— Немало грызей, — заметил Хем, — Думаю нам не стоит так скучиваться, хватит и четырёх пушей.

— Пока есть кому пойти, надо идти, — возразил Гуг, — Пусть другой группой, но надо. Обезов на всех хватит, Хем-пуш.

— Хорошо, но если кому-то поперёк хвоста, не ходите, — предупредил Хем.

— Не грызи грызомого, — усмехнулись грызи.

В итоге определили три партии по четыре грызуна в каждой. Дело было в том, что столько пушей не могли бы спрятаться в тачко — она была рассчитана на двоих, и четверо влезали еле-еле. Идти рядом с тачко означало основательно рисковать хвостом в случае нападения рвачей или обезов.

— Значит тупо возьмём и расширим ящик, — цокнул Марамак, — Обойдёмся без копий, просто закроем досками. А двенадцать стрелков из укрепления — это не пушок.

Мысль была принята в качестве рабочей версии и одобрена ухомотанием. Гуг также просветил, что в запасниках Клычино имеется некоторое количество оборудования, типа оружия и броньки, которую самое время использовать по назначению. Хем разжился новым шипованным ошейником, шире и прочнее, чем старый, налапниками на все четыре лапы, клевцом, крестолуком, совмещённым с огнемётом, и нахвостным ножом. Клевец представлял из себя молоток с узким жалом, выточенный из прочного чёрного камня и одетый на длинную ручку: им удобно тюкнуть («клюнуть») издалека, с двух-трёх шагов, причём пробой головы при попадании гарантирован. Большой крестолук предназначался для запуска стрел, но снизу имелся и небольшой деревянный поршень, перекинув на который тетиву, можно было выпускать струи зажсмеси на пятнадцать шагов. Питания от бочонка у этого огнемёта не было, обычно грызь вешал флягу с зажсмесью на пояс или за спину, и наполнял поршень при помощи трубки. Это было не так быстро, зато гораздо меньше шансов опалить себя самого. Нахвостный нож был придуман где-то в лесах Кишиммары и был признан полезной погрызенью: быстро закрывающийся, он крепился ремешком к хвосту и прятался под пухом; в нужный момент было достаточно мотнуть хвостом так, чтобы ножик оказался под лапой, и выхватить его. Утяжелять хвост чем-то большим было трудно, так как и так он несёт на себе уйму пуха.

Дабы не тащить лишнего, стрел с собой не брали, только перья для хвостов, ибо выгрызть саму стрелу можно и на месте. Зажсмеси для огнемётов нашлось два маленьких бочонка, остальное, как цокалось, можно было достать в Пропушилово.

Однако скоро цоки цокаются, да не скоро дело делается. В Пропушилово тамошние грызи заверили, что всякие там «обойдёмся без копий» для обезов не катят. Как утверждали те кто слышал очевидцев, обезы уверенно освоили метание камней и были случаи применения ими огня. По крайней мере, испугать их огнём уже явно не светило. Ввиду этого нельзя было предположить другого варианта, кроме того чтобы тащить на место самую настоящую тачкотанке, весом полторы тыщи пудов. О том чтобы тащить её вчетвером, не могло быть и речи, да и двенадцать пушей могло показаться мало, получалось по сто тридцать пудов лишнего веса на каждого. В результате некоторых перецоков нашлись грызи, идущие порожняком в нужном направлении и готовые подсобить ради хорошего дела; более того, немало грызей вызывались немедленно присоединиться к походу, но на это пропушиловцы предлагали доброохоту испробовать свои силы на Даре или Хеме. Проба как правило выявляла отсутствие подготовки, что и требовалось доказать.

У тачтанке были огромные, выше роста грызя, колёса, так что катилась она по ровному месту довольно легко и могло показаться, что утащить её не составит труда. Однако через килоцоки наступало понимание, что двигать такую телегу — нужно таки много сил. Вдобавок местность на юге Листвянки, которую предстояло преодолеть, шла холмами, и пушам приходилось переть тачтанке вверх; правда, перевалив через вершину, можно было расслабиться, так как под горку катилось соразмерно легче. Из-за того что отряду постоянно помогали попутные грызи, шло вполне уверенными темпами и за четыре дня докатились до границ Листвянки; с юга подул горячий ветер, и впереди раскинулись степи. Хем некоторое время пялилися туда, не веря своим глазам: действительно, ни одного дерева, поле до горизонта! Впрочем он быстро справился с удивлением и снова впрягся тащить телегу.

— Пыщ, жарища, — отдувался грызь, — Сдесь всегда так, Дар?

— Хем-пуш, — засмеялась она, — Это сдесь самая весна, видишь сколько всего цветёт? Через двадцать дней будет гораздо, гораздо жарче.

Вдобавок, по степям дорог не прокладывали, итак иди не хочу, так что попутчиков больше не имелось. Все единицы веса теперь были на двенадцати грызях, и это им не очень нравилось. Один из пушей, Хорь, отцокал предложение таки тащить телегу по прямой, а за водой к реке посылать отдельные хвосты — быстрее будет. Частенько этими хвостами были Хем и Дара, которым совместное околачивание было исключительно по пуше. Набрав воды в бочонок на тележке, они не упускали случая потискаться в высокой приречной траве, потому как посередь степи сныкаться просто некуда.

— Великолепнейшая пушнятина! — ласково цокнул Хем, обнимая белку.

— Ну вот, а ты мне чуть глаз не выбил, — хихикнула Дара и лизнула его в нос.

— Ага, тебе выбьешь, — засмеялся грызь, — Скорее сам останешься без.

Однако им ещё предстояло перетаскивать тачтанке через все степи и пустыню. Как цокали знающие, пройти через степи не вопрос, вот с пустыней всё сложнее — переться по барханам можно только налегке, а любые тележки провозили по солончакам, где засоленная почва превращалась в твёрдое покрытие. Грызи тянули телегу с утра, потом основательно отдыхали и снова тянули до вечера, двигаясь неплохим шагом; в таком режиме успевали отдохнуть за ночь, кроме того пуши-то подобрались сплошь натасканные и здоровые. Ориентировку осуществляли в основном по карте, даденной одним из грызей в Пропушилово, и спрашивали направление у местных. Местные белки, песчанники, отличались от рыже-серых таёжников светло-бежевой в чёрную полоску окраской и отсутствием заметных кисточек на ушах. Жили они как правило в довольно глубоких землянках, утеплённых сеном; сверху их гнёзда выглядели просто как большие норы. Грызниц они не делали, так как в степях чаще всего была хорошая погода, а дожди редкость. Не меньшей редкостью сдесь были и отряды пропушиловцев, так что песчанники смотрели довольно таки круглыми глазами.

Пожалуй самым изматывающим для грызей была не жара и не надобность толкать телегу, а постоянное присутствие множества пушей; от этого создавалось впечатление стада и хотелось немедленно отсюда выбраться. Вдобавок если ветер был попутный, грызей захлёстывало поднятым шлейфом пыли, так что приходилось закрывать глаза, а на зубах скрипел песок. Только на привалах появлялась возможность разойтись подальше и не мозолить друг другу уши.

— Песок, — произнесла Дара, пересыпая песок лапкой.

— Да уж, этого добра тут навалом, — согласился Хем, и ещё потянув, цокнул что хотел, — Дара, я хотел бы чтобы ты была моей согрызуньей.

Та округлила глаза и повела ушами, казалось сильно удивившись.

— Хем, я же наполовину песчанник.

— Ну и что? — пожал плечами грызь.

— Ты не знаешь? — посмотрела на него Дара, — У полупесчанников не может быть потомства.

— Ну и опять что?

— Как что, — смутилась белка, — Тебе же нужна, как цокнуть, самка?

Хем некоторое время смотрел на неё, потом сгрёб в объятья и крепко прижал к себе.

— Дара, мне нужна не самка, а ты, только ты, — прошептал он в пушистое ушко, — Да будь ты семь раз полупесчанником…

— Грызо, — потёрлась об него Дара.

— Самое счастливое грызо в мире, — уточнил Хем.

Самому счастливому грызо в мире, вместе с его согрызуньей, предстояло ещё…

— Пойдёте вперёд через пустыню, — цокал Ришт, — Потому что если появится опасность, нам надо знать об этом задолго.

— Как мы вам сообщим? — резонно спросил Хем.

— Подожжёшь стрелу и пустишь повыше. Вы должны быть на ночной переход впереди нас, грызо, чтобы видеть что там свободно. Будем переходить ночью, когда обезы не ходят.