— Ваш лифт часто застревает? — перебил ее Селиванов, что-то строчивший в блокноте.

— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Я ни разу не застревала.

— А почему вы решили, что гражданка Волгина именно застряла в лифте?

— А что еще я должна была решить? Что у нее кошачий роман на лестнице? Простите...

— Это вы меня простите. В самом деле, когда не знаешь, что произошло, можно предположить все, что угодно. Итак?..

— Лифт был исправен, Верки... Волгиной в нем не было. Я спустилась вниз, увидела приоткрытую дверь подвала, растоптанный патрончик с губной помадой...

Она замолчала. Майор покряхтел, зачем-то подергал себя за ухо и спросил:

— А вы не заметили, у нее... у нее ничего не пропало?

— Сумочка, — сказала Катя и зачем-то добавила: — И плащ.

Ей вдруг стало невыносимо тошно от этого вранья, которое она наворачивала горами, в то время как Верку Волгину везли по городу в черном пластиковом мешке, а ее якобы пропавший плащ по-прежнему валялся там, куда его бросила Верка, даже ничем не прикрытый. Между прочим, подумала она, если майор невзначай заглянет в комнату, объясняться мне придется долго и, скорее всего, не здесь.

По просьбе майора она подробно описала сумочку и плащ, подписала протокол, и майор, не переставая извиняться и призывать не падать духом, скрылся за дверью. Катя проследила из окна за отбытием милицейской машины. “Ручкой ей помаши, идиотка”, — подумала она и обессиленно опустилась в кресло. На полу возле кресла обнаружилась вчерашняя бутылка из-под виски — пустая, и остатки Катиного джина, до которого они с Веркой вчера так и не добрались. Катя медленно свинтила колпачок и вылила джин в рот прямо из горлышка, как воду. За стеной опять пронзительно завизжала, вгрызаясь в бетон, электродрель деятельного соседа. Катя взяла бутылку за горлышко и швырнула ее в то место, откуда доносился звук. Брызнули осколки. Визг на секунду прервался, но тут же возобновился с новой силой.

— Замолчи, сволочь! — выкрикнула Катя.

Электродрель немедленно перестала визжать, и тут же в стену звонко ударил молоток. Тогда Катя легла на тахту и, повернувшись на спину, стала смотреть в потолок.

Предыдущий день прошёл в пустых хлопотах. Валерий Панин перевернул вверх дном все места, которые любил осчастливливать своим присутствием его давнишний недруг, но тщетно — Банкир как сквозь землю провалился, что подтверждало самые худшие подозрения Студента, форсированный двигатель “порша” с аппетитом жрал дорогой бензин, от улиц, светофоров, дверей и залов дешевых забегаловок и дорогих игорных домов рябило в глазах, целый день сменявшие друг друга рожи исподволь слились в некий собирательный образ — жующую харю с маленькими глазками и настороженно-хитрым выражением, но Банкира нигде не было, и никто его не видел со вчерашнего дня. Валерий подозревал, что некоторые из тех, к кому он обращался со своим вопросом, попросту врали, но ущучить их он был не в состоянии, а действовать силой не хотелось, да и было чересчур рискованно — дважды он замечал за собой милицейский “хвост”, но оба раза ему удавалось стряхнуть наблюдателей, пользуясь своим подавляющим превосходством в лошадиных силах. Тем не менее, хоть и весьма неуклюжая, слежка нервировала, и Валерий решил, что этого Селиванова хвалили не зря: что-то такое он заподозрил, несмотря на представленное ему железное алиби. С другой стороны, это мог быть и не майор вовсе, а все тот же Банкир, решивший, наконец, довести дело до логического завершения.

Когда, уже поздним вечером, “хвост” приклеился к нему в третий раз, Валерий решил, что с него довольно. Пора было раз и навсегда выяснить, кто же это так сильно интересуется его времяпрепровождением. Он сбросил скорость и повел машину туда, где, как он знал, возводился новый микрорайон. Место это было глухое, уединенное, несмотря на то, что всю ночь напролет над растущими, как грибы после дождя, корпусами светили прожектора, мигали голубые огни электросварки и истерично трезвонили звонки башенных кранов. Строителям, работавшим на ярко освещенных пятачках, было глубоко наплевать, что творится — за забором стройплощадки, а если бы кого-то и заинтересовал посторонний шум, ему было бы очень непросто разглядеть что бы то ни было в кромешной темноте, окружавшей островок света со всех сторон. Микрорайон возводился на отшибе, жителей в нем не было, а следовательно, не было ни случайных прохожих, ни милицейских патрулей. С тех пор как над корявым морем вздыбленной, изорванной и перемешанной колесами самосвалов глины поднялись первые этажи, окрестные группировки повадились съезжаться сюда для разборок.

Сидевший рядом со Студентом совсем еще молодой спортивного вида паренек в щегольской спортивной куртке и со стандартным “ежиком” на голове, заметил и верно оценил маневр водителя. Он беспокойно поерзал на сиденье и несколько раз нервно кашлянул, но, бросив косой взгляд на неподвижный профиль Студента, полностью сосредоточившегося на управлении машиной на темной, разбитой огромными колесами панелевозов дороге, воздержался от комментариев. От Панина, одна ко, не ускользнули все эти телодвижения. Он коротко глянул на своего пассажира, усмехнулся уголком рта и спросил:

— Ну, что случилось? Понос пополам с бронхитом? Знаешь, как это вместе называется?

— Как?

— Медвежья болезнь, вот как.

— Это как?

— Да очень просто. Если медведя неожиданно сильно напугать, у него начинается сильнейший сифон, просто ураган какой-то. Бежит он, а за ним целая дорога остается из этого дела. Такой сильный понос, что медведь от этого помереть может. С ума сойти, да?

— Да, — согласился стриженый. — А ты-то откуда знаешь про это дело? Ты что, на медведей охотился?

— Нет, — покачал головой Панин, — не охотился.

— А, — понимающе покивал стриженый, — опять свистишь.

— Серый ты, Серый, — сочувственно сказал Панин.

— Опять ты... — обиделся тот. — Ну, вот откуда ты про медведя знаешь, если ты не охотник?

— Ты слыхал когда-нибудь, что Земля круглая?

— Причем тут Земля? Это каждый дурак знает.

— И это притом, что в космос дураков пока что не пускают — не тот уровень развития техники.

— Ну, ты сравнил. Про Землю я, помнится, в школе учил. А про медведя... Ну, учили конечно, помню: муравьев жрет, в берлоге спит, а вот как он по-большому оправляется — такого точно не проходили.

— Вот я и говорю — серый ты. Серый. Ты книжки читаешь?

— Мне что, больше делать нечего?

— То-то и оно. А там, между прочим, про все на свете написано, и притом весьма доступным языком.

— Ну, не знаю... Я как-то неделю дома сидел... Помнишь, я летом брюхом маялся? Попалась мне одна книженция. Что-то такое про гармонию семейных отношений. Читал я ее, читал... Ну лабуда же!

— Конечно, лабуда, — серьезно кивнул Панин, не отрывая взгляда от дороги. Впереди уже замаячили ярко освещенные прожекторами корпуса с черными провалами незастекленных окон и шевелящиеся руки башенных кранов.

— Ну вот, а ты говоришь — книжки, — победоносно заключил Серый и, развернувшись всем корпусом, стал смотреть назад, на маячащие в отдалении сдвоенные фары преследователей.

— Ну, что там? — не оборачиваясь, спросил Панин.

— Похоже на “БМВ”. Ты не в курсе, мусора на “бээмвэшках” ездят?

— Они сейчас на чем угодно могут ездить, — успокоил его Панин.

— И что делать будем?

— Что, живот пучит? Поглядим по обстановке.

— Ага, поглядим... А зачем ты тогда в микрагу едешь?

— А чтобы глядеть никто не мешал. Погоди, ты не помнишь, в бульдоговой шараге на “БМВ” кто-нибудь катается?

— Думаешь, они?

— А ты что думаешь? Шпалер у тебя с собой?

— С собой, только...

— Что, патронов нет?

— Не то... Ты... Я знаю, ты смеяться не станешь, только я не хочу... это...

— А, понятно. Гражданин Серый хочет сказать, что не чувствует в себе таланта к мокрым делам. Я правильно тебя понял?

— Валера, ты пойми...

— Да нет, я тебя понимаю. Только ты мне скажи: зачем тогда ты его с собой таскаешь? Положи в карман кирпич — и дело с концом, а то песка насыпь, кирпич ведь тоже оружие. Я ведь, если честно, тоже по мокрому ни разу не работал, да и не собираюсь, если эти козлы меня не заставят. А тебя, если хочешь, могу высадить, и даже никому не стану об этом рассказывать. Ну, как? Думай быстрее, подъезжаем.