– Будешь знать, как иконы красть, – сказал ему Юрий. – Святотатство, майор, это такая штука, за которую можно схлопотать еще при жизни, не дожидаясь Страшного суда. Целься лучше, я подожду.

– Прекратите безобразие! – неожиданно для всех и даже, наверное, для себя самого, завизжал толстяк, о котором все забыли. Он сидел на корточках за машиной, и Юрию было видно только его насмерть перепуганное лицо, торчавшее над капотом, как капустный кочан на грядке. – Я милицию вызову!

– Во, сказанул, – сквозь зубы проскрипел Аверкин.

Он встал ровнее, тяжело привалившись боком к машине, и вытянул перед собой руку с пистолетом. Рука дрогнула пару раз и замерла в каменной неподвижности – майор целился.

«Какого черта? – подумал Юрий, глядя на то, как пистолетное дуло медленно, но верно нацеливается прямо ему в переносицу. – Я же неверующий! Я же пятерки на политзанятиях получал, так на что я надеюсь? Его мочить надо, пока он мне последние мозги не вышиб, а я стою тут как истукан…»

В момент выстрела Аверкина неожиданно качнуло.

Точнее, качнуло не его, а машину, на которую он опирался всем своим весом, но пуля, шевельнув волосы на голове Юрия, опять ушла за молоком.

«А икона-то и впрямь чудотворная, – подумал Филатов, уверенно беря на мушку лишенную растительности, блестящую от выступившего на ней пота голову. – Ба, да это же господин главный редактор изволили проснуться!»

Из машины, покачиваясь, выбрался Светлов. Он не соображал, где находится и что с ним стряслось; зато Аверкин соображал быстро, и в следующий миг господин главный редактор уже оказался в незавидной роли живого щита, за которым прятался бывший спецназовец.

– Надо было стрелять, десантура, – прокаркал из своего укрытия Аверкин и приставил пистолет к виску Светлова. – Чудеса чудесами, а испытывать Божье терпение тоже ни к чему. Значит, так: сейчас мы уйдем, а ты…

Его прервал раздавшийся где-то совсем рядом вой милицейской сирены. Это было так неожиданно, что даже сидевший на корточках толстяк вскочил и испуганно завертел головой.

– Ты что, скотина жирная, и вправду ментов вызвал?! – прошипел Аверкин.

Толстяк отрицательно замотал щеками и рефлекторно схватился за грудь в том месте, где под пальто угадывались очертания какого-то прямоугольного предмета.

– Что же делать? – закричал он, дико вращая глазами. – Мне нельзя в милицию! Думай скорее, Саня! За что я тебе деньги плачу?!

– Не ори, я уже все придумал, – процедил Аверкин. – В милицию тебе действительно нельзя, убежать ты не сможешь, поэтому…

Юрий все понял за мгновение до того, как прозвучал выстрел. Как только дуло пистолета оторвалось от виска Светлова, он крикнул:

– Ложись!

Аверкин выстрелил в толстяка, и тот опрокинулся на спину, нелепо взмахнув короткими жирными руками.

Светлов рванулся вперед и вниз; лечь он, конечно, не мог, Аверкин держал его слишком крепко, но с линии огня он удалился, и, как только это произошло, Юрий спустил курок.

Пуля отбросила Аверкина назад, и он упал навзничь, увлекая за собой Светлова. Тяжелый «стечкин» отлетел под машину; Юрий увидел кровавую дыру на месте правого глаза бывшего крапового берета и бросил на землю «вальтер».

– А это тебе за Шайтана, – сказал он и нырнул в темный оконный проем за секунду до того, как подворотня наполнилась топотом бегущих ног и грозными окриками: «Стоять! Не двигаться! ОМОН!»

– Гули-гули-гули! – невыносимо фальшивым голосом пропел Юрий Филатов, склонившись над детской прогулочной коляской, и замолчал, не зная, что еще сказать.

– Ыыыы! – радостно ответили ему из коляски и одарили его широкой беззубой улыбкой. Резиновая пустышка выпала из этой улыбки и повисла на розовой ленточке.

Юрий протянул к пустышке руку, но взять ее и тем более вставить на место как-то не решился.

– Гули-гули, – нерешительно повторил он и выпрямился, почему-то испытывая сильнейшую неловкость.

Лида Светлова улыбнулась ему ласково и с явным сочувствием, а ее супруг скалился с откровенной насмешкой.

– Что, – спросил он, – словарный запас иссяк?

– Гули-гули, – сказал ему Юрий, и все трое рассмеялись.

Из коляски донеслось недовольное покряхтывание, грозившее вот-вот перейти в плач. Юрий испуганно покосился в ту сторону, гадая, что он сделал не так, но Лида уже наклонилась, подхватила выпавшую пустышку и ловко водворила ее на место. Кряхтение смолкло, сменившись аппетитным причмокиванием.

– Ладно, – сказал Юрий, – не буду мешать семейному счастью.

– Что вы такое говорите, Юрий Алексеевич! – робко возмутилась Лида. Она почему-то до сих пор робела в присутствии Юрия и разговаривала с ним, глядя куда угодно, только не на него. – Вы не мешаете, наоборот…

Я… Спасибо вам за все!

– За это, что ли? – небрежно спросил Юрий, ткнув большим пальцем в сторону Дмитрия. – Хорош подарочек! Ты с ним еще намучаешься и меня десять раз проклянешь. Да и мне порой кажется, что я напрасно вмешался.

– Это ты зря, – сказал Светлов, осторожно трогая затылок. – Я тебе еще пригожусь.

– Как прострел в пояснице, – сказал Юрий. – Все, ребята, дышите воздухом, а мне пора. Дела!

Это прозвучало фальшивее, чем «гули-гули», но они сделали вид, что ничего не заметили, и Юрий был им за это благодарен. Общаться с ними сейчас ему было трудно: должно было пройти какое-то время, чтобы Юрий смог разговаривать с четой Светловых, не опасаясь наткнуться на слезы благодарности в глазах Лидочки или на агрессивно-виноватое выражение в нахальных гляделках ее ненаглядного супруга.

Спешить ему было некуда, но он двинулся к своей машине уверенной и твердой походкой чрезвычайно занятого человека, чувствуя спиной их взгляды, В машине кто-то сидел, нагло развалившись на переднем сиденье, и курил, равнодушно глядя прямо перед собой. «Нормально», – подумал Юрий. Плечо и затылок у него заныли одновременно, как по команде. Он немного помедлил, а потом распахнул дверцу и сел за руль.

Человек на соседнем сиденье повернул наконец голову и посмотрел на него. Это был сравнительно молодой, лет, наверное, сорока, и довольно крепкий с виду индивидуум, одетый в строгий темно-серый костюм и в темных же очках, скрывавших выражение его глаз.

– Иван Иваныч Иванов с утра ходит без штанов, – невыразительно процитировал этот тип, бесцеремонно разглядывая Юрия своими темными окулярами.

– Что? – опешил тот.

– Надевает штаны на ночь Иванов Иван Иваныч, – сказал тип и отвернулся, опять уставившись на дорогу перед собой.

– Вали отсюда, мужик, – нарочито грубо сказал Юрий. – Я пассажиров не беру.

– А я не пассажир, – возразил тип. – Я ваш куратор, Иван Иванович. Или все-таки Юрий Алексеевич?

– Да хоть Иосиф Пейсахович, – сказал Юрий, – мне по барабану. Тебе чего, куратор? – Черт, куратор какой-то на мою голову выискался… Я вроде лет двадцать, как отучился…

– Ну, положим, не двадцать, а шестнадцать, – поправил человек, назвавшийся куратором Юрия. – И потом, век живи – век учись.., – И дураком помрешь, – сказал Юрий. – Что надо?

Куратор аккуратно сбил пепел с кончика сигареты в пепельницу на приборном щитке и поправил на переносице темные очки.

– Прежде всего, выразить официальную благодарность за активное участие в возвращении национального достояния, – сказал он. – Вы здорово облегчили нам работу, Юрий Алексеевич.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – проворчал Юрий.

Он понимал, что затевать драку с этим типом нельзя, но от этого кулаки у него чесались еще сильнее.

– Интересный вы человек, Юрий Алексеевич, – сказал куратор. – Ничего не понимаете, нигде не работаете, наследства не получали, а при этом имеете квартиру, две машины, гараж на чужое имя, фальшивые документы и вообще все, что пожелаете…

– Так бы и сказали, что вы из налоговой, – заявил Юрий. – А то куратор какой-то… Живу экономно, вот на все и хватает. Кстати, никакого Иванова я не знаю, и никаких фальшивых документов у меня нет. С этими сказками идите на телевидение, в передачу «Спокойной ночи, малыши!»