Кто-то прокричал короткую ликующую тираду. Тваури успел только расслышать в наушниках: «Лихо!».

«Конэчно, лыхо!» — подтвердил Гога, спуская с «привязи» пару своих эрэсов в то место, где в замешательстве остановились мотоциклы, штурмовые орудия.

Любил Тваури бомбить групповые цели: есть выбор. Нравилась паника в стане врага. Казалось, сама тень от штурмовика, проносящаяся по земле, подкашивала, как бурьян, убегающего в стороны неприятеля.

Снаряды вспарывали твердь укатанной дороги. Осколки пробивали бензобаки, шины, борта машин.

Никто из штурмующей группы не удивился, увидев приближающиеся с запада «мессеры». Сделав еще по заходу над целью, Гребеньков собрал группу в оборонительный круг.

Несколько стремительных атак вражеских истребителей не могли расчленить сомкнутый строй штурмовиков. «Мессеры» подлаживались к ним слева и справа, старались занять выгодную по высоте позицию, но напарывались на огонь пулеметов и пушек. Да и наши истребители несли недремную службу, сковывая атаки врага.

Мотопехота врага тем временем все удалялась и удалялась. Обрадованная поддержкой с воздуха, она по-немногу вновь стягивалась к большаку, надеясь, что завязавшийся воздушный бой не позволит русским предпринять новые атаки.

Но у капитана Гребенькова были иные мысли. Он только и дожидался, когда сольются на дорогах войска, чтобы вновь произвести стремительную атаку.

Когда «мессеры» разминулись со штурмовиками после очередного неудачного налета, ведущий приказал идти за ним на цель. И повторилось то же самое, что и в первые штурмовки, с той разницей, что помалкивали зенитные орудия, боясь ненароком угодить в своих. Снова мелькали перед глазами летчиков «мессеры», снова разрушительная сила бомб рассеивала колонны пехотинцев, парализовывала технику.

Когда успел зачадить летящий слева «мессер», Гога не заметил. Он был чуть выше штурмовика, не сбавь Тваури скорость, он мог бы столкнуться с этой дымящейся головешкой. «Ил» рассек дымовую завесу, оставленную «мессером».

— Двадцать пэрвый? Чья это работа?

— Кто-то из наших истребителей прикрытия.

— Маладэц!

В наушниках прозвучал приказ собраться в строй и отходить на свой аэродром. Казалось бы, все шло хорошо. И все же произошло непредвиденное: вражеский снаряд попал в бензобак штурмовика, идущего под номером «27». Тваури хорошо знал младшего лейтенанта Вдовенко, ведущего самолет. Острослов, большой знаток и любитель веселых украинских песен, он нравился Гоге. И вот Вдовенко только и успел перевести штурмовик в крутое пикирование…

Эта потеря заставила быть еще собраннее.

Вражеские истребители все еще преследовали штурмовиков. Особой наглостью выделялся «мессер» с драконом на фюзеляже. Тваури приметил его еще во время штурмовки мотопехотной части. Ме-109 молниеносно ускользал от пушечного и пулеметного огня штурмовиков. Резко взмывал, стремительно падал.

При очередном приближении «мессера» Георгий несколько раньше нажал гашетку управления пулеметами и задержал на ней пальцы до тех пор, пока «желтобрюхий» не сделал резкий поворот на правое крыло. Гога внутренне успел поверить в положительный исход своей атаки. Что-то подсказывало ему: на сей раз «дракон» получил свое.

Какое-то время истребитель противника валился на правое крыло, потом сделал попытку выровняться, но не тут-то было. Он еще трепыхнулся и вдруг по касательной понесся в сторону запруженного техникой большака.

«Допрыгался, гад!» — радостно крикнул Тваури. Это был его первый сбитый фашист.

Приближались холода. В полк прибыл дивизионный инженер Андреев, проводил инструктажи, знакомил пилотов, техников с работой машин в зимних условиях. Зыков, Тваури, другие однополчане охотно посещали такие занятия. Каждый новый штрих, новый секрет могли пригодиться в полете. Штурмовик надо проверять и готовить на земле — непреложный закон. Инженер рассказал об особенностях эксплуатации матчасти при низких температурах.

Затем выступил помощник командира полка по воздушно-стрелковой службе капитан Клименко. Его любили летчики. Клименко не отсиживался в штабе поднимался в небо в качестве стрелка, сам водил самолет на штурм вражеских позиций. Часто он помогал оружейникам подвешивать реактивные снаряды, бомбы. Он давал стрелкам и летчикам деловые советы, наставления, учил избегать непредвиденных случаев в боевой обстановке.

Прямо с занятий командир полка вызвал Зыкова и Россохина к себе — друзей он часто посылал на задания вместе.

— Готовьтесь в разведку. Тщательно проверьте фотооборудование. Ты, Россохин, сибиряк?

— Уральский я, товарищ майор. Из Тавды.

— Охотник?

— Приходилось охотиться, рыбачить.

— Зимой хорошо по снегу зверя выслеживаешь?

— Все как на ладони видно: где рысь прошла, где белка-летяга своими перепонками снег задела, где заяц пропрыгал.

— Вот и летите на разведку. Посмотрите, где фашистский зверь пробежал, по первому снегу следы оставил.

Поднимая шлейфы снежной пыли, самолеты оторвались от земли. Там, за линией фронта, звери поопаснее волков и рысей — многими хищными стаями разбрелись по русской земле. Не одна вражья стая уже угодила в хитропридуманные ловушки: окружена, истреблена. Самая большая ловушка приготовлена возле Сталинграда. В котле двадцать две отборные фашистские дивизии — вся сталинградская группировка врага. Фашисты предпринимали отчаянные попытки вырваться из кольца, но с каждым днем кольцо окружения сжималось все сильнее. Наши летчики перехватывали и совместно с зенитной артиллерией уничтожали транспортные самолеты, пытавшиеся доставить обреченным немецким войскам продовольствие, теплую одежду, боеприпасы.

Штурмовики под охраной истребителей миновали линию фронта. Летчики всматривались в белизну степи.

Кое-где среди крахмальных равнин серели земляные холмы. На белом фоне хорошо выделялись темные скосы оврагов, окопы, траншеи, противотанковые рвы тихо лежала сейчас земля.

Видимость стала хуже. Снизились до двухсот метров. Россохин заметил в леске какие-то плохо замаскированные орудия, передал по рации Зыкову. Опустились еще ниже, пронеслись над редколесьем на бреющем полете.

Опытные разведчики определили: деревянные пушки, раскрашенные под металл, — ложные артпозиции. Летчики знали — настоящие пушки выжигают перед собой площадку, сошники при отдаче образуют в земле ямы. Не было возле хитрых ловушек и ровиков для боеприпасов.

Разведывательные полеты нравились Зыкову. Он обнаруживал и передавал по рации о скоплении танков и пехоты, рассекречивал аэродромы и настоящие, не ложные, артиллерийские позиции. По его устным донесениям и материалам дешифровок поднимались группы штурмовиков, бомбили переправы через Дон, технику, склады. Приходилось летать и на проверку маскировки наших войск.

Увидели накатанные дороги, блестевшие под неярким солнцем. Прошли курсом этих дорог. Они вели к лесу. Вскоре показались плоские крыши каких-то хранилищ, ряд вышек для охраны, большая подъездная площадка, где валялись по сторонам бочки, мотки колючей проволоки, бревна, поломанные кузова машин.

Земля встретила шквальным огнем.

Взяли курс на северо-запад. Пролетели над опустевшими хуторами, над разбомбленным ранее аэродромом. Исправные машины успели перебазировать, на ровной площадке валялись искореженные фюзеляжи, крылья, шасси.

Погода начинала заметно портиться. Дали затягивались сплошными тучами. Опустились ниже, следуя над кромкой леса. Заметили изрытую широкую колею дороги — она была изрубцована гусеницами. Не трудно было догадаться, что здесь прошли танки. Они спешили в лес во время снегопада, надеясь, что снег заметет их следы. Но снежок лишь чуть-чуть припорошил дорогу, оставив на виду следы от гусениц.

Сначала танки шли одной колеей, затем разбрелись на маскировку. Одни из них затаились на дне неглубокой балки, другие — в леске под камуфляжными сетками, третьи…

Вскоре в районы скопления военной техники врага летели группы штурмовиков. Успешной была разведка, успешной — и штурмовка обнаруженной вражеской техники.