На северной границе Тюдоры всегда сталкивались с дилеммой. Что лучше: доверить должность могущественным местным лордам, которые будут эффективными правителями, или использовать людей, которых легче держать под контролем, но которым не хватает авторитета на местах? Елизавета, в отличие от ее отца, решительно выбирала второй подход, и север управлялся не местными крупными магнатами, а надежными южанами или честолюбивыми северянами меньшего масштаба. В 1569 г. смотрителем восточной границы и правителем Берика был кузен королевы лорд Ханздон, и ему помогал сэр Вильям Друри из Бакингемшира; соперник семейства Перси Форстер был смотрителем средней границы, послушный (рангом ниже) лорд Скроп был смотрителем западной границы; а совет на севере возглавлялся Суссексом и опытным администратором сэром Томасом Гаргрейвом. Вероятно, королева сделала мудрый выбор; когда в 1569 г. вспыхнул мятеж, правление севера осталось несокрушимым и подавило восстание, что явилось резким контрастом по сравнению с 1536 г., когда во главе восставших стояло правительство провинции, послушное северянину. Но частично восстание 1569 г. было результатом потерянных милостей: дарованием должности можно было сохранить верность могущественного магната, с потерей должности исчезала и преданность.

Королеву определенно — и справедливо — тревожило отсутствие преданности на севере, и она пыталась ослабить потенциальных противников. Но затем северная знать обнаружила, что к недовольству за ее оппозицию религиозной политике монархии добавились личные обиды, и свинцовый рудник графа Нортумберлендского был захвачен королевой в результате юридической придирки. Когда католическая фракция Гизов добилась господства в Париже и устроила резню французских протестантов в Васси в 1562 г., Елизавета испугалась за стабильность в своем собственном королевстве: она послала группу своей самой надежной южной знати, включая четырех ее собственных родственников, в Йоркшир на охоту, чтобы предупредить какие-либо насильственные действия со стороны католических магнатов. К 1565 г. Мария Стюарт была уверена, что графы Камберленд, Дерби, Нортумберленд, Шрузбери и Уэстморленд могут быть привлечены на ее сторону и поддержать ее претензии на английский трон, так как все они были приверженцами «старой религии»⁷. На деле Мария становилась ключевой фигурой для перспектив английской знати, особенно после ее бегства в Англию в 1568 г.

Как только Мария оказалась в Англии под арестом, она тут же стала центром двух групп заговорщиков в рядах английской знати. На севере Нортумберленд, Уэстморленд и Ленард Дейкр замышляли освободить Марию силой, чтобы можно было ее использовать как номинальную фигуру для получения у Елизаветы религиозных уступок. Если бы Мария была признана наследницей, заговорщики могли быть уверены в будущих милостях, или, если бы они проявили нетерпение, можно было низложить Елизавету и сделать королевой Марию, хотя бы при испанской поддержке. При дворе образовалась коалиция вельмож, выступавших против Сесила: Норфолк, Арундел и Ламли, а также примыкавшие к ним Винчестер и Пембрук, которые надеялись вынудить Елизавету разрешить Норфолку жениться на Марии. Частично это был способ сохранить английское наследство, надев на Марию узду и сделав ее более приемлемой для Елизаветы, а частично — путь для вытеснения Сесила с должности, изменения внешней политики и приобретения большего влияния знати на режим. Граф Лестер поддерживал те планы придворной группы, о которых он знал, надеясь, что, если Мария будет благополучно выдана за английского герцога, он сам мог бы получить Елизавету.

Но заговоры начали разваливаться, когда вспыхнула драка за наследство Дейкров. Ленард Дейкр и Норфолк отпали, как разные претенденты, и Норфолк стал искать сближения с Сесилом, который, как советник по делам об опеке, мог повлиять на исход дела. Лестер испугался, притворился больным, позвал Елизавету к своей постели и рассказал ей о брачных планах. Союзники Норфолка легли на дно, а герцог бежал в Восточную Англию, опасаясь гнева королевы. Елизавета вызвала его обратно ко двору, и после некоторых колебаний он подчинился и написал своему зятю Уэстморленду, что северяне не должны поднимать восстание, иначе «он лишится головы». Сестра Норфолка, графиня Уэстморленд, с презрением заметила: «Какой герцог недалекий человек — начать дело и не довести его до конца»⁸. Елизавета чуть не оказалась в ситуации, по всей вероятности, смертельной: переворот у нее в Совете, восстание Говарда в Восточной Англии и католический мятеж на севере, которому фигура Марии Стюарт придавала видимую законность. Елизавета спаслась не потому, что ее позиция была сильной, а благодаря запоздалой верности Лестера и трусости Норфолка.

Но худшее было еще впереди. Норфолк был отправлен в Тауэр, а Арундел, Ламли и Пембрук помещены под домашний арест, но графы Нортумберленд и Уэстморленд были на свободе, а лорд-президент Суссекс не решался выступить против них, пока север не успокоился и погода не испортилась. Два северных графа знали, что они скомпрометированы: они плели заговор многие месяцы, и их намерения были широко известны. Нортумберленд отправил послание испанскому послу, сообщая, что ему придется восстать или иначе «положить голову на плаху»: «Или же я вынужден буду бежать и покинуть королевство, ибо я знаю, что Ее Королевское Величество так сильно разгневана на меня и других, что, насколько мне известно, мы не сможем ни вынести этого, ни ответить на эго»⁹. Какой бы курс он ни выбрал, все в основном зависело от Елизаветы. Суссекс смотрел на исход с оптимизмом и советовал действовать осторожно, но Елизавета была смертельно испугана и не доверяла никому. Она подозревала, что Суссекс, старый политический союзник Норфолка, прикрывал Нортумберленда и Уэстморленда, если не хуже; она потребовала, чтобы он подробнее докладывал ей о своих действиях и чтобы он приказал Нортумберленду и Уэстморленду явиться ко двору. Когда Суссекс вызвал Уэстморленда к себе, тот ответил: «Я не решаюсь появиться среди своих врагов без силы, достаточной для моей защиты, а это может не понравиться»¹⁰.

Елизавета совершила грубую ошибку: она вынудила графов выбирать между бегством и восстанием, когда восстание все еще было (всего лишь) реальной возможностью. Они выбрали восстание из-за католического энтузиазма своих сторонников и из-за презрения графини Уэстморленд: «Какой вечный позор для нас и нашей страны, что сейчас в конечном счете мы вынуждены искать норы, в которых можно спрятаться!»¹¹. В результате графы восстали, скорее от горя, чем от гнева: они обдумывали восстание неделями, даже месяцами, а вынуждены были начать незапланированные действия. Но все же это был опасный мятеж, который мог использовать мощные лозунги. Восстание было представлено в традиционных терминах как возмущение старой аристократии против злонамеренных советников-выскочек. Их прокламация в Р-поне провозглашала 16 ноября:

Воззвание имело значительный успех в Дареме и в Северном Йоркшире, учитывая время года: пять или шесть тысяч мятежников сплотились вокруг старых знамен Св. Катберта и Пяти Ран Христа, и во многих приходах Библия и Книга общих молитв были осквернены и восстановлены алтари. Графы подняли толпу — но им нужна была поддержка таких же знатных людей, как они сами: их прокламация от 28 ноября была разослана брать-ям-пэрам, с заявлением, что они восстали от имени «высокого и могущественного принца Томаса, герцога Норфолка», Арундела, Пембрука и «многих других, принадлежащих к древней знати королевства»; подчеркивалась также необходимость поставить вопрос о наследстве¹². Их восстание было ответственным, представительным, аристократическим.