— Какого хрена вы делаете? — выпаливаю. Довольно-таки тупой вопрос. Все и так ясно, что именно они делают — они похищают Лейси. Девушку, которую Зет оставил на меня, чтобы я присматривала за ней. Девушку, о которой я пообещала заботиться.

Парень, который борется, чтобы удержать ноги Лейси, резко поворачивает свою голову в мою сторону.

— Иди в кровать, малышка. Или же мы позаботимся о том, что вернемся сюда за тобой.

— Отпустите ее и проваливайте из моего дома! — Мой голос дрожит от гнева, что даже меня повергает в состояние удивления. Двое мужчин одновременно разочарованно выдыхают; они определенно не намерены разбираться со мной прямо сейчас.

— Тебе, мразь, жить надоело? — спрашивает другой. — Поверь мне на слово, тебе не стоит совать свой нос в то, что происходит здесь прямо сейчас. Поверь мне.

— К черту. Она и так нас уже видела. Нам все равно придется разобраться с ней прямо сейчас, — проговорил один из парней, со злым огоньком в глазах.

Лейси неожиданно наносит удар одной ногой, в попытке высвободить ее, и на мгновение двое мужчин становятся совершенно отвлеченными, пока борются с отчаянно молотящей ногами Лейси. И я делаю первое, что приходит мне в голову — бросаюсь обратно в комнату и захлопываю деверь, закрывая ее на замок. Глаза Лейси смотрят на меня с умоляющим взглядом, когда между нами закрывается барьер в виде захлопывающейся двери, а я в ответ молю ее своим взглядом не думать, что бросаю ее. На самом деле, я не бросаю ее. Просто мне никак не добраться до единственного оружия, которое можно использовать в целях самозащиты — бейсбольная бита, которую я держу у входной двери — без того, чтобы не проскользнуть мимо них, поэтому я стараюсь добраться до еще одной вещи, которая годится для самозащиты. В моей медицинской сумке. Я нахожу ее там, где обычно и держу, в ванной, которая совмещена с комнатой, а именно на бачке унитаза.

— Открой гребаную дверь, сучка! — Громкие удары раздаются в дверь спальни. Мои руки отчаянно дрожат.

— Давай же, давай же, давай же! Быстрее! — бормочу себе под нос, пока мои руки стараются двигаться быстрее, возясь с застежкой замка, а затем стараются быстро перевернуть сумку вверх тормашками, вытряхивая все на пол ванной. Блистерные упаковки с наркотическим препаратом, маленькие стеклянные ампулы, бинты, шпатель — множество всего высыпается на плиточный пол. Я хватаю первую попавшуюся ампулу и шприц и затем бегу по направлению к двери. Но не к двери в моей комнате, а к смежной двери, которая ведет к третьей спальне. Я задерживаю дыхание на мгновение, прислушиваясь.

—... вернемся за ней. А пока нам нужно запихнуть эту в машину первой.

— Да ни хрена подобного. Тогда эта мразь сбежит.

— Нет. — Парень с более хриплым голосом, тот который старался удержать ноги Лейси, звучит так, словно он очень зол. — Как она отсюда собирается выбраться? Она даже не может вызвать копов. Телефонная линия перерезана. Давай же. Давай позволим ей сходить с ума от ужаса.

Сходить с ума от ужаса? Едва ли возможно. Однажды кто-то давным-давно задал мне вопрос, как бы я вела себя в военное время. Была бы я готова бороться или же сдалась под гнетом всего происходящего. Ну что ж, кажется, сейчас был отличный повод показать того, как бы я вела себя. Я бы не сломалась. Я бы боролась.

Я выжидаю целую минуту, когда прислушиваюсь к стонам от борьбы, которые раздаются по дому. И затем начинаю действовать.

Боже благослови травматологию.

Вот что проносится у меня в голове, когда иду на ощупь по пустому коридору и затем спускаюсь вниз по лестнице. Если бы не травматология, то я бы не наловчилась быстро доставать шприц из стерильной паковки, вставлять иглу в ампулу и набирать правильное количество лекарства, чтобы вводить его моим пациентам, и все это в то время, пока вы двигаетесь с наиболее возможной скоростью для человека. Мужчины выходят с пинающейся Лейси на улицу, которая, наконец, издает отчаянные крики через руку, которая плотно зарывает ей рот. Я бросаю взгляд на ампулу, которую сжимаю в ладони, когда начинаю наполнять шприц прозрачным наркотиком, что находиться внутри — Диклофенаком. Отлично. Двадцать пять миллилитров будет достаточно для снятия жутких болей, которые вас беспокоят в критические дни. А двести будет вполне достаточно для того, чтобы, нахрен, вырубить похитителя. Я опускаю ампулу, отмечая, что на улице идет дождь, пока мои босые ступни ступают по гравию. Парень, который удерживает ноги Лейси, замечает, что я приближаюсь к ним, когда я глубоко всаживаю шприц в основание шеи другого парня.

Он падает, как мешок, словно я ему выстрелила в голову, а не вколола полный шприц болеутоляющего, увлекая Лейси за собой. Ее спина тяжело ударяется о его грудь.

— Долбаная сука! Какого хрена ты сделала? — ревет другой парень, который пребывает в сознании. — Ты, мать вашу, убила его! — Я сомневаюсь в этом. Хотя сейчас нет времени, чтобы проверять его хренов пульс. Парень кидается на меня с внезапно возникшим пистолетом в его руке. — Забирайся в долбаную машину, мразь. — Он резким движением головы указывает на машину. Черный седан, который преследовал нас ранее, припаркован справа от него, задняя дверь уже подготовлена и открыта, по-видимому, в ожидании непокорного тела Лейси. Дождевая вода скапливается на коже сидений, полностью промочив их. Резкий укол паники пронзает меня, и на меня обрушивается безжалостное напоминание, что у меня был лишь один шприц, и теперь его больше нет, потому как он лежит под телом мужчины, безжизненно растянувшегося у моих ног. Не такая уж и умная. Если бы была хоть чуточку умнее, то, вероятно, позаботилась бы о том, чтобы схватить бейсбольную биту с ее постоянного места, когда у меня была возможность. Не то чтобы бейсбольная бита хорошо бы противостояла оружию, но все же. Я бы ощущала себя намного увереннее, если бы у меня было хоть какое-то средство самозащиты в руках.

— Ты что, мать его, глухая или чертовски тупая? — вооруженный бандит выплевывает слова. — Села. В. Долбаную. Машину. Сука!

Я всегда полагала, что жить вдали от всех было самым лучшим решением. Никто не докучает тебе; никаких машин, которые проезжают мимо, создавая шум; никаких тебе громких соседей, которые наблюдают за тобой украдкой через шторы. Теперь все видится в другом свете. Никто не придет к тебе на помощь; никаких машин, которым бы ты могла сигнализировать о помощи; никаких надоедливых соседей, которые бы заметили огромного убийцу и вызвали бы полицию. Черт.

Я не такая уж и тупая, парень мог бы застрелить меня прямо сейчас и прямо здесь, и на протяжении, по крайней мере, двадцати четырех часов никто бы не заявился сюда, чтобы узнать, что со мной случилось. Несмотря на это, я прекрасно понимаю, что если заберусь в машину, то подпишу себе смертный приговор. Нет времени, чтобы жалеть себя, убиваться от страха или молить о пощаде. Никаких взаимовыгодных сделок или же попыток на таковые, чтобы выбраться отсюда. Я просто-напросто отказываюсь мириться с этим.

— Нет. Я не собираюсь садиться в машину.

— Нет? — Лицо убийцы искажается маской неверия. — Ты видишь пушку в моей руке, ведь так? — Он приподнимает ее, чтобы я могла получше разглядеть, его указательный палец все еще лежит на спусковом крючке. Он начинает двигаться вперед, его напряженное выражение лица может обозначать лишь одно: он намерен заставить меня забраться в машину любым способом, в сознании или без, мертвую или живую.

Я рассматриваю имеющиеся варианты, быстро приходя к выводу, что у меня нет таковых. Моя показная храбрость — это, конечно, хорошо, но когда он вытягивает руку и хватает меня, то она превращается в парализующую волну страха. И первая вещь, которую я хочу непроизвольно сделать — позвонить Зету, но он находится на расстоянии в тысячу миль от меня, когда я нуждаюсь в том, чтобы он находился передо мной, чтобы он вырубил этого парня ударом кулака в лицо.

С невероятной силой парень усиливает жесткую хватку на моем запястье. Он поднимает руку, в которой сжат пистолет, и уже готовится привести его в действие, как вдруг что-то странное заставляет его тело повалиться в мою сторону. Его глаза становятся стеклянными, когда он соскальзывает вниз по моему телу, все еще пытаясь удержаться своей рукой за меня, разве что в этот раз предпринимает попытки остаться в вертикальном положении, вместо того, чтобы с силой удержать меня.