Холмогорову была неприятна возня вокруг него, он не любил причинять неудобства. Андрей Алексеевич читал меню, пытаясь разгадать ресторанные кроссворды: «Фирменная котлета „Липа“», «Шницель по-Ельски», «Салат старомонастырский». У него было предчувствие, что под этими названиями прячутся хорошо известные ему блюда, которые можно встретить в любом провинциальном ресторане. Из хороших сухих вин имелись «Заговор монахов» и «Молоко любимой женщины».

И тут внезапно стих гул голосов в зале, ножи и вилки больше не скребли по дну тарелок, стало слышно, как жужжит попавшая в абажур люстры рано проснувшаяся от зимней спячки муха.

Холмогоров продолжал сидеть, склонившись над меню в красной облбжке, очень похожей на юбилейную папку. Он лишь поднял глаза. Дверь ресторана со стороны холла, где располагался гардероб, была широко открыта на две створки.

В дверях стояли четверо хмурых ОМОНовцев, все в форме, с беретами на головах. Можно было подумать, что они пришли с очередным рейдом на проверку документов, если бы не отсутствие оружия и черных масок.

Странная это была компания. Обычно подчиненные не пьют вместе с командирами, субординацию и в армии, и в милиции соблюдают свято.

Но это касается лишь мирной жизни, а на войне даже полковник может позволить себе выпить с рядовым – перед лицом смерти все равны. Теперь война докатилась и до Ельска.

Подполковник Кабанов, майор Грушин и сержанты Сапожников и Куницын специально не готовились к походу в ресторан. Их свели вместе похоронные дела, оформление документов.

Как водится среди русских, кто-то первым задал сакраментальный вопрос: «Ну что?» Мужчины переглянулись и, как были в форме, прямиком отправились в ресторан, чтобы как следует помянуть павших товарищей. Завтра, когда в бригаду понаедет начальство, сделать это будет сложно.

Никто не произносил вслух того, о чем думал, но мозг каждого ОМОНовца сверлила одна и та же мысль – увидим «черных», покажем им! И неважно, что под руку могут попасть не чеченцы, все они одним миром мазаны. В том, что сегодня никто не станет заступаться за кавказцев, они не сомневались. И в том, что сегодня ОМОНовцам простят все, что угодно, – тоже.

Теперь, когда все четверо оказались в ресторане, разочарование отразилось на лицах спецназовцев: ни одного кавказца, хотя обычно здесь ими прямо-таки кишело! Выбор оставался небольшим: убраться восвояси или просто напиться.

В гробовом молчании спецназовцы прошли через зал, и каждый, кого они миновали, с облегчением вздыхал: пронесло! Загремели стулья и ботинки. Майор Грушин негромко кашлянул, как бы давая понять залу, что опасаться больше нечего, жизнь продолжается.

– Водку и закусить, – сделал довольно неопределенный заказ подполковник Кабанов.

Он ни к кому конкретно не обращался, просто бросил в зал короткую фразу, которая оказалась действеннее, чем обещание щедрых чаевых.

Официанты в миг сервировали столик.

– Не знаю, как оно там положено, – произнес подполковник Кабанов, – не знаю, что говорит по этому поводу церковь, но помянуть ребят рюмкой-другой надо непременно.

Он неумело перекрестился, несколько секунд раздумывая, к которому плечу сначала – к правому или к левому – приложить три пальца.

Сержанты Сапожников и Куницын в упор смотрели на майора Грушина. Тому пришлось разлить водку. Спецназовцы, грохоча стульями, поднялись и выпили не чокаясь.

– Не повезло ребятам, – зашептал ракетчик капитан Пятаков, глядя на пьющих стоя спецназовцев.

– Я бы на их месте лучше на природе выпил, поближе к кладбищу.

– Они не выпить сюда пришли, – возразил ему старший лейтенант, на тарелке которого покоился нетронутый кусок курицы.

– Тоже мне, скажешь! – пробурчал именинник. – Выпить по любому поводу не грех – и с радости, и с горя.

– Менты думали, что тут кавказцы сидят, драку затеять собирались.

Пятаков почувствовал, что его день рождения основательно подпорчен. Настроение в зале ресторана царило такое, будто тут у всех на виду стоял гроб с покойником.

– Им виднее, – вздохнул старший лейтенант, – но с такими мрачными рожами на людях появляться нельзя.

– Выпьют – повеселеют, – капитан Пятаков среди офицеров слыл весельчаком и оптимистом, среди же солдат – отъявленным мерзавцем.

– Может, их к нашему столу пригласить? – предложил самый молодой из всех военных – лейтенант, прослуживший в армии меньше полугода, лишь осенью получивший диплом и офицерские погоны.

– Хочешь в морду получить – приглашай.

Обычную концертную программу в ресторане все-таки решили не разворачивать, хотя и не было официального запрещения. Конферансье на сцену не выходил. Эстрада ресторана являлась единственным местом, где здешние таланты могли опробовать себя на публике. Администрация ресторана им практически ничего не платила, зато певцы и музыканты, зарабатывающие на жизнь кто как умел, могли понять, имеет ли спрос их искусство, и найти потенциальных заказчиков – тех, кто потом приглашал их на свадьбы и юбилеи.

Лишь только в зале уменьшился свет и из огромных черных колонок полилась спокойная музыка, спецназовцы, порядком захмелевшие, с неудовольствием обернулись.

«Стихи и музыка, без сомнения, собственного приготовления», – подумал Холмогоров, вглядываясь в невысокую девчушку, застывшую на самом краю сцены с микрофоном в руках. Она вкрадчиво шептала слова песни в близко поднесенный к губам микрофон. Песня была вполне созвучна времени и официальной идеологии – немного истории, немного современности и боль за родную землю, с которой неизвестные «они» сотворили что-то страшное.

На первую песню никто танцевать не вышел, девчушка зря тратила силы. Так уж ведется: пока в зале не найдется смельчак, другие, пусть даже и хотят танцевать, на площадку перед сценой не выйдут. А площадка манила, и, лишь только зазвучала вторая песня, самый молодой из ракетчиков поднялся и осмотрелся. Взгляд молодого лейтенанта остановился на столике, занятом мужчиной и двумя девушками. Они, не обращая внимания на публику и музыку, о чем-то оживленно беседовали. На столе лежал ключ от гостиничного номера. Девушки были одеты с легким вызовом, наверняка они приехали из другого города.