Иван Яковлевич — сын батрака. С 8 до 13 лет пас гусей. Страстно хотелось ему учиться, и он бежал потихоньку от отца из дому, чтобы поступить в школу. Два дня пробирался до Симбирска, и хотя опоздал к началу занятий, но все же поступил там в школу благодаря Илье Николаевичу Ульянову, пожалевшему мальчонку.

Иван Яковлевич Зайцев рассказывает, как однажды, в первый год его пребывания в школе, на урок арифметики пришел Илья Николаевич Ульянов. Илья Николаевич вызвал его к доске; Зайцев хорошо решил и объяснил задачу. Илья Николаевич сказал: «Хорошо, иди на место!»

«После обеда, — рассказывает в своем письме Иван Яковлевич, — ученикам была дана самостоятельная письменная работа — сочинение. Учитель задал тему «Впечатления сегодняшнего дня». При этом он объявил, что мы можем писать о любом случае из своей школьной жизни, который сами считаем особенно важным. Одним словом, — о чем угодно.

Все ученики на несколько минут призадумались, подыскивая подходящую тему. Некоторые вспомнили довольно смешные случаи из школьной жизни, а другие старались выдумывать из головы. Мне не пришлось долго искать тему, так как у меня не выходило из головы посещение урока математики директором Ильей Николаевичем и его объяснение плана решения задачи. Я и решил писать об этом.

Я написал: «Сегодня, в 9 часов утра, во время урока математики, пришел к нам г. директор, Илья Николаевич. Вызвали меня к классной доске и задали задачу, в которой несколько раз повторялось слово «гривенник». Я записал задачу, прочитал ее и стал планировать ход решения. Г. директор, Илья Николаевич, задал мне наводящие вопросы; и тут я заметил, что Илья Николаевич чуточку картавил и слово «гривенник» выговаривал «ггивенник». Это врезалось мне в голову и заставило думать: я, ученик, и то умею правильно произносить звук «р», а он, директор, такой большой и ученый человек, не умеет произносить звук «р», а говорит «гг».

Далее я писал о кое-какой мелочи и на этом кончил сочинение. Дежурный собрал тетради и сдал учителю В. А. Калашникову.

Через два дня, после обеда, на уроке должно было быть изложение прочитанной статьи. Нам роздали наши тетради. Все бросились смотреть отметки. Одни радовались, другие так себе, не выказывали ни радости, ни горя.

Учитель Калашников умышленно оставил мою тетрадь у себя. Потом, швырнув мне тетрадь в лицо, с возмущением сказал: «Свинья!»

Я взял тетрадь, раскрыл ее и увидел, что мое сочинение перечеркнуто красным крестом, а в конце его стоит отметка «О» — ноль. Потом подпись. Я чуть не заплакал. Слезы выступили из глаз. Я от природы был прост, наивен, впечатлителен и правдив. Таким я остался на всю жизнь.

Во время письменной работы в класс явился Илья Николаевич. Поздоровались и продолжали работу. Илья Николаевич ходил между партами, кое-где останавливался, наблюдая за работой. Дошел и до меня. Увидев на моем прошлом сочинении красный косой крест и отметку «ноль», положил одну руку мне на плечо, другой взял мою тетрадь, стал читать. Читает и улыбается. Потом подозвал учителя, спросил: «За что вы, Василий Андреевич, наградили этого мальчика орденом красного косого креста и огромнейшей картошкой? Сочинение написано грамматически правильно, последовательно, и лет здесь ничего выдуманного, искусственного. Главное — написано искренне и вполне соответствует данной вами теме».

Учитель замялся, сказал, что в моем сочинении есть места, не совсем удобные для начальствующих, и что будто он… Директор И. Н. Ульянов, не дав ему договорить, перебил его и сказал: «Это сочинение одно из лучших. Читайте заданную вами тему — «Впечатления сегодняшнего дня». Ученик написал именно то, что произвело на него наибольшее впечатление во время прошлого урока. Сочинение отличное». Потом он взял мою ручку и в конце сочинения написал: «Отлично» — и подписался: «Ульянов».

Этот случай я никогда не забуду, его нельзя забыть. Илья Николаевич доказал, насколько он был добр, прост, справедлив».

Это письмо старого учителя прекрасно обрисовывает личность Ильи Николаевича, оказавшего большое влияние на Ильича.

Владимир Ильич, изучая произведения Маркса и Энгельса, с особенным вниманием изучал все, что они писали о народном просвещении, об учителе, о вооружении масс знанием.

Уже в своих первых произведениях Ильич пишет об этих вопросах: в «Друзьях народа», в своей работе «Развитие капитализма в России» и др.

В 1913 г. мы жили в эмиграции в Кракове. Когда установлена была тесная связь с большевистской фракцией Государственной думы, Ильич стал помогать членам фракции в их работе. Он написал для т. Бадаева А. Е. проект выступления по докладу о смете министерства народного просвещения. Проект этот кончался словами: «Рабочий класс сумел это доказать в пятом году, и он сумеет доказать еще раз и доказать гораздо убедительнее, гораздо внушительнее, гораздо серьезнее свою способность к революционной борьбе за настоящую свободу и за настоящее, не-кассовское^[192] и не-дворянское, народное просвещение!»^[193]

Когда в 1914 г. началась империалистическая война и мы перебрались в Швейцарию, Ильич, говоря о том, что эта грабительская война неизбежно приведет к революции, советовал мне пока что использовать жизнь в эмиграции для изучения всего опыта Европы и Америки в деле народного образования. Он считал это необходимым для того, чтобы на основании этого опыта и опыта нашей русской школы, на которой сильно отразились демократические идеи 60-х годов, можно было после революции так организовать у нас в России дело народного образования, чтобы оно помогало развитию настоящего демократизма, поднимало сознательность широких масс, вооружая массы знанием.

Я засела за работу, стала подбирать материал к брошюре «Народное образование и демократия». Ильич эту работу читал, мы много говорили с ним на эти темы. В 1916 г., когда брошюра была готова, Владимир Ильич написал из Берна письмо Алексею Максимовичу Горькому, который жил тогда в России, прося его прямо или косвенно посодействовать изданию брошюры. Ильич писал: «…в брошюре собраны как личные наблюдения, так и материалы о новой школе Европы и Америки. Из оглавления Вы увидите, что дан также, в первой половине, очерк истории демократических взглядов. Это тоже очень важно, ибо обычно взгляды великих демократов прошлого излагают неверно или с неверной точки зрения… Изменения в школе новейшей, империалистской эпохи, очерчены по материалам последних лет и дают очень интересное освещение для демократии в России»^[194].

Брошюра вышла лишь в 1917 г.

Как обстояло дело с народным образованием в России накануне Октябрьской революции?

Детям рабочих и крестьян доступ в школу был крайне затруднен. Вынужденные с малых лет работать на капиталистов и помещиков, они не имели возможности учиться.

В городах в это время широко применялся труд женщин и подростков. Ребята работали зачастую столько же, сколько и взрослые. Среди подростков было много неграмотных, много кончивших лишь один класс, научившихся грамоте самоучкой.

Рабочий класс, большевистская партия энергично защищали интересы рабочих подростков: они требовали ограничения рабочего дня подростков, требовали организации фабрикантами при фабриках и заводах школ для детей и подростков. Рабочие подростки были захвачены революционным настроением взрослых рабочих, были очень активны. Но систематического большевистского влияния на них до лета 1917 г. не было. Пытались влиять на ребят враждебные большевикам элементы — кадеты, анархисты и пр. Но эти попытки не увенчались успехом. Массовое революционное движение молодежи ширилось и разрасталось. VI съезд партии положил начало организации комсомола.

В тяжелом положении находилась и деревенская детвора. В деревнях ребята должны были помогать матерям, на которых целиком легла тяжелая деревенская работа: мужья были на фронте. Ребята были загружены работой — их в школу не пускали.

Школа носила ярко выраженный, неприкрытый классовый характер. Учительство в своей значительной части не сочувствовало делу пролетарской революции.