Я этого даже не заметила. Все это не было для меня слишком неожиданно, кроме того, под этим ужасом на мне была прекрасная нательная рубашка.

— Просто я… готовила и прибиралась, — постаралась оправдаться я.

— Самая грязная вещь в этой башне — ты, — чистая, хоть и суровая правда. Я покраснела и, опустив голову, пошла к столу. Поставив поднос и оглядев еду, я вдруг с ужасом заметила, что за то время, пока я бродила по башне, все, за исключением масла, остыло. Оно же растаяло и начало стекать на тарелку. Даже мое прекрасное печеное яблоко сморщилось.

Я потерянно уставилась на этот ужас, пытаясь сообразить, что мне делать: забрать и унести? Или он не заметит? Я обернулась, чтобы проверить и чуть не взвизгнула от ужаса: Дракон стоял прямо за мной, заглядывая через мое плечо на еду.

— Теперь я понимаю, почему ты думала, что я брошу тебя в огонь, — произнес он, нагнувшись и зачерпнув ложкой рагу, проткнув слой остывшего жира и вывалив еду обратно. — Из тебя обед вышел бы поприличнее этого.

— Вообще-то я не лучшая в мире стряпуха, и все же… — я остановилась, чтобы объяснить ему, что все не так уж плохо с виду, и что я просто заблудилась, но он фыркнул в ответ, прервав мои мысли:

— Ты хоть что-то делать умеешь? — насмешливо поинтересовался он.

Если б только меня подучили, как прислуживать; если б я хотя бы догадывалась, что меня действительно могут выбрать, то подготовилась заранее; если б я чувствовала себя чуточку менее ничтожной и уставшей; если бы оставила остатки гордости на кухне; если бы он не стал нарочно насмехаться надо мной за неряшливость, чего никогда не делали те, кто меня любил… если бы только не это все, и если бы я не наткнулась на него на лестнице, и выяснила, что он не станет бросать меня в очаг, то я бы, наверное, просто покраснела и убежала.

Вместо этого я грохнула подносом об стол и выкрикнула:

— Почему же вы выбрали меня? Взяли бы Касю!

Я тут же заткнулась, наполовину от стыда, наполовину от страха. Я чуть было не начала извиняться, объясняя, как мне жаль, и что вовсе не хотела этого говорить, что не хочу, чтобы он забирал вместо меня Касю, что пойду приготовлю другой обед…

— Кого? — нетерпеливо переспросил он.

Я застыла с открытым ртом.

— Касю! — наконец, сказала я. Он лишь смотрел в ответ с таким видом, будто я только что подтвердила его опасение в моей неизлечимой тупости, поэтому, смутившись, я тут же позабыла о своих благородных порывах извиняться:

— Вы должны были выбрать ее! Она… умная и храбрая, и хорошо готовит, а еще…

С каждым словом он все заметнее терял терпение, наконец он прервал меня:

— Да, я ее помню. Девочка не с таким лошадиным лицом, и куда опрятнее, и которая, думаю, не ругалась бы со мной в этот самый момент. Вы деревенские все более-менее утомительны по началу, но ты превзошла всех, став образцом несовершенства.

— Значит я вам и не нужна, — покраснев, зло огрызнулась я, обидевшись за лошадиное лицо.

— К моему большому сожалению, — ответил он, — тут ты ошибаешься.

Он взял мою руку за запястье и развернул кругом. Сам он встал вплотную за моей спиной и вытянул мою руку над подносом с едой:

— Lirintalem, — произнес он странное слово, которое текуче слетело с его губ и прозвенело в моих ушах: — Повторяй со мной.

— Чего? — никогда прежде я это слово не слышала. Но он прижался сильнее к моей спине, нагнулся к уху и угрожающе прошептал: — Повторяй.

Я вздрогнула и, сдавшись лишь бы он отстал, произнесла, пока Дракон удерживал мою руку над едой: — Lirintalem.

Воздух над подносом пугающе задрожал, словно весь мир был всего лишь прудом, в который бросили камень. Когда воздух перестал дрожать, еда на подносе изменилась. Там, где находилась яичница — появился жареный цыпленок, на тарелке вместо рагу — горка весенних ростков фасоли, хотя был давно не сезон. Вместо запеченного яблока — яблочный пирог с тончайше нарезанными дольками, посыпанный крупным изюмом и пропитанный медом.

Дракон отпустил меня. Без его поддержки я покачнулась, вцепившись в край стола. Я глубоко вздохнула, словно кто-то только что изо всех сил стукнул меня в грудь. Такое чувство, будто меня только что выжали как лимон. Перед моими глазами мелькали разноцветные звездочки. Я покачнулась, едва не свалившись в обмороке. Смутно я заметила, как он уставился на поднос со странным выражением на лице, словно был одновременно и удивлен, и испуган.

— Что вы со мной сделали? — прошептала я, когда ко мне вернулось дыхание.

— Хорош ныть, — ответил он презрительно. — Всего лишь небольшое заклинание. — Если удивление и было, от него не осталось и следа. Усаживаясь за стол с едой, он махнул рукой в сторону двери: — Ладно, убирайся. Ясно, что на тебя придется тратить необычно много моего драгоценного времени, но на сегодня достаточно.

Этому указанию я с радостью подчинилась. Я даже не стала задерживаться, чтобы забрать поднос, просто, ощупывая себя, побрела прочь из библиотеки. Меня шатало от слабости. Мне понадобилось почти полчаса, чтобы взобраться вверх по лестнице на верхний этаж. Наконец я зашла в крохотную комнату, закрыла дверь, подперев ее сундуком и рухнула на постель. Если Дракон и приходил, пока я спала, я его не слышала.

Глава 2

Следующие четыре дня я не видела Дракона. Я провела их на кухне с утра до ночи. Разыскав несколько поваренных книг, я последовательно пробовала приготовить каждый рецепт, стараясь стать самой лучшей поварихой на свете. Кладовые ломились от продуктов, так что о потраченном зря голова у меня не болела. Если блюдо выходило плохо, я съедала его сама. Следуя совету, я оставляла еду, накрыв крышками, ровно за пять минут до установленного времени и удалялась прочь. Я ни разу не застала его внутри и не слышала от него жалоб, так что была собой довольна. В сундуке для одежды в моей комнате нашлось несколько домашних платьев. Они более-менее мне подошли, хотя ноги были видно до колен, рукава были коротки, и пришлось подвязать на груди, чтобы не болтались — зато я была опрятна как никогда.

Я не хотела ему угождать, но и не собиралась позволять ему проделывать со мной подобные штуки с какими бы то ни было заклинаниями. Мне приходилось просыпаться по четыре раза за ночь со словом «lirintalem» на губах, с чувством, что оно там поселилось, и ощущая на себе его горячую руку.

Страх и труд в целом не плохие товарищи. Они гораздо лучше чувства одиночества и глубинного самого моего жуткого страха из всех, который мог стать явью — страх того, что я десять лет не увижу отца и матушку, не буду снова жить в своем доме, никогда не пробегу по лесу, что со мной случится то странное превращение, которое изменяло всех драконьих девушек и под конец я себя не узнаю. По крайне мере, пока я шинковала и жарила на плите, подобные мысли меня почти не беспокоили.

Спустя несколько дней, когда я поняла, что он не появится внизу и не станет пробовать на мне то заклинание при каждом завтраке, я прервала свое кулинарное безумие. И тут я обнаружила, что, даже если я старательно выискиваю для себя работу, мне нечем заняться. Несмотря на то, что башня была огромной, она не нуждалась в уборке. Пыль не скапливалась по углам и на подоконнике, и даже в щелях вычурной резьбы на золоченной раме.

Хотя рисованная карта на стене в моей комнате мне по-прежнему решительно не нравилась. Каждую ночь мне мерещилось журчание воды, словно у речки на перекатах, а днем она торчала во всей красе, заставляя глядеть на себя. Устав пялиться на нее, я спустилась в подвал и вывалила на пол репу из мешка. Распустив шов, я укрыла карту получившейся мешковиной. Едва вся эта позолота и роскошь скрылись из глаз, в комнате тут же стало лучше.

Вторую половину утра я потратила, глядя в окно, страдая от тоски и одиночества. Был обычный будний день, мужчины работали в полях на уборке урожая, женщины полоскали в речке белье. Даже Чаща почти казалась мне родной в своей неприступной темноте: незыблемая константа. К северу долины на нижних склонах гор паслась большая отара радомских овец. Они были словно большое блуждающее облако. Я понаблюдала за ними некоторое время, всплакнув, но даже у горя есть предел. К обеду мне стало жутко скучно.