Саркан схватил со дна пригоршню гальки с песком и бросил в нее, пробормотав заклинание увеличения. В полете камешки выросли до размеров булыжников. Они врезались в королеву, взметнув от ее тела в воздух миллион искр, словно разворошенный кочергой костер, но даже от этого она не развалилась кучей углей. Она горела, но не сгорала. И продолжала идти. В пруду она опустилась на четвереньки, окруженная облаком шипящего пара.
Внезапно узкий ручей стал течь быстрее через камни, словно зная, что пруду требуется восполнение. Даже под слоем воды она продолжала мерцать — где-то внутри нее, отказываясь затухать, пылало пекло. Королева обеими руками вливала в себя воду, но большая ее часть вскипала от раскаленной кожи. Потом она подняла один из камней, что бросил в нее Дракон, и каким-то странным волшебным приемом вынула из него сердцевину, сделав для себя подобие чаши для питья.
— Давай вместе, — крикнул мне Саркан. — Насылаем на нее огонь! — Я вздрогнула от неожиданности. Я казалась загипнотизированной ее горением и одновременной живучестью. Взяв волшебника за руку я произнесла: «Polzhyt mollin, polzhyt talo», — и начала напевать про горящий очаг и легкий ветерок, раздувающий пламя. За спиной королевы Чащи снова начали потрескивать горящие корни, а внутри ее тела с новой силой вспыхнуло пламя. Она с гневным криком отстранилась от чаши. Ее глаза были черными провалами с пылающим в них огнем.
Со дна реки выросли лианообразные стебли, опутавшие наши ноги. Я умудрилась освободить из их объятий свои босые ноги, а Саркан не смог, потому что они переплелись со шнурками на его сапогах, и он упал в воду. Мгновенно другие водоросли ухватили его за руки и потянулись к горлу. Я погрузила руки в воду, схватилась за стебли и произнесла: «Arakra». По всей их длине мелькнула ярко-зеленая искра, заставившая их отпрянуть. Мои пальцы тоже оказались обожжены. Саркан произнес короткое заклинание, помогшее ему освободиться, пожертвовав оплетенными сапогами. Мы выбрались на берег.
Вокруг нас зашумели очаговые деревья. Они дрожали и качались в общем возмущении, перешептываясь шелестом своей листвы. Королева Чащи отвернулась от нас. Она не только использовала чашу для питья, но и поливала из нее горящие корни огромного очагового дерева, пытаясь погасить пламя. Вода Веретянницы постепенно, по чуть-чуть, гасила горящее в ней пламя. Так ее погруженные в воду ноги уже не тлели, превратившись в почерневшие головни.
— Дерево, — хрипло сказал Саркан, с трудом поднимаясь с берега. Вокруг его горла подобно ожерелью из шиповника краснели следы от стеблей. — Она пытается его защитить.
Я выпрямилась на берегу и посмотрела вверх. Дело шло к вечеру. Воздух стал насыщеннее и влажнее. «Kalmoz», — сказала я призывно небу. На нем начали собираться облака: — «Kalmoz». Начался моросящий дождь, испещривший каплями поверхность воды, и Саркан недовольно мне сказал:
— Мы вроде бы не хотели помочь…
«Kalmoz!», — выкрикнула я, взметнув руки к небу и призвав молнию.
На этот раз я знала, чего ожидать, но это не значит, что я была готова. Видимо нет способа к этому приготовиться. Молния снова отключила весь окружающий мир, на единственное ужасное мгновение погрузив все вокруг меня в слепящую белую тишину, а потом с ревом скакнула от меня и ударила в огромное очаговое дерево, ударив прямо в сердцевину.
Сила резко отбросила меня назад, закрутив. Оглушенная я упала в ручей щекой на траву и гальку. Надо мной задрожали покрытые золотистой листвой ветви. Я была оглушена, опустошена и потеряла ориентацию. Окружающий мир стал звучать странно приглушенно, но даже через эту ватную прослойку я смогла расслышать поднимающийся ужасающий вопль ужаса и ярости. Мне удалось на дрожащих руках оторвать голову от земли. Очаговое дерево горело, вся его листва была объята огнем. Весь его ствол почернел. Молния угодила в одну из нижних скелетных ветвей и отколола почти четверть ствола.
Кричала королева Чащи. Инстинктивно она наложила руки на ствол, пытаясь прижать отломанную ветвь обратно, но она сама продолжала гореть. Там, где она бралась за дерево, кора снова загоралась. Ей пришлось отнять руки. Из земли появились тонкие гибкие прутья, взобравшиеся по стволу очагового дерева, оплетая его, пытаясь свести вместе отломанные части. Королева повернулась и с искаженным от ярости лицом через пруд пошла ко мне. Я, пошатываясь, попыталась на четвереньках отползти, но знала, что не удастся. Она не была ранена смертельно, несмотря на то, что дерево серьезно пострадало. Это очаговое дерево не было ключом к ее жизни.
Удар молнии отбросил Саркана в гущу деревьев. Он как раз выбирался оттуда, пошатываясь, в обугленной, дымящейся одежде. Наставив палец на поток воды, едва слышно для меня жужжащим словно оса голосом он произнес: «Kerdul foringan», и поток изогнулся. «Tual, kerdul…» — речное дно провалилось. Река неуверенно, медленно отвернула, и потекла другим руслом прочь от пруда и горящего дерева. Оставшаяся в пруду вода начала испаряться столбами горячего пара.
Королева повернула к нему. Она вытянула руки и из воды взметнулось еще больше стеблей. Она ухватилась за их верхушки и потянула их вверх, а затем метнула их в волшебника. Стебли росли и распухали в полете, едва коснувшись его тела, они начали опутывать его, утолщаясь, по рукам и ногам, и повалили на землю. Я пыталась подняться. Руки щипало, нос не мог дышать от дыма, но королева словно оживший уголь, оставляя за собой след из пара и дыма, приближалась ко мне слишком быстро. Она схватила меня, и я завопила. Я почувствовала, как обгорает, обугливаясь под ее хваткой, моя собственная плоть.
Она потащила меня за собой. Из-за боли я ничего не соображала и не видела. Мое платье начало тлеть, рукава под ее обжигающими пальцами загорелись и свалились с моих рук. Воздух вблизи от нее дрожал и был раскален как в духовке. Пытаясь вздохнуть, я отвернула от нее лицо. Она протащила меня за собой через пруд, через обугленное пепелище ее холма, где она устроила себе логово, к расколотому дереву.
Я догадывалась, что она собирается делать, и даже несмотря на боль я кричала и сопротивлялась. Но хватка королевы была безжалостной. Я лягалась, обжигаясь, босыми ногами. Слепо тянулась к силе и даже почти выкрикнула заклинание, но она тряхнула меня так сильно, что я прикусила язык. Королева Чащи казалась окружившим меня тлеющим углём, повсюду распространяющим пламя. Я пыталась обхватить ее, прижаться к ней, предпочитая обгореть до смерти. Мне вовсе не хотелось узнать, что со мной сделает скверна, и что она сделает с помощью моей силы, влившейся в это огромное очаговое дерево, растущее прямо посредине Чащи.
Но ее хватка не ослабевала. Королева впихнула меня сквозь обугленную древесину и пепел в расщелину, пробитую моей молнией в стволе очагового дерева. Хватка оплетающей меня лозы усилилась, и очаговое дерево сомкнулось вокруг меня словно закрывшийся гроб.
Глава 31
На мою кожу и волосы хлынул холодный мокрый, зеленый и липкий древесный сок. Произнеся прерывающимся голосом увеличивающее силу заклинание, я отчаянно надавила на древесину, и дерево, треснув, открылось. Я яростно разодрала края коры, просунула голую ногу в нижний край щели, и, исколов пальцы на руках и ногах об острые щепки, сумела выбраться на поляну. Ослепленная страхом, я отползала, бежала, неслась от дерева прочь, пока не рухнула в холодную, бодрящую воду, и когда поднялась… то обнаружила, что буквально все изменилось.
Не было ни следа пожара и борьбы. Я нигде не нашла ни Саркана, ни королевы Чащи. Пропало даже огромное очаговое дерево. Кстати, как и все остальные. Поляна казалась полупустой. Я в одиночестве стояла на берегу тихого пруда в совершенно другом мире. Вместо вечера здесь было раннее утро. Между веток свистели, переговаривались птицы, а у водной ряби пели свои квакучие песни лягушки.
Я тотчас поняла, что угодила в ловушку, но это место не было похоже на Чащу. Оно не походило на увиденное мною ужасное извращенное и мрачное место, по которому блуждала Кася или где, понурившись, сидел у корней дерева Иржи. Даже поляна не казалась настоящей, полной присущей ей необыкновенной тишины. Пруд ласково омывал мои лодыжки. Я повернулась и помчалась, разбрызгивая воду, по дну к Веретяннице. Саркан не сможет в одиночку произнести Призывание, чтобы указать мне путь к бегству, но раз Веретянница послужила нам тропой для входа сюда, то может быть она сможет стать и выходом.