Выскакиваем опять в море. Берега не видно. Но вот видим реку, на которую можно сесть. Самолет — чирик-чирик, видно, винты поломались, — и сел. Мы посмотрели, но оказалось, что только кончики задело. Через полчаса машина очутилась совершенно на сухом месте. Оказывается, мы сели на берег — садились в момент прилива. Здесь были промысла.

Переночевали. Заведующий промыслами накормил нас. На следующее утро полетели дальше. Вылетели и врезались в туман. Пришлось вернуться обратно. Ночью справляюсь о бензине и выясняю, что в бухте Корфа бензина нет. Положение скверное — нет бензина на перелет от Ногаева до Анадыря. Потеряв один день, решил лететь, чтобы сократить расстояние, сухопутным участком, через тундру. Этот путь является самым кратчайшим участком до Анадыря, и кроме того там предполагали открыть линию, надо было использовать случай ее разведать.

Другого выхода у меня не было, и я решил лететь сухопутным участком. Нужно сказать, что этот участок был нами пройден впервые. И только в этом году группа летчиков из Хабаровска этим путем летела вторично. Это — Доронин, Галышев и Водопьянов.

Прилетаем в Анадырь. Здесь встречает нас Маттерн, страшно обрадованный. Местное население жалуется, говорит, что Маттерн ничего не ест, как бы не помер. Спрашивают нас, не привезли ли мы что-нибудь из продовольствия — он только шоколад ест. У меня был с собой аварийный паек, вынул я плиток 10–15 шоколада и отдал Маттерну. С ним мы объяснялись через переводчика. Он нас благодарит и все интересуется, когда же мы летим. Ночью заправили самолет и начали стартовать. Этот момент совпал с полным штилем на море. Отрываемся, но штиль мешает. Ничего не поделаешь, приходится снять часть продуктов. Снимаем продукты, но самолет опять не может оторваться. Тогда приходится отлить некоторое количество бензина — самолет опять не летит. Сгружаем почти полностью все продукты, оставляя очень небольшое количество — на день-два и отливаем еще часть бензина.

Только после этого с силой отрываю самолет, и летим. Маттерн сидит на заднем отсеке, вылезает оттуда, машет руками, видимо, доволен. Через полтора часа полета начинается туман. Соображаю, что итти под туманом опасно, тем более что дело идет к вечеру — значит туман может быть и на берегу. Я берега не знаю, а в отдельных местах он очень скалистый. Решаю итти над туманом. Определились, держим курс на Ном.

Темнеет. По расчету под нами должен быть берег, но уже настолько темно, что различить трудно. Туман. Впереди настолько плохо видно, что в отдельных местах попадаем в облака. Это своего рода ловушка. Приборов не видно. В буквальном смысле слова приходится приткнуться к компасу, чтобы разобрать курс и не уйти в сторону.

Экипаж я тогда сменил. В частности сменил второго пилота, потому что он проявил себя как большой лодырь. Кроме того человек очень невыдержанный. Я, когда мы были еще в Ногаеве, взял с собой две бутылки спирта на тот случай, что может быть кто-нибудь простудится, придется лезть в воду и т. д. И вот, когда мы приехали в Анадырь, устроили „банкет". Я разрешил одну бутылку спирта ликвидировать. В этом „банкете" принимали участие Маттерн и ребята из пограничного пункта. Нажарили рыбы, выпили. Потом Маттерн ушел к себе, я тоже, все разошлись. Через 2 часа просыпаюсь, прохожу через комнату, смотрю — что-то шумно. Оказывается, вторая бутылка спирта тоже распита. Маттерн, в дымину пьяный, философствует о чем-то со вторым пилотом. И хотя друг друга не понимают, но разговаривают громко. Одним словом — человек любит выпить, а лететь в Америку с таким человеком, который не умеет себя держать, нельзя. Я его списал, а в качестве второго пилота взял Чернявского.

Полетели дальше. Туман. Ничего не видно. Думаю, как бы долететь до острова Лаврентия. У меня были такие соображения: если с южного берега дует ветер, то северный берег должен быть открыт, и наоборот — если с северного, то южный берег будет открыт. Лечу на остров Лаврентия.

Чувствую — кто-то стоит сзади меня. Оборачиваюсь: Маттерн разглядывает мои приборы и, видать, напуган тем, что приборов для освещения нет. В панике он бежит в кормовое отделение, показывает бортмеханику на мои приборы, закрывает глаза — вслепую, мол, — как же мы будем садиться? Механик над ним подшучивает, объясняет пальцами и печальной миной — дело плохо, придется загибаться. Маттерн привязывается ремнем и предлагает бортмеханику то же самое сделать. Механик объясняет, что ему как ответственному человеку неудобно привязываться. Летим. Нашел я одну полоску, но водички не видно. Сел — и все прекрасно. Зарулили к берегу. Остров совершенно пустынный. Населения не видно. Якоря зарыли в землю, развели костер. Это было ночью. Сварили обед. Маттерн вообще здоровый парень, но не ест. Я ему дал шоколаду. Он съел. Потом вижу — человек грустит. Отдал ему свой спальный мешок и сказал — ложись и спи. Он лег. Мы тоже легли… А у меня мысль сверлит — сколько бензина осталось? По времени мы летим много, а бензина осталось мало. Долетим ли? С рассветом бегу к бензиновому баку и убеждаюсь, что бензина осталось ровным счетом на 1 час 10 минут полета. Начинаем проверять расстояние, которое нам надо пролететь, — выходит, полет на 1 час 15 минут. На 5 минут полета нехватает бензина. Это при условии, если не будет встречного ветра и если пойдем строго по прямой.

Надо лететь — другого выхода нет. Завели мотор, все погрузили, пригласили Маттерна сесть и полетели.

Туман. Летим, скучаем. Проходит час. Берега не видно. Я вынул часы, они у меня болтались на ремешке. Высчитываю минуты. Проходит 1 час 5 минут — берега не видно. Проходит 1 час 7 минут, 1 час 8 минут, смотрю — вроде какая-то полоска проскользнула, и опять туман. Проходит 1 час 9 минут, и выскакивает берег. Делаю крутой поворот вправо. Туман проходит, и открывается город Ном в 3–4 километрах от нас. В это время мотор фыркнул, остановился, и мы садимся. Посадка была удачная. Высадили Маттерна на берег.

Маттерн упал на землю и начал хлопать руками по земле, восклицая: „Америка! Америка!.."

Обрадовался человек. Я это прекрасно понимаю. И со мной так бывало… Когда летишь, летишь и попадаешь на советский берег, то тоже хочется хлопать руками, что-то кричать и чорт его знает что делать.

На родине снег какой-то особенный, и воздух другой, и звезды по-иному светят…

Встали мы на якорь. Сразу мчится к нам один катер, другой. Но подошел правительственный катер и отогнал все остальные катера. Вид у нас был страшный: масляный китель, масляные брюки; все — в желтых ботинках, которые мы купили в Ногаеве. Там, кроме ботинок, ничего не было. Вылезли на берег, и сразу же раздался треск многочисленных фотоаппаратов. И засняли нас в таком ужасном виде, а у меня очки вовсе получились навыворот.

Сразу же на автомобилях доставили нас в гостиницу. Я получил поздравительную телеграмму от нашего представителя Наркоминдела т. Сквирского. Денег американских у нас не было. Конечно можно было дать телеграмму, чтобы нам выслали валюты, но, откровенно говоря, не хотелось просить валюты. Раз не прислали — значит не надо.

Прием нам американцы оказали самый радушный. Дело доходило до того, что каждый магазинщик зовет к себе в магазин и предлагает все, что нужно взять, бесплатно. Мы отказывались. Тогда лавочники предложили платить советскими деньгами. Но я отдал категорическое распоряжение экипажу, чтобы советские деньги не расходовать. На руки денег я выдал очень ограниченное количество и вовсе не для Америки.

Заявляю, что завтра улетаю. Меня отговаривают. Подождите, мол, погода плохая и т. д. Но я решил лететь во что бы то ни стало. Кроме того бортмеханик парень хороший, но любит крепко выпить. Все время приходится за ним поглядывать, чтобы не осрамиться.

Муниципалитет города устроил в честь нашего приезда банкет. Сидят все важные, в накрахмаленных воротничках. Я тоже китель подчистил. Преподнесли нам торжественный адрес, в котором выражают благодарность Советскому союзу за оказание помощи. Документ этот я оставил в Главсевморпути с просьбой переслать его в Нарноминдел. Говорят речи, пьют за наше здоровье. Я тоже выступил с ответной речью.