептала Катя, — ну и дерьмо.

Она развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла в залитую кровью комнату, более всего напоминающую декорацию к фильму ужасов. Она даже не торопилась — у нее не было сил торопиться.

— Ну и дерьмо, — бормотала она, как безумная, наклоняясь и поднимая отлетевший к стене пистолет, — вот так дерьмо. Что же это за дерьмовое дерьмо? Мамочка, мама, какое дерьмо!

До нее только сейчас дошло, что ее посетитель мог приехать не один.

Позади заскрипела осторожно открываемая дверь, и она резко обернулась на звук, двумя руками поднимая пистолет и моля Бога лишь об одном: только бы эта штуковина выстрелила, только бы выстрелила, больше мне ничего не нужно, господи...

Когда вновь прибывший шагнул через порог, она нажала на курок и почувствовала, как резко и зло подпрыгнул в руках пистолет. Оглушенная грохотом, почти ничего не соображая, Катя увидела, как вошедшего толчком отбросило к дверному косяку, и он, нелепо взмахнув руками, беспорядочной грудой рухнул на пол, путаясь в длинных полах своего невообразимого брезентового балахона. Тогда она уронила пистолет и заплакала.

— Черт побери, — не вставая, сказал вошедший, — вчера куртка, сегодня плащ... Сколько можно?