Все, кроме одной.

Слепой вспомнил про генерала Потапчука и невесело улыбнулся, садясь за руль своего серебристого БМВ с накладными фальшивыми номерами и пластиковым оранжевым плафончиком частного такси на крыше.

Глава 17

Полковник Сорокин закурил и скривился от отвращения – у сигареты был вкус сушеного навоза, сдобренного соляной кислотой. Учитывая то, что полковник добивал уже вторую пачку за день, в этом не было ничего удивительного. В горле саднило от дыма, язык распух и сделался сухим и шершавым, а в череп как будто закачали под давлением ведро мучного клейстера, удалив предварительно серое вещество.

Полковник отхлебнул из стакана глоток заваренного капитаном Амелиным чая и скривился вторично – чай отчетливо отдавал березовым веником. Вдобавок, Сорокин обжег язык.

Амелин сидел здесь же, сочувственно глядя на начальство. На языке у него вертелась очередная острота, но он видел, что полковник не расположен шутить, и потому оставил ее при себе, поскольку ничего более конструктивного предложить не мог.

– Запри-ка дверь, Михалыч, – сказал полковник и с сомнением посмотрел на свою сигарету, словно решая, как с ней быть.

Амелин кивнул и, поднявшись, запер дверь на два оборота. Выход, который, похоже, собирался предложить Сорокин, представлялся ему наиболее разумным, хотя, строго говоря, выходом не являлся. Просто в данный момент это было последнее средство для сохранения душевного равновесия. Сорокин уже отодвинул в сторону вызвавший его неудовольствие чай и, гремя ключами, полез в сейф. На столе возникла бутылка водки и два завернутых в бумажную салфетку бутерброда. Это – бутерброды, конечно, а не водка, – был завтрак полковника, заботливо завернутый его супругой. Капитан посмотрел на часы и решил, что для завтрака немного поздновато – на часах было без чего-то одиннадцать вечера, за окном стояла тьма египетская, и опять шел снег.

– С колбасой, – с непонятной интонацией сказал полковник, разворачивая бутерброды. – С самого Нового года доесть не можем. Садись, капитан, попробуем нанести урон мировому запасу туалетной бумаги и отходов нефтеперерабатывающей промышленности.

– Приятного аппетита, – сказал Амелин, подсаживаясь к столу.

Сорокин с мстительным удовольствием раздавил недокуренную сигарету в переполненной пепельнице и вытряхнул ее в корзину для бумаг.

– Сейчас нарежусь и завалюсь спать прямо здесь, – с какой-то отчаянной лихостью заявил он. – Жена к сестре собиралась, уехала, наверное, уже, так что дома мне делать нечего.

– И то верно, – согласился Амелин. – А то завтра утром опять на службу собираться…

– Точно, – сказал Сорокин. – Старость меня дома не застанет. Помнишь такую песню?

– А то как же, – усмехнулся капитан. – Я в дороге, я в пути… Помню, я маленький был, когда ее все время по радио передавали. Мне все представлялась горбатая старуха с клюкой, как в сказке – ну, вроде бабы Яти. Она в дверь стучится, а ей говорят: нету, мол, его дома, как уехал, так и не приезжал. Мне тогда казалось, что это неплохой рецепт вечной жизни.

Полковник неопределенно хмыкнул и разлил водку по стаканам. Они выпили молча, не чокаясь, как лекарство или воду в жаркий день. Сорокин крякнул и налил еще.

– Ото, – сказал капитан. – Я милого узнаю по походке.

– И не говори, – согласился Сорокин. – Бич алкоголизма.., или язва? Как правильно?

– Правильно – цирроз, – проинформировал Амелин, деликатно отщипывая краешек бутерброда. – И не алкоголизма, а печени.

– До цирроза я не доживу, – уверенно отозвался Сорокин. – Эти сволочи меня раньше в гроб загонят.

Он вдруг так грохнул кулаком по столу, что водка испуганно подскочила в стаканах, и часть ее выплеснулась наружу, залив последнюю сводку происшествий.

– Что делают, гады, а? – сказал полковник. – Что вытворяют! Людей косят, как траву, взрывают, жгут.., штурмуют, черт их подери! И ни одного задержанного, ни одного подозреваемого, никаких улик!

И ладно бы, следов не оставляли – все истоптано, кругом пули, гильзы, отпечатки, трупы, свидетели, и всему этому грош цена! Баллистический отдел собрал уже целую коллекцию этих самых так называемых улик, рассортировали по стволам и сидят, любуются. Требуют, понимаешь, сами стволы для сличения…

– Да, – сочувственно протянул Амелин. – Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…

– Избушку на курьих ножках взорвали к чертовой матери, – не в рифму вставил полковник и вцепился зубами в слегка подсохший бутерброд.

Амелин вздохнул. Все, о чем говорил полковник, он знал не хуже него. Такого количества совершенно безнадежных «глухарей», как то, которое свалилось на них в последнее время, ни капитан, ни полковник никогда не видели. Причем поражало даже не столько количество нераскрытых дел, сколько их качество.

Масштабы происходившего в Москве смертоубийства более всего напоминали то, что творилось в каком-нибудь Чикаго в период знаменитых гангстерских войн, с той лишь разницей, что гибли здесь не гангстеры, а весьма уважаемые люди. Правда, кое-какие дела этих людей издавали неприятный запашок, и жили они, пока жили, по принципу «не пойман – не вор», но все же… В городе творился беспредел, против которого милиция была бессильна, а средства массовой информации молчали, словно ничего не происходило, либо передавали такое, что у Амелина дыбом вставали волосы – подобной чепухи ему слышать как-то не доводилось.

– Это все-таки они, – сказал полковник Сорокин, дожевав бутерброд.

Амелин знал, кто такие эти таинственные «они».

Этим всеобъемлющим словом полковник называл российские спецслужбы, и произносил он это слово обычно так, словно у него при этом сильно болели зубы.

– Нет, – сказал капитан, – я все-таки считаю, что это люди Шамиля Басаева или кто-нибудь из солнцевских белены объелся.

Полковник фыркнул, не удержавшись, но тут же снова нахмурился.

– Не шути, Михалыч, – сказал он. – Не до шуток мне что-то. Белены объелись – это точно, только солнцевские тут ни при чем. Иначе почему бы нас к этим делам на пушечный выстрел не подпускали?

– Ну, дела-то как раз из тех, которыми ФСБ занимается, – пожав плечами, заметил Амелин.

– И, между прочим, всегда пытается свалить их на нас, – добавил Сорокин. – А тут – просто бездна служебного рвения, стопроцентная секретность и нулевые результаты…

– А генералов своих тоже они шлепают? – спросил Амелин. – Сегодня еще один скончался от сердечного приступа.

– Отмучился, болезный, – сказал полковник. – Это который же?

– Алавердян, – коротко ответил капитан. – Из контрразведки. И вот что интересно: как раз перед тем, как у него схватило сердце, кто-то вышиб ему мозги.

– А ты откуда знаешь? – заинтересовался полковник.

– А его патрульная машина подобрала, – сказал Амелин. – Ему во время утренней пробежки плохо стало, прямо на улице.

– «Магнум» или «кольт»? – безнадежно поинтересовался Сорокин и взялся за стакан.

– А это уж вы у ФСБ спросите, – ответил капитан. – Они его почти сразу к себе уволокли. Но калибр преизрядный, полчерепа как не бывало.

Он тоже поднял свой стакан, чокнулся с полковником и выпил, не закусывая.

– Такое впечатление, – сказал Сорокин, отдышавшись, – что кто-то там у них не то рубит хвосты, не то просто сводит счеты. Посторонних жертв не было?

– На этот раз нет, – сказал Амелин.

– Даже странно, – удивился Сорокин. – Устали они, что ли?

Амелин пожал плечами – кто их там разберет?

Сорокин о чем-то задумался, рассеянно пошуршал сигаретной пачкой, вставил сигарету в угол рта и чиркнул зажигалкой. После водки сигарета пошла хорошо, и он еще немного посидел, пуская дым в полированную поверхность стола и наблюдая, как он растекается по гладкой плоскости, клубясь, словно чернильная жидкость какого-нибудь спрута. Докурив сигарету до половины, полковник решительно придвинул к себе телефон.

– Нет, – пробормотал он, – придется все-таки звонить. Надеюсь, он еще не спит.