— О чем же, если не секрет?

— О разном. Но больше, пожалуй, о дельфинах. Вот вы уже сколько времени изучаете их, были у вас и неудачи, да и жизнь всегда беспокойная — сегодня тут, завтра там, а дело свое все равно любите, всего себя отдаете ему. Конечно, вы уже многого достигли в биофилологии. Но я все больше задумываюсь о разнице между Гермесом и остальными дельфинами. Почему же они трудно осваивают человеческий язык?

— А-а, вот вы о чем, — подошел Синичкин к девушке. — Во-первых, для особого беспокойства нет серьезного повода. Утверждать или даже усомниться, что остальные дельфины никогда не станут разговаривать, явно преждевременно. Ведь слова наши, преобразованные биофотом, они уже воспринимают. Это во-вторых. А в-третьих…

— В-третьих, — подхватила девушка, подражая синички некой манере все раскладывать по полочкам, — они так и не научились мыслить. Только Гермес чуть-чуть отличается от других.

— Об этом я собирался сказать позже. Но коль вы затронули… Верно, не все тут просто. И по некоторым моим соображениям…

— Интересно, каким?

— Процесс исторического развития этих морских существ мне, как и другим ученым, еще далеко не ясен. Тут имеются разные гипотезы. Отдельные мысли, предположения — кое-кому они, возможно, покажутся просто фантастичными — не дают покоя и мне… Если в двух словах… Я частенько спрашиваю себя: не было ли на земле уже до зарождения человечества какой-то иной цивилизации? Скажем, миллионы лет назад. Осмеливаюсь даже ставить вопрос так: почему наидалекие предки нынешних дельфинов не могли быть разумными, трудоспособными существами? Допустим, на них обрушилась какая-то катастрофа космического характера, в результате которой резко изменились климатические условия нашей планеты, и они погибли. Но не все, часть из них спаслась в морях и океанах. Постепенно менялось и телосложение сохранившихся существ, потому что большую часть времени проводили они теперь в воде, хотя по привычке, унаследованной от предков, выходили еще и на сушу. Все, что требовалось для существования, им с лихвой предоставляла вода, и со временем они полностью расстались с сушей. В море им не надо было заботиться о пище, жилье. Не было здесь и силы, способной угрожать жизни разумных существ. Так проходили столетия за столетиями, на смену поколениям приходили новые поколения, и в условиях спокойной, всем обеспеченной жизни дельфины изменились до неузнаваемости. Так как им не надо было заботиться об облегчении процессов труда, мыслительный центр головного мозга дельфинов как бы рассасывался и убывал, и они становились обычными морскими животными…

— Выходит, наши подшефные — последние представители дочеловеческой цивилизации?

— Сегодня наука довольно четко представляет картину изменения туловища дельфина в ходе его приспособления к водному миру. Но сохранились и признаки, напоминающие о связях дельфина со своими цивилизованными предками. Например, как и люди, дельфины дышат кислородом, сохраняют инстинкт родства. Исключительно сильно развит у них и инстинкт коллективизма, взаимопомощи. Думается, ультразвуковые свойства речевых органов дельфинов также подтверждают правомерность моих предположений. Разве не удивительно, что эти морские обитатели поразительно легко ориентируются в океанах, а знакомые без труда разыскивают друг друга на расстоянии десятков тысяч километров? В то же время теперь мы знаем и об убывании, постепенном обеднении арсенала ультразвуковых сигналов дельфинов. Разница между Гермесом и другими нашими подопечными как раз о том и свидетельствует.

— А как все это совмещается с особенностями головного мозга?

— Верно, такого развитого мозга, как у дельфина, на земном шаре нет ни у одного другого животного. Мне кажется, если люди сумеют найти пути тесного общения с дельфинами, то они смогут приостановить и процесс их перехода в разряд животных. Но и это не все: в случае удачи человек, вполне возможно, попытается также «приподнять» своих морских друзей до уровня их прежней цивилизации. Представляете, Рена, какие огромные перемены ожидают человечество, сумей оно договориться с дельфинами о совместных действиях в море?

— Вы, Виталий Сергеевич, нафантазировали столько, что трудно все это сразу и вообразить, — откликнулась девушка. — И вместе с тем аргументы ваши так интересны…

Какое-то время они помолчали.

— Постойте, кажется, подходит моторная лодка?

— Кто же это надумал приехать так поздно?

С переездом экспедиции поближе к Одессе посетители появлялись в заливе ежедневно. Посмотреть на «ученых дельфинов», поговорить «с самим начальником» экспедиции или хотя бы с его «душевной помощницей» приезжали школьники и пенсионеры, жители ближайших станиц, солдаты и моряки. Но в такой поздний час сюда обычно никто не заглядывал. «Вероятно, кто-то едет из города по неотложному делу, не Быков ли? — подумал Синичкин. — Или вздумал завернуть «на огонек» запоздалый рыбак?»

Лодка пересекла полоску света, протянувшуюся по воде от прожекторного фонаря, и, погасив скорость, остановилась вблизи катера.

— Э-ге-гей, капитан! — послышался снизу хрипловатый возглас. Не дождавшись ответа, человек на лодке выключил рокотавший на малых оборотах мотор и выкрикнул снова: — Кто-нибудь на катере есть?!

— А кого бы вам хотелось видеть? — подала голос Рена, выйдя на палубу.

Поздний гость, видимо, обрадовался девушке.

— Да я это… Выехал вот рыбачить, да вдруг вспомнил, что забыл спички взять. А без них рыбаку не дело в море. Вот и подумал: попрошу у матросов на катере.

— Они ушли, но коробку спичек я вам найду, — сказала Рена, посмеиваясь.

Поблагодарив девушку, рыбак поднялся на причал и с некоторой нерешительностью остановился у трапа.

— Проходите сюда, — пригласила Рена гостя, направляясь в каюту.

Вслед за ней в каюту-лабораторию вошел уже немолодой мужчина невысокого роста. Судя по виду, он не отличался крепким здоровьем, лоб его изрезали морщины, виски покрывала густая седина. На загорелом и худощавом лице под одним глазом выделялось темное пятно родинки, на лбу виднелась впадинка, вероятно, след давней рапы. А глаза, словно буравчики, смотрели цепко, в упор.

— В какой район направляетесь рыбачить? — спросил Синичкин, немного удивленный тем, что поздний посетитель своей одеждой вовсе не походит на рыбака. — Вы, наверное, хорошо знаете берег?

— Как не знать! — согласился странный гость, пряча в нагрудный карман поданную Реной спичечную коробку. — Здесь мы знаем, можно сказать, каждую береговую морщину. А хочу сейчас махнуть во-о-н в ту сторону. Там, за скалой, вчера чудненько брала рыба.

Незнакомец, дополнив последние свои слова жестом руки, внимательно посмотрел на девушку и, ничего не сказав, перевел взгляд на сидящего за столом Синичкина, который что-то записывал в толстую тетрадь. Рена ясно заметила, как удивленно приподнялись выцветшие брови гостя и сузились грядки морщин на лбу. И он тут же — лаборантке подумалось, что делается это нарочно, чтобы никто не успел уловить его удивления, — оживленно заговорил:

— Вот так да! Вы, вроде, тот самый ученый, который учит дельфинов людской речи? Или ошибся я, а?

— Да, это я и есть, — оторвался Синичкин от бумаг и повернул голову к позднему гостю, пытаясь понять, чем же он мог заинтересовать этого человека.

Рыбак приложил ладонь правой руки к сердцу и, слегка поклонившись, поздравил ученого с большой удачей.

— В Одессе сейчас о вас только и толкуют. Расскажу вот завтра соседям, что видел главного хозяина ученых дельфинов, не поверят.

— Значит, вы одессит? — поинтересовался Синичкин. — Не страшно на ночь глядя выходить в море? Ведь от города расстояние сюда не близкое. Да и лодка у вас небольшая.

— Лодка? — переспросил рыбак. — Что ей сделается? Она крепкая. И места кругом тут знакомые, море спокойное… Ну, спасибо вам за спички. И то сказать, слава богу, что забыл их дома, иначе когда удалось бы повидать такого человека… — Сказав это, он шагнул к выходу, но в дверях, словно что-то притягивало его в каюте, остановился и спросил: — Оно, как я понимаю, газеты пишут правильно?