— Я верю собственным глазам, сэр, — с чувством ответил полковник.

— Во имя репутации клуба, — продолжал Уимзи, — пройти мимо этого нельзя, но, также во имя репутации клуба, мы предпочитаем уладить дело миром. Перед лицом свидетельских показаний сэра Импи и полковника Марчбэнка ваши протесты, Мелвилл, вряд ли покажутся кому-нибудь убедительными.

Мелвилл молча переводил взгляд с солдатского лица полковника на лицо знаменитого адвоката по уголовным делам.

— Я не понимаю вашей игры, — угрюмо произнес он, обращаясь к Уимзи, — но я понимаю: вы расставили ловушку и она захлопнулась.

— Я думаю, джентльмены, — сказал Уимзи, — если вы позволите мне поговорить с Мелвиллом наедине, я улажу это дело без ненужной шумихи.

— Он должен уйти в отставку, — проворчал полковник.

— В этом плане я и буду с ним говорить, — ответил лорд Питер. — Мы можем ненадолго пройти в вашу комнату, Мелвилл?

Новоиспеченный воин, нахмурясь, пошел вперед. Оказавшись наедине с Уимзи, он в бешенстве повернулся к нему:

— Что вам надо? Чего ради вы возвели на меня это чудовищное обвинение? Я привлеку вас за клевету!

— Привлеките, — холодно ответил Уимзи, — если думаете, что кто-нибудь вам поверит.

Он закурил и лениво улыбнулся сердитому молодому человеку.

— Что все это значит в конце концов?

— Это значит, — не торопясь, начал Уимзи, — что вы, офицер и член этого клуба, мошенничая с картами во время игры на деньги, были пойманы с поличным, о чем могут свидетельствовать Импи Биггс, полковник Марчбэнкс и я. Поэтому, капитан Мелвилл, я предлагаю вам поручить моим заботам бриллиантовое колье и портрет, принадлежащие миссис Руслэндер, и тут же незаметно исчезнуть, не задавая никаких вопросов.

Мелвилл вскочил на ноги.

— Боже! — вскричал он. — Теперь я понимаю! Это — шантаж.

— Разумеется, можете называть это шантажом или даже воровством, — сказал лорд Питер, пожав плечами. — Но к чему эти безобразные слова? Вы же видите, я переиграл вас.

— Допустим, я скажу, что никогда не слышал о бриллиантах?

— Немного поздновато говорить об этом, не так ли? — улыбнулся Уимзи. — В таком случае — конечно, я ужасно сожалею и все такое прочее, — мы вынуждены будем придать огласке сегодняшний инцидент.

— Будь ты проклят, ухмыляющийся дьявол! — глухо сказал Мелвилл. Он оскалил великолепный ряд зубов, напряг плечи. Уимзи спокойно ждал, руки в карманах. Прыжок не состоялся. Дрожа от ярости, Мелвилл вытащил из кармана ключи и открыл несессер.

— Забирайте их! — заорал он, бросая на стол небольшой пакет. — Забирайте и катитесь к черту!

— Но ведь не сейчас же? — буркнул Уимзи. — Со временем. Чрезвычайно вам благодарен. Будучи человеком мирным, не люблю, знаете ли, ссор и недоразумений. — Он внимательно осмотрел свою добычу, со знанием дела перебирая камни. Взглянув на портрет, он поджал губы и тихо прошептал: «Да, это и в самом деле могло бы вызвать скандал». Потом поправил упаковку и опустил пакетик в карман.

— Послушайте, Биггс, — сказал Уимзи, вернувшись в комнату. — Как человек многоопытный скажите мне, какого наказания заслуживает шантажист?

— Ах, — вздохнул тот, — вы затронули болевую точку нашего общества, как раз тут закон бессилен. Говоря по-мужски, для такого мерзавца любое наказание недостаточно. Это жестокое преступление, и по своим последствиям оно много хуже, чем убийство. Как адвокат, могу сказать, что я всегда отказываюсь защищать шантажиста или возбуждать дело против несчастного, который расправился со своим мучителем.

— Хм, хм, — пробормотал Уимзи. — А вы что думаете, полковник?

— Такой человек — просто мерзкое животное, — заявил тот с солдатской прямолинейностью. — Стрелять таких надо. Я знал одного человека, фактически мой близкий друг, так его затравили до смерти: он вышиб из себя мозги. Не люблю говорить об этом.

— Я хочу вам кое-что показать, — сказал Уимзи.

Он подобрал колоду, которая все еще валялась, разбросанная, на столе, перетасовал карты.

— Возьмите вот эти карты, полковник, и положите их лицом вниз. Правильно. Снимите колоду на двадцатой карте. Видите снизу семерку бубен? Теперь я буду называть карты. Десятка червей, туз пик, тройка треф, пятерка треф, червовый король, девятка, валет, двойка червей. Так? Видите, все их я могу вытащить, остается червовый туз. Вот он. — Он наклонился вперед и ловко извлек его из нагрудного кармана сэра Импи. — Я научился этому у парня, с которым сидел в одном окопе под Ипром, — пояснил он. — Давайте забудем о сегодняшнем деле. Это то преступление, перед которым закон бессилен.

Недостойная мелодрама, или яблоко раздора

— Боюсь, вы привезли с собой отвратительную погоду, лорд Питер, — с шутливым укором сказала миссис Фробишер-Пим. — Если и дальше так пойдет, день похорон будет очень плохим.

Лорд Питер бросил взгляд на мокрую зеленую лужайку, на аллею, обсаженную лавровым кустарником; поистине разверзлись хляби небесные, и дождь безжалостно хлестал по листьям, мокрым и блестящим, точно резиновым.

— Да, не очень приятный обычай — стоять на похоронах под открытым небом, — согласился он.

— Обидно, если старикам из-за плохой погоды придется сидеть дома. Ведь в таком небольшом местечке, как это, похороны — едва ли не единственное их развлечение на всю зиму.

— А что, какие-нибудь особые похороны?

— Дорогой Уимзи, — вмешался хозяин, — вы в своей маленькой деревушке под названием Лондон совершенно не в курсе наших местных событий. Таких похорон в Литл-Доддеринге еще никогда не бывало. Вы, может быть, помните старого Бердока?

— Бердок?.. Позвольте, позвольте… Местный сквайр или что-то в этом роде?

— Был им, — уточнил мистер Фробишер-Пим. — Он умер в Нью-Йорке недели три назад, а хоронить его будут здесь. Все Бердоки сотни лет жили в большом доме, и все они похоронены на кладбище возле церкви. О смерти Бердока телеграфировал его секретарь, он сообщил, что гроб с телом будет отправлен, как только бальзамировщики закончат свою работу. Пароход приходит в Саутгемптон, если не ошибаюсь, сегодня утром. Во всяком случае, гроб привезут из города поездом в шесть тридцать.

— Ты пойдешь встречать его, Том?

— Нет, дорогая, в этом нет необходимости. Там и без того будет много народу из деревни. А для команды Джолиффа это вообще апофеоз их жизни; ради такого случая они даже позаимствовали у молодого Мортимера лишнюю пару лошадей. Надеюсь, они не перепутают постромки, и катафалк не опрокинется. Лошадки у Мортимера очень норовистые. К тому же, откровенно говоря, старик не заслуживал особого уважения.

— О Том, он мертв.

— В известном смысле он уже давно мертв. Нет, Агата, не стоит притворяться: старый Бердок был всего лишь злобным, завистливым и подлым негодяем. Чего стоит тот последний скандал, который он учинил!.. Ему просто нельзя было больше здесь оставаться, вот он и уехал в Штаты. Поэтому-то меня так и возмущает Хэнкок. Поставить гроб с телом старого Бердока в южном приделе, да еще, чтобы Хаббард из «Красной коровы» с Даггином вместе полночи молились над ним — это уж слишком! Людям, знаете ли, такое не нравится, по крайней мере старшему поколению. Представьте себе, Хэнкок считает, раз старик такой грешник, он больше других нуждается в отпевании. Вот почему над его гробом восемь человек всю ночь будут читать молитвы.

— Восемь человек! — воскликнула миссис Фробишер-Пим.

Уимзи положил себе мармелада.

— А что думает об этом семья Бердоков? — спросил он. — Там, кажется, было несколько сыновей?

— Теперь осталось только двое: Олдин убит на войне. А один из сыновей Бердока — Мартин — сейчас за границей. Он уехал после скандала с отцом и, по-моему, с тех пор в Англии не был.