Владимир Владиславович поднял ногу и на удивление проворно и ловко раздавил насекомое. Глеб поморщился от этого движения.

– Зря вы его убили, Владимир Владиславович.

– Знаешь, привычка убивать. Этот паучок не страшен, но привычка сильнее. Вторая натура. А вот тебя убивать не буду, хотя могу прихлопнуть так же легко, как и это насекомое.

– Да, можете, – немного грустно, но в то же время с убеждением сказал Глеб.

– Да вот, могу.

Владимир Владиславович повертел в толстых пальцах окурок, швырнул его на пол и гасить не стал.

– Сейчас тебя затащат в подвал подальше, закроют железную дверь. А потом выпустят. Так что прощай. Не знаю, кто ты, но уверен, что ты из ФСК и звание у тебя, наверное, майор, а может быть, даже подполковник.

Хотя это неважно, – Савельев хлопнул в ладоши и отвернулся от Глеба.

На его губах была улыбка, а вот маленькие глазки смотрели на мир спокойно и не улыбались. Ни одна морщина не собралась в уголках глаз.

– Прощай, – на ходу бросил отставной полковник Владимир Владиславович Савельев быстро поднимаясь по лестнице, и, задержав спускающегося навстречу охранника, распорядился. – Этого в камеру. Надень на него наручники и тщательно закрой дверь. И смотря, чтобы он не убежал, глаз не спускай. Следи за камерой постоянно.

– Понял, Владимир Владиславович, – пробурчал охранник.

– Если понял – выполняй.

С неприятным лязгом и скрежетом закрылась металлическая дверь.

А ровно через пять минут Глеб Сиверов, с наручниками на запястьях, уже оказался в крохотной камере размером два на два метра, холодной и сырой В камере стоял топчан, сколоченный из грубых, неотесанных досок, и ржавое ведро. Под потолком горела тусклая лампочка в проволочном колпаке. В металлической двери было маленькое окошко.

Глеб прошел от стены к стене.

«Сколько же мне придется здесь сидеть? Когда же меня выпустят? А может, меня убьют? И именно поэтому вот так легко и спокойно Савельев выдал век» информацию. А ведь эта информация для него дороже жизни, вернее, она стоит ровно столько, сколько стоит его жизнь".

Глеб перестал обращать внимание на боль, хотя грудная клетка болела нестерпимо. Он потянулся, наклонился, несколько раз присел Вроде бы все кости целы, даже ребра не сломаны. А вот голова гудела, словно пустая бочка, по которой бьют тяжелым молотом – Сволочи! Сволочи! – шептал Глеб, облизывая губы и ощущая во рту привкус крови. – Мерзавцы! Подонки!

«Хотя, если бы они хотели меня убить, убили бы еще там, сразу же после допроса. Значит, действительно я нужен Савельеву как человек, который владеет информацией. И он решил меня использовать в своей гнусной игре. Он хочет моими руками расправиться со своими партнерами, а заодно и со своими покровителями. Но нет, это ему не удастся. Я не так глуп», – подумал Глеб и сел на скрипучий топчан.

Затем он, превозмогая боль, лег на бок.

«Я сейчас ничего не смогу сделать. Единственное, что мне остается, так это лечь спать, постараться набраться сил, постараться прийти в себя. А потом – что пошлет Бог И может быть, мне опять повезет и я смогу выбраться из этой западни, выбраться и достать Савельева, этого хитрого и самоуверенного преступника».

А Савельев наверху отдавал распоряжения. И последнее распоряжение было таким: он подошел вплотную к начальнику охраны и посмотрел на него снизу вверх.

– Если я не позвоню, то через три дня выпустишь этого пленника.

– Как выпустишь, Владимир Владиславович?!

– Очень просто. Откроешь камеру, выведешь, дашь ключи от машины. А можете сами отвезти его в город и выпустить там. Только убивать его не надо. Он должен сыграть свою роль.

– Так ведь он может нас заложить!

– Нет, – убежденно покачал головой отставной полковник, – он никого не заложит, не беспокойся. Он знает, что делать. А если я позвоню раньше, то я скажу, что предпринять. Понял?

– Так точно, Владимир Владиславович, – по-военному ответил начальник охраны.

– Вот и хорошо, если понял. И никакой самодеятельности, никаких инициатив! Вы должны сделать так, как сказал я.

– А если что-нибудь случится? – на всякий случай осведомился начальник охраны.

– Что ты имеешь в виду?

Начальник охраны неопределенно пожал плечами.

– Мало ли…

– Ну, это ты брось. Ничего не должно случиться в ближайшие пять-семь дней.

– А потом?

– И потом тоже, – придав максимальную убежденность своему голосу, ответил Савельев.

– Хорошо, все будет выполнено, Владимир Владиславович. Можно идти?

– Да, иди.

Когда начальник охраны покинул кабинет, Савельев открыл сейф, извлек оттуда кейс с деньгами и с этим кейсом вышел на улицу. Его водитель и личный охранник стояли у машины. Охранник открыл заднюю дверцу.

., – Нет, вы останетесь здесь, – быстро и твердо сказал Владимир Владиславович.

Охранник отступил на шаг от сверкающего «мерседеса».

– Я не понял…

– Ты что, идиот?! – не выдержав, зло взвизгнул Савельев. – Не понял?!

– Все ясно, Владимир Владиславович, – водитель улыбнулся.

– А ты чего дыбишься? Ты тоже остаешься здесь.

Я сам поведу машину.

– Хорошо, – тут же согласился водитель.

– Хотя нет, – сказал Савельев, – я поеду не на «мерседесе», а возьму «жигули».

Глава 16

Глеб лежал на жестких досках, прижав руки к груди.

Затем он медленно разжал затекшие пальцы и, приложив ладони к лицу, принялся ощупывать его Правый глаз опух. Правый висок был рассечен, губы разбиты.

Глеб тщательно изучил все ссадины и ушибы.

«Неплохо поработали, – отметил он, – давненько меня так не били, причем столь зверски и нагло. Ну что ж, если удача меня не покинет, то я поквитаюсь со своим обидчиком, обязательно поквитаюсь, и он будет наказан. Но это лишь в том случае, если мне повезет. Хотя сейчас рассчитывать на везение не приходится».

В подвале стоял нестерпимый холод.

«Черт бы их подрал! – подумал Глеб. – Хотя если было бы жарко, то наверное, раны болели бы невыносимо. Впрочем, человек может притерпеться к любой боли, главное, чтобы с психикой было вес в порядке. А с психикой у меня все в порядке, и голова соображает довольно ясно».

Глеб прикрыл глаза и погрузился в тяжелое забытье.

Очнулся он не через несколько минут, как рассчитывал, а через несколько часов.

Холод пробирал до костей. Глеб зябко поежился, подтянул ноги к животу, осторожно повернулся на другой бок.

«Будь они неладны! – подумал он о своих тюремщиках. – Сунули в этот чертов склеп! Здесь только огурцы да квашеную капусту держать, а не живого человека. Хотя им на мое здоровье, наверное, глубоко плевать. Впрочем, Савельев говорил, что он меня оставит в живых, чтобы я использовал информацию, которую он мне выдал, в его интересах».

И Глеб принялся прокручивать в уме фамилии, даты, суммы, названные Савельевым. Этот процесс был для Сиверова довольно утомителен, но Глеб пунктуально и скрупулезно, как заправский бухгалтер, пытался восстановить и закрепить в памяти все то, что услышал от отставного полковника КГБ.

Когда с этим делом было покончено, Глеб встал на ноги и переключился на борьбу с холодом. Он приседал, ходил от стены к стене, отжимался от дощатого топчана.

"Если бы не наручники… – с горечью подумал Глеб. – Хотя что это может изменить? Дверь, скорее всего, так крепка, что ее можно высадить лишь танком.

Сделана на совесть".

Он подошел к железной двери, ощупал массивные петли и прижался лбом к холодному металлу, пытаясь услышать, что творится снаружи. За дверью, в огромном подвале, стояла гробовая тишина, ни звука не долетало до Глеба.

«Черт бы их подрал! Может быть, они обо мне забыли?»

Глеб начал колотить кулаками в дверь и громко кричать:

– Эй, есть кто-нибудь живой?!

Это продолжалось довольно долго, Глебу даже стало жарко. Он чувствовал, что силы вернулись к нему, а вместе с силами вернулась и уверенность в том, что он и на сей раз сможет выбраться, главное – нужно сделать это как можно скорее.