Постепенно разговор все-таки наладился. Дмитрий рассказал водителю парочку старых, нигде не опубликованных ввиду своей повышенной скандальности, но совершенно правдивых хохм из жизни музыкальной тусовки, а водитель в ответ изобразил смешной анекдот про вернувшегося из командировки мужа. До места они добрались в полном согласии; водитель остановил машину у самого подъезда редакции и цену запросил умеренную, вполне приемлемую – сто рублей, несчастных три доллара. В результате Дмитрий в лучшем виде успел на планерку, да и настроение у него улучшилось: как всякий настоящий журналист, он любил общаться с людьми, узнавать что-то новое – если не сенсацию, то хотя бы свежий анекдот.

Высадив пассажира, водитель синей «Тойоты» уехал не сразу. Он немного задержался, сосредоточенно разыскивая что-то в бардачке, а когда высокая дубовая дверь с глухим гулом захлопнулась за журналистом, выпрямился на сиденье и некоторое время изучал таблички, в изобилии висевшие по обе стороны от парадного входа.

Табличек было штук десять, но только одна из них принадлежала газете – еженедельнику «Московский полдень». Хорошенько запомнив название, водитель закурил сигарету, подумал немного, запустил двигатель и, развернувшись, погнал машину обратно.

К счастью, за то время, что он халтурил, подвозя неожиданно подвернувшегося пассажира, его клиент никуда не исчез. Его машина была на месте, да и сам он, судя по некоторым признакам, сидел дома: в квартире по случаю пасмурной погоды горел свет, и водитель пару раз видел на фоне окна темный силуэт хозяина.

После обеда, сдав сменщику дежурство, водитель синей «Тойоты» отправился с докладом к начальству. Начальство сидело перед компьютером, по обыкновению раскладывая пасьянс, и в задумчивости поглаживало ладонью свой голый, обезображенный длинным извилистым шрамом череп. Водитель «Тойоты» поставил у двери чемодан, внутри которого был спрятан микрофон направленного действия со всеми прилагающимися к нему причиндалами, и кашлянул в кулак.

– Простудился? – не отрывая взгляда от экрана, с оттенком насмешки поинтересовался шеф.

– Да вроде нет, – ответил водитель.

– Тогда кончай мяться у дверей. Проходи, садись и выкладывай, с чем пришел.

– Данные оперативного наблюдения за объектом, – сообщил водитель «Тойоты», подходя к столу Аверкина и вынимая из кармана стандартный конверт, в котором, помимо нескольких фотографий, лежала магнитофонная кассета.

– Перестань кривляться, Серый, – сказал Аверкин, откладывая в сторону кассету и задумчиво разглядывая фотографии. – Данные оперативного наблюдения… Они же фоторепортаж об опохмелке, совмещенной с выгулом собаки, они же – материалы шпионской слежки… Дело не в словах, а в фактах. Кстати, собака похожа на Шайтана.

– Это и есть Шайтан, – сказал Серый, – Ума не приложу, откуда он у этого парня.

– Этот парень – однополчанин Бондаря. Они вместе воевали, а это, как нам с тобой известно, здорово сближает. А кто второй?

– Дмитрий Светлов. Журналист, работает в газете «Московский полдень».

Аверкин поморщился.

– Газета… Информационный пипифакс! Знаешь, что такое пипифакс? Туалетная бумага. М-да… Не люблю я, когда вместе собираются бывший десантник, который никак не может угомониться и понять, что для него война закончилась, и писака из желтой газетенки. Чрезвычайно неприятное сочетание, вроде сварочного аппарата и прохудившейся газовой трубы под давлением.

Серый позволил себе криво усмехнуться.

– Вы кассету послушайте, – предложил он.

– А на кассете, как я полагаю, разговор между двумя этими экземплярами… Ну-ну. Ты сам-то слушал?

– Я делал запись. Волей-неволей пришлось слушать.

Ей-богу, Саныч, лучше бы мне этого не слышать! Еле удержался, честное слово! Так бы и замочил обоих на месте. Козлы!

– Ну-ну. Что это тебя так разбирает?

– А вы послушайте, послушайте!

– Да я послушаю, послушаю, – передразнил Серого Аверкин. – Долгий разговор-то?

– По делу – короткий. А вообще-то трепались они чуть ли не полчаса.

– Давай-ка отмотай мне до того места, где по делу, и послушаем вместе, – распорядился Аверкин. – Очень мне интересно, из-за чего ты на стенку лезешь.

– Сейчас сами полезете, – пообещал Серый.

Он дотянулся до стоявшего на специальной подставке музыкального центра, вставил кассету и принялся тыкать толстым пальцем в кнопки, перематывая пленку до нужного места.

– Вот, – сказал он, найдя искомое, – слушайте.

Аверкин дослушал до конца, выудил из пачки «Голуа» сигарету и прикурил, окутавшись густым облаком дыма, сквозь которое, как солнце сквозь грозовые тучи, поблескивала его лысая макушка.

– Ну, – сказал он, когда запись кончилась, – и что тебя здесь не устраивает? Ребята башковитые, мозги у них работают хорошо, а главное – храбрые парни, не хотят, как все, голову в песок прятать. Все им по барабану – и Аверкин с «Кирасой», и ФСБ с ментами. Люблю таких. Может, зря я этого, объекта твоего, на работу не взял? Нет, я все-таки не пойму, чего ты пузыришься. Ты посмотри, как красиво они нас вычислили! Бондаря-то, как ни крути, мы завалили, и они это с ходу просекли, буквально навскидку – бах, и ваших нет. Лихо! Но данных для хорошего, грамотного анализа у них маловато, вот они под конец и понесли ахинею – про икону какую-то, про налет на антиквара…

– Ахинею, – проворчал Серый. – Да за такую ахинею мочить надо!

– Мочить… Ты, Серый, со мной не хитри. Не умеешь ты этого, не дал тебе Бог хитрости, и все твои мысли на морде у тебя написаны. Предлагаешь мочить всех подряд, а сам, небось, думаешь: а ведь что-то в этой ахинее, наверное, есть! Бондаря-то мы по приказу Саныча грохнули, так, может, и насчет антиквара эти бакланы правду говорят?

– Если бы я так думал, я бы с этой кассетой к вам не пришел, – угрюмо буркнул Серый. – Что мне, жить надоело?

– Кто тебя знает, – сказал Аверкин, незаметно вынимая руку из верхнего ящика стола и бесшумно задвигая ящик. В руке у него ничего не было, и он положил ее на стол, от греха подальше. – Может, ты нарочно вернулся, чтобы побольше выведать, улики подсобрать… Но улики, Серый, это такая ерунда!.. Я где-то вычитал отличную фразу: улики сами по себе не страшны, страшна неверная интерпретация. Вот как раз на этом твои объекты и прокололись. Интерпретация! Насчет Бондаря они меня раскололи лихо, в два счета, а потом пошли дальше, начали интерпретировать и заблудились к чертовой матери. Даже обидно, между прочим. Могли бы догадаться своими мозгами, что приказ о ликвидации Бондаря я отдал не для того, чтобы замести свои следы, а чтобы честь спасти – и свою, и «Кирасы», и его, дурака, честь! Но они об этом, конечно, даже не подумали, для них Бондарь вне подозрений на том простом основании, что он их друг и что его убили. Им – друг! А мне кто – хрен с бугра?!

Я, может, потому и велел его завалить, что любил его, как сына, и хотел от позора спасти. Ведь там, у антиквара, это же его работа была! Чужому Дракон не открыл бы, а напарнику – пожалуйста. А напарник зашел за угол, взял у корешей автомат, вернулся и превратил его в дуршлаг, впору макароны процеживать. Икону подельникам отдал вместе с автоматом, а сам побежал мусорам звонить: ах, приезжайте, у нас тут вооруженное ограбление! Плохо это, Серый. Никогда так не поступай, какие бы деньги тебе ни сулили.

– Погоди, Саныч, – пробормотал Серый, ошеломленный и совершенно сбитый с толку хлынувшим на него потоком информации. – Постой, дай с мыслями собраться. Что, Бондарь продался? Бондарь за бабки напарника завалил? Прости, командир, но мне в это поверить трудно.

– А в то, что это я Дракона грохнул и икону забрал, тебе поверить легко? Что ты мямлишь, как старая дева с искусственным членом в руке: легко поверить, трудно поверить?! Перед тобой две версии, обе одинаково логичные и обе поганые. Одна из них правдивая, другая – сплошное вранье. Выбирай, какая из них тебе больше нравится! Только не забудь, что мы с тобой вместе с самого первого дня, уже шестой год подряд, а Бондарь, хоть и хороший был парень, работал у нас год с небольшим.