Один бокал вина на кухонном столе. Чтобы она испытала, будь их два? Наступит ли тот день, когда он перестанет ждать ее возвращения к нему? Наступит ли ночь, когда он, наконец, возьмет другую любовницу и оставит Нору в прошлом? Часть ее боялась этой ночи больше, чем чего-либо еще. Другая часть желала, чтобы он поторопился и сделал это, чтобы они оба могли двигаться вперед.

Нора не обратила внимания, как долго он оставался внутри нее. Он не кончил, но и ей не позволил. Когда он достаточно возбужден, он мог трахать ее вечность, но даже вечности ей будет недостаточно.

- Раздевайся, - приказал он, после того как восстановил дыхание. - На край кровати.

Нора сняла свитер, бюстгальтер, юбку, сапоги и чулки за рекордно короткое время. Она заключила с ним сделку - сейчас секс, игры потом. Потом было сейчас. Сейчас было потом.

Она стояла обнаженной у изножья кровати и дышала. Ее охватила сонливость, тяжесть. Когда Сорен застегивал манжеты на ее лодыжках и запястьях, она не сопротивлялась. Она стала вялой, безразличной. Ее суставы расслабились, словно Нора стояла под теплой водой, а не в комнате с садистом. Десятки лет практики привели ее к тому, что перспектива эротической боли заставляли ее тело расслабиться, а не напрячься.

Сорен приковал ее лодыжки к двухфутовой распорке, а руки над головой к столбику кровати. Когда первый удар трости приземлился на тыльную сторону ее бедер, Нора едва вздрогнула.

Трость была первой. Затем флоггер. Снова трость, поменьше, оставляющая адские маленькие рубцы, вместо больших синяков. После нее тяжелый флоггер. Затем ремень, этот дьявольский кожаный ремень.

Затем ничего. Нора повисла в своих оковах, ее мышцы обмякли, несмотря на то, что ее тело пылало от часа перенесенной боли. Когда Сорен расстегнул манжеты, она едва не рухнула на пол. Но он поймал ее и уложил на постель. Ради привилегии наблюдать за тем, как он раздевается, она заставила себя открыть глаза. Все в Преисподней видели Кингсли обнаженным в той или иной мере. Его французская восприимчивость искоренила скромность. Только когда он был покрыт синяками и рубцами, которые оставила она, Кингсли предусмотрительно оставался в одежде, даже во время секса. И ее… во времена подчинения, когда ее столько раз, что она и сбилась со счета, публично трахали в «Восьмом круге». Но никто кроме Норы не видел Сорена полностью обнаженным в те дни, кроме его одной и единственной любовницы - ее.

Он медленно расстегнул джинсы, пока Нора лежала и наблюдала за ним.

- Прекратите так дразнить, - сказала она и устало улыбнулась.

- Не понимаю о чем ты… - ответил он, опустив руки.

Нора перекатилась, встала на четвереньки и поползла к нему.

- Я говорю, - ответила она и взяла его за запястья, подняла его руки и помогла снять рубашку, - о том, что вы слишком медлительны, сэр. Вы знаете, что я умираю от того, как хочу вас.

- Умираешь? Мне провести соборование?

- Оно мне понадобится, если вы не разденетесь и не вставите свой член в меня как можно скорее.

- Я думал, сначала выпить бокал вина.

- Я вас ненавижу.

Сорен резко шлепнул ее по ягодице.

- Малышка, ты и за это заплатишь.

- Запишите на мой счет, - ответила она, отправляя рубашку на пол. Нора полностью расстегнула его брюки и погладила его. - Секс с вами стоит любой цены, которую я должна заплатить, сэр.

Или ее слова, или ее прикосновения убедили его. Или то и другое, но ей было плевать. Все, что было важно, это то, что оставшаяся одежда исчезла, и он снова оказался над ней и внутри нее.

Их губы встретились, и языки переплелись. С каждым проникновением она приподнимала бедра навстречу ему. Сорен обхватил ее запястья и прижал к кровати. Напряжение возрастало в ее животе, и она попросила разрешения кончить. Он позволил, и ее тело освободилось от напряжения сотней сокращений стенок влагалища вокруг его потрясающей твердости. После оргазма она окончательно расслабилась. Нора развела ноги как можно шире, приглашая Сорена погрузиться в нее глубже.

- Ты моя… - прошептал он ей на ухо. - Признаешь ты это или нет, ты по-прежнему моя.

Она закрыла глаза и промолчала. Отрицать это было бы ложью. Соглашаться было сродни поражению. Неважно, что она по-прежнему любила его, по-прежнему скучала по нему. Она не могла вернуться к нему, не могла вернуться к старой жизни у его ног, подчиняться его приказам, прятаться в его тени, жить во лжи и считать дни до тех пор, пока его не поймают и не отлучат от церкви.

«Я ваша…» - Эти слова она произнесла про себя.

Прижавшись губами к ее горлу и сжимая пальцами ее предплечья, Сорен кончил, содрогаясь и тихо выдохнув. Она закрыла глаза, пока он изливался в нее.

Вскоре она лежала на его груди, прижимаясь ухом к его сердцу. Нежными прикосновениями он ласкал ее спину от бедра до шеи, ласковыми поглаживаниями, которые успокаивали ее пылающую кожу, но в то же время делали еще больнее.

- Я не верю тебе, - сказал он, пока она оставляла несколько благоговейных поцелуев на его ключицах и выемке на его горле.

- Не верите в чем?

- Что ты пришла не поговорить. Я знаю, ты приходишь сюда не только ради секса, неважно как мне льстит то, что мое тело настолько тебя соблазняет.

- Ваше тело должно завоевывать награды, даже медали. Вашему телу должны быть присвоены почетные степени от колледжей Лиги Плюща.

- В какой дисциплине?

- Анатомия. Может даже химия. Нет… искусство. - Она посмотрела на него и улыбнулась. - Вы произведение искусства.

- Можешь продолжать так всю ночь, и я не стану жаловаться, но это не изменит того, что я знаю, что ты специально оттягиваешь момент. Я хочу тебя обнаженной.

- Я обнажена. - Она указала на свое тело. - Вы не сможете раздеть меня еще больше… если только кожу не снимете, но это будет мерзко и грязно. Я знаю, вы садист, но никогда не считала вас живодером.

- Не могу сказать с уверенностью. Никогда не пробовал.

- Попрактикуйтесь на Кингсли. Живодерство - мой жесткий предел.

- Похоже, у тебя отвращение к ответам на мои вопросы, малышка. Твое тело обнажено, но не твое сердце. - Он щелкнул ее по кончику носа. - Ты предпочтешь ответить мне или быть освежеванной?

- Дайте подумать.

- Элеонор Луиза, - предупреждающим тоном сказал Сорен. Она могла испытывать его терпение до тех пор, пока он не обращался к ней, добавляя второе имя.

- Ладно. - Она села и притянула подушку к груди. Сорен вытянулся на белых простынях и ждал. - Но помните, это вы заставили меня говорить.

- Принимается. А теперь рассказывай.

Нора глубоко вдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Никому в мире она не доверяла настолько, насколько доверяла Сорену , ценя его проницательность больше остальных, лелея его советы. Но он любил ее, хотел ее вернуть. Казалось, что говорить о Лэнсе – это слишком жестоко.

- Ты знаешь, что можешь рассказать мне все.

- Я не хочу причинять вам боль… кроме той, что уже причинила.

Он стянул простынь вниз, показывая алые следы от царапин, которые она оставила на его животе. Царапины? Скорее, рубцы. Или хуже того, следы от когтей. Они еще несколько дней будут на его теле.

- Ты не хочешь причинить мне боль? А как объяснишь это?

Она опустила голову и поцеловала рубцы.

- Мы причиняем боль друг другу, - произнес мягко слова Сорен и смахнул ее длинные волосы с ее обнаженного плеча. - Вот что мы делаем. Сделай мне больно. Поверь, я могу принимать ее так же, как и дарить.

Слезы собрались в уголках глаз, но Нора проигнорировала их.

- Жизнь внезапно стала раздражающе сложной, - призналась она.

- У жизни есть плохая привычка так делать.

- Тот парень, в моем подземелье прошлой ночью, когда вы постучались в дверь… он мне нравится.

- Он тебе нравится?

- Он мне нравится. Я только познакомилась с ним. Понимаю. Но опять же, я влюбилась в вас с первого взгляда, так что были случаи, чтобы принимать эти чувства всерьез.

- Он был полуобнажен и в твоем подземелье. Что-то мне подсказывает, что и ты ему понравилась.