Под тачкотанке она имела вслуху бронированную телегу, которая использовалась для перевозки орудий, тяжёлых для лапного переноса — катапульт, баллист и так далее; телега закрывала стрелков и давала им неограниченные боеприпасы, что делало её, вкупе с отрядом натасканных трясов, эффективным оружием. Тачкотанке использовались при уцокнутом разгоне, когда трясины с огромных территорий собрались, чтобы ликвидировать очаг распространения лютой нехрурности.

— А ты карту слышала когда-нибудь? — хмыкнула Кулифа, — Где Щенков, и где Бурнинач!

— В том и песок, — кивнула грызуниха, — Прямого пути нет, поэтому грызи собирались довести груз на плотах по рекам примерно туда, где у нас Весёлая Пырь сейчас, а зимой перетащить по льду через болота и выйти в бассейн соседней большой реки, откуда уже можно вплавь и вдоль побережья.

— На болоте лёд пухня, Макузь постоянно цокал! — цокнула Речка.

— Вот именно. Судя по всему, эта штука провалилась под лёд и утонула скраю одного из тарных прудов, а когда наши стали копаться и бить сваи — наткнулись.

— Наткнулисёнок, — поправил Бронька.

— Да. А поскольку дров в болоте как сейчас нет, так и тогда не было, и паровиков никаких не имелосиха, то даже вытащить эту клячу слышимо не смогли, а пока возились — разгон уже закончился, так и бросили.

— Ну бросили и бросили, — пожал плечами Баклыш, — Оно что, такое ценное?

— Бесценное, — хихикнула Ситрик, — Тобишь цены никакой.

— Так зачем его тогда вообще слушают?

— А ты подумай, — улыбнулась Кулифа, — Когда не было ещё паровиков, и грызи знали о Мире куда меньше теперешнего, такой поход был очень серьёзным предприятием. И самое главное, что затеяли его не для того, что набить себе брюхо или потешиться, а потому что хотели помочь своим.

— Именно, — взволнованно цокнула Ситрик, — Настолько, что в глушайшем цокалище собрали полный комплект тачкотанке. Это сейчас пухня, а тогда это было как… ну, как зимоход серии «С», понимаешь?

— Кажется понимаю, — почесал ухи грызунёнок, — Но ведь они эту же тачку и утопили.

— Это уж поперёк не цокнешь. Но это не умаляет грызьего стремления, — пояснила Ситрик, — Поэтому наши хотят поднять телегу и оставить как память. Ну знаете, как в музее.

— Сгниёт враз, — точно цокнул Бронька.

— Попуху, переделать заново, но точно по образцу. Главное же не материал, а соль.

— О, вспомнил! — цокнул Баклыш, — В библиотеке есть книжка про! Йа всё хотел взять, но её утащили в школу.

— Ну вот, как сумеешь схватить — послушай.

Однако пока что наступили основательные сумерки, и пушам — всем без исключений — подумалосиха про суркование, потому как шарахаться впотьмах белки не уважали. Конечно в доме был масляный фонарь, но напух оно надо, когда не надо — без фонаря лучше слышно звёзды и в кронах деревьев летают ночные птицы и жуки. Грызунята забились в сурящик, и обложившись пуховыми хвостами со всех сторон, тут же засопели, а крупные сели ещё покрошить немножко на уши, потому как им было, что цокнуть.

— Да, есть что цокнуть! — распушила щёки Кулифа, — Песок-песок-песок! Песок-песок-песок!..

Грызи сдержано прокатились по смеху, чтобы не будить суркующих.

— Как там в Щенкове? — спросила Ситрик, — Кроме того, что в пух.

— А кроме ничего! — хором ответили двое, и Бронька продолжил, — Ну, что тебя будет интересовать, так чейнин грызунёнок уже укрупнился достаточно, чтобы его взяли на полу-тряса в учгнездо.

— Здорово! — цявкнула Ситрик, — Вот не знаю, как наша белочь вырастет, может тоже ломанётся.

— До этого ещё дотрясти надо, — напомнила Кулифа, — У Ратыша, ну который речник, на пристани брата зашибло. Как-грится сегодня цокал, завтра нет.

— Фщу, — подёрнула ухом грызуниха, — Как так?

— Да просто, бегал как олуш возле грузовика, а оттуда грызь поддон сбросил, ну и торцом прямо на уши. А ты думаю знаешь, сколько эта тупь весит… так что, наповал.

— Бывает, у Мака тряс лапу отдавил под шпалой, овощ эдакий.

— А у вас тут, цокалось, с заразными комарами что-то есть? — припомнила Кулифа.

— На самых болотах — да. Ничего особенного, если принимать меры, — пожала плечами Ситрик, — Какие грызи ещё не болели, те трясут только будучи в полном здравии, ну чтобы там никакого кашля и всё такое. Если их кусает заразный комар, забодай его другой комар, а он скорее всего кусает, то грызя помещают в лечебень и отстаивают, пока не пройдёт.

— А оно обязательно пройдёт? — хмыкнул Бронька.

— Обязательно. У нас, насколько йа помню, уже под тысячу случаев, и ни одного жмурика, да и последствий никаких. Потерпеть приходится, это да, но потом грызь уже не заражается вообще, хоть истыкай его этими комарами.

— Серьёзно? — удивилась Кулифа, — С чего бы?

— А никто не грызёт, но опыт цокает, что так оно и есть. Вслуху этого врачихи думают о том, как бы намеренно заражать грызей, когда есть все условия для перенесения болезни. Правда, пока ничего особо конкретного не придумали, потому как комаров трудно содержать в неволе.

Представив себе комаров в неволе, белки снова прокатились по смешкам.

— В общем, это вполне терпимо, — цокнула Ситрик.

— Посиди-ка на хвосте, а ты тоже болела?

— Вообще-то да, — кивнула грызуниха, — В первую же весну, как оказалась надолго возле болот. Странно что мы на хватанули, ещё когда разведывали. Ну и Макки конечно тоже того, так что мы тёртые грызи.

— Это уж кто бы выставил под сомнение. Вы главное белочь берегите, — предуцокнула Кулифа.

— А то. Белочи там делать нечего, а если уж чисто попыриться — так в накомарниках, — пояснила Ситрик, — А так эти комары сюда не долетают, даже когда ветер с болот.

— Да тут вообще не чуется, что болота, — подтвердил Бронька, — Место самое в пух!

— Макки выбирал, — цявкнула белочка, вспушившись.

— Это могла бы и не цокать, потому как неважно, кто выбирал. Место от этого другим не станет, а Макки твой и без этого — тот ещё пуховик.

— ХРУ! — довольно громко сказал кабан в кустах за живой изгородью, и белки были вынуждены согласиться, что сказано весьма метко.

Три пуши сидели далеко за полночь, привалившись к мягким бокам друг друга и глазея на звёздное небо, по которому тащились компактные кучки облаков — а над облаками мерцали россыпи светящихся точек и даже несколько явных кружочков разного цвета — жёлтый, синий и белый. В кронах жужжали жуки и суетились летучие мыши, смотревшие на жуков с точки слуха набить брюхо.

Макузь же в это время ходил кругами возле норупла, где ночевала бригада путепрокладчиков; останавливались они возле Понино, чуть подальше от края болота. Тут специально для путейцев сделали дополнительную стрелку и тупиковую ветку, упиравшуюся в огромную ель, чтобы не гонять состав каждый раз в Таров, дабы освободить путь. Нынче громоздкие вагонетки и укладчик с краном как раз в ель и упёрлись, и постепенно остывал котёл — хотя все знали, что за ночь остынет он так себе, тем более не на морозе. Макузь же раздумывал над вообщами — как он и любил это делать — и над конкретикой, в плане того как лучше заменить часть настила. Кроме того, мысли его возвращались к найденной в болоте тачкотанке — не в первую очередь, но грызь имел полную решимость её вытащить.

— Из принципа! — пояснил он ближайшей ёлке, и та согласно промолчала, — Хотя в общем не из принципа, а из трясины, но и из принципа тоже.

Пока же следовало устроить ремонт путей, что не так просто, как может показаться с высоты птичьего помёта. В целом ветка, проходящая через топь по настилу, была одна, и когда её перерезали — таровые платформы оставались без подвоза дров и вывоза собственно тара. За этим рожном Макузь и настоял в своё время на постройке тупика — он назывался Тупой тупик — чтобы иметь возможность выехать оттуда вечером, после прохода последнего поезда, быстро прибыть на место и наковырявшись до утра вдосталь, слинять обратно. Таким образом транспортному сообщению вообще ничего не мешало, хотя и наковырять за одну ночь более чем несколько новых свай или пару десятков метров дороги — не получалосиха. С другой стороны, поскольку процесс был постоянный — его вполне хватало для аммортизации путей.