Итак, он стал доктором зоологии. Чем заниматься дальше? Новый доктор решил продолжать исследование гольяна. Тем для исследования было хоть отбавляй!

Многие рыбы меняют окраску тела, как бы подделываясь под окружающий фон. У камбалы, к примеру, рисунок и окраска покровов становятся поразительно похожи на грунт, вблизи которого рыба держится. Но такое подражание возникает только в тех случаях, когда рыба видит цвет и рисунок грунта. Если, скажем (первым такой опыт провел виднейший русский ихтиолог Н. М. Книпович), закрепить камбалу на специально окрашенной доске, причем так, чтобы рыба оказывалась головой на белой части, а телом на черной и ей видна была бы только белая часть, то в этом случае камбала ведет себя так, будто вся лежит на белой доске, то есть остается светлой. Стоит изменить условия опыта, положив камбалу головой на черную, а телом на белую доску, и рыба темнеет.

Здесь важны также сопутствующие условия — прозрачность воды, освещенность ее на разной глубине. В воде мутной, где света немного, иные рыбы, например окунь, теряют красную расцветку. Проведя некоторое время в темноте, ярко окрашенные рыбы заметно тускнеют. Все это были факты старые. Фриш же показал другое: он наносил на глаза рыбы слой светонепроницаемого лака, и тем не менее покровы ослепленной рыбы, смотря по условиям опыта, то темнели, то светлели, то есть продолжали реагировать на свет. Но ведь рыбы не видели, они полностью были слепы!

Да, было над чем поломать голову.

Фриш стал доискиваться, выяснять, какое именно место на теле рыбы может воспринимать воздействие света.

Поместив в сосуд с проточной водой ослепленного гольяна, экспериментатор медленно перемещал по его телу пучок ярких лучей. Несчетное число раз прошелся по рыбе взад и вперед луч, проверив каждое перышко плавников, каждую чешуйку. Безуспешно!

Но кто ищет, тот находит. Когда светлая точка коснулась маленького участка на средней линии головы, чуть позади ослепленных глаз, светлая поверхность тела начала резко темнеть.

Вот это находка!

Проверив себя несколько раз самым придирчивым образом, Фриш помчался к Зигмунду Экснеру. Кто еще способен оценить эту ошеломляющую новость, такое открытие? Но дядя Зигмунд не стал торопиться с выводами. В отчете племянника все было чересчур гладко и ясно, а профессор Экснер любил повторять, что наиболее поразительные новинки в науке слишком часто оказывались неверными.

Однако он не поленился поехать к Карлу в институт и, несколько раз проследив весь ход опыта от начала до конца, сдался:

— Верно, так и есть! Очень изящно получается. Но тебе придется еще разобраться, что именно здесь действует на рыб: свет или тепло.

Фриш и сам уже об этом думал, так что план соответствующего эксперимента был у него давно подготовлен… Собственно, все оставалось в опыте по-старому, без перемен, только дополнительно вводилась отделявшая подопытную рыбу от источника света прозрачная ширма. Таким образом, с пучка лучей снималась его тепловая нагрузка. И охлажденный свет, едва коснувшись маленького участка на голове позади линии глаз, продолжал менять окраску слепых гольянов.

Значит, тепло здесь было ни при чем…

Дальше Фриш поставил опыты с рыбами, глаза которых покрывал светонепроницаемым лаком сверху, снизу, с боков. Вторая серия посвящена была рыбам, ослепленным только с одной стороны: с правой или с левой. Исследователь на все лады видоизменял вопрос, задаваемый гольяну. И каждая серия опытов прибавляла крупицу знания к накопленным прежде.

Самые кропотливые анатомические исследования показали, что под светочувствительной точкой на лбу ослепленного гольяна нет ничего похожего на остаточный третий глаз, который давно обнаружен зоологами, например, у ящериц. Тут было совсем другое: у гольяна позади линии глаз к поверхности головы приближается, выдаваясь изнутри, удлиненный вырост шишковидной железы мозга-эпифиза. Все говорило о том, что клетки этого выроста и воспринимают свет.

Фриш решил для порядка провести еще один, казалось, решающий опыт: он ослепил рыбу и удалил у нее эпифиз.

— Ну, теперь-то гольян, конечно, перестанет темнеть на свету, — рассуждал ученый.

Но получилось иное: лишенная эпифиза рыба по-прежнему продолжала реагировать на свет. Потребовалось еще несколько серий опытов, которые в конце концов позволили заключить, что не один только эпифиз, но вся область средней зоны мозговых полушарий рыбы в какой-то мере светочувствительна.

Вот теперь наконец все приходило в ясность, и Фришу осталось только размышлять на тему о том, как надежна и устойчива живая система, как действенны самой природой заложенные в ней параллельные, вторые и третьи, запасные устройства, способные включаться в работу, когда выходит из строя, перестает действовать главное приспособление.

Урок, преподанный гольяном, Фриш крепко усвоил: открыв в живом какой-нибудь орган, выясни, чем и как подстраховано его действие!

Гольян и его световоспринимающая точка на лбу, позади линии глаз, стали темой многих исследований уже не одного сотрудника института. И сколько же еще открытий было сделано в этой области!

В одном из опытов ослепленного гольяна приучили брать корм при свете, и достаточно было скользнуть лучом по его лбу, как слепая рыба принималась искать обещанный светом корм.

Может показаться, что исследования все дальше и дальше уводили Фриша от прославившей его пчелиной темы. Но названные явления — это воздействие светом, кормовая дрессировка… Еще не скоро, но именно эти темы станут ступеньками на главном пути его научного поиска.

А сейчас Фриш снова расстается с Веной и возвращается в Мюнхен, он становится ассистентом у Рихарда Гертвига. Здесь Фриш считает себя вынужденным — впрочем, никто его к тому не обязывал! — начать полемику с виднейшим мюнхенским врачом, директором глазной клиники профессором Карлом фон Гессом.

Сказать по правде, вступать в спор с фон Гессом было не менее рискованно, чем на экзамене по философии с профессором Мюллером. Но отмалчиваться Фриш не имел желания. В самом деле: Гесс, ссылаясь на свои опыты с рыбами и беспозвоночными, утверждал, будто все эти животные полностью лишены цветового зрения, неспособны различать краски.

Но как же это возможно? — спрашивал себя Фриш. Почему в таком случае появляются разноцветные и яркие брачные наряды многих рыб? И потом, в опытах на разноцветных фонах рыбы вели себя так, что можно было не сомневаться в ошибочности выводов фон Гесса, во всяком случае в отношении рыб. Все-таки Фриш решил еще раз проверить и поставил целую серию опытов по дрессировке рыб с помощью корма на шафраново-желтом фоне. Все опыты показали, что рыбы разбираются в окрасках.

Об этом Фриш и сообщил, опубликовав в «Трудах Немецкого зоологического общества» за 1911 год статью «О цветовом зрении у рыб».

Что поднялось!

— Безусый ассистентишка, недоучившийся медик, осмеливается публично выступать против тайного советника, руководителя крупнейшей клиники офтальмологии!

Фриш почтительно пригласил фон Гесса присутствовать на опытах.

— Какое самомнение! — продолжал кипеть тайный советник. — Приглашать меня! Будто мне и делать нечего, как смотреть его опыты!

По-своему перетолковав данные Фриша, фон Гесс подогнал их к своей теории и в пух и прах разнес и высмеял своего противника.

Нельзя сказать, чтобы это было приятно. Угрюмый ходил Фриш, размышляя, как поступить, раз фон Гесс не хочет смотреть опыты и не намерен повторить их сам.

— Знаете что, — посоветовал ассистенту профессор Гертвиг. — Бросьте вы эту дискуссию! Гесс человек в годах… Да и не в них дело. Какой прок в споре? Потеря времени, и только! Проведите опыты при мне, я заверю протоколы, и мы их опубликуем. Но, пожалуйста, никаких полемических отступлений: факты, факты и выводы. Согласны?