— Разве мне с вас что-нибудь причитается? — удивился он, нерешительно отстраняя деньги. — Я должен подумать. Это была временная работа. Она не в счет. Вы уплатите мне позже, когда я найду вам действительно подходящую работу…

Он развел около денег небольшую дискуссию с самим собой. Он имел вдумчивый вид, словно прислушивался к голосу совести. И возможно, его право взимать деньги с людей, отправленных нм на каторжную работу, действительно вызывало у него сомнения, но Анна, слушая его, думала, что он низкопробен и что от него надо отделаться.

Его тон был чересчур ласковым, чтобы стоило оставаться у него в долгу. Анна без слов пододвинула к нему деньги, и он нехотя опустил их в карман.

Некоторое время он возился с квитанцией.

— Не думайте обо мне плохо, — сказал он, прощаясь с Анной. — Есть деньги, которым я совсем не рад. Я не оставлю их у себя. В том или ином виде вы их получите назад. Я надеюсь еще раз увидеться с вами.

Он вернул их ей в тот же вечер. Он вспомнил, что в ее комнате не хватало цветов, и явился с букетом, рассчитав время, чтобы застать Анну дома.

В восьмом этаже он остановился у двери, держа букет за спиной. Он был смущен. По дороге его цветы вызывали у встречных усмешки. Для «Шарлотты» это был слишком громоздкий способ ухаживанья. Он находил, что немного не рассчитал формы подарка.

Анна из-за двери попросила его подождать. Он услышал стук в стену, шаги в соседней комнате. Ждать пришлось недолго, но прежде чем Анна пригласила его войти, открылась дверь, вторая от нее, и оттуда вышел взъерошенный человек, недружелюбно смотревший на него.

Смелт узнал Скруба, чудака и пешехода, с которым некоторое время назад провел вечер. На этот раз чудак вел себя странно, судя по его манере смотреть в упор и при этом шептать какие-то слова.

— Здравствуйте, Скруб, — сказал Смелт, переложив на всякий случай букет за спиной из правой руки в левую. — У вас такой вид, будто вы что-то хотите сказать?

Скруб действительно хотел что-то сказать. Но с ним случилась вещь, обычная в минуты волнения: он забыл английский язык. Китайская ругань подвернулась ему на язык скорее, чем английские фразы. Затем он некоторое время ругал Смелта по-скандинавски и, лишь заметив, что его возбуждение комично, напряг память и заговорил по-английски.

— Паршивый, проклятый черт! — оказал он, запинаясь и приставляя слово к слову. — Что вы нюхаете здесь?

Он заглянул ему за спину и увидел букет. Букет взбесил его.

— Насекомое! — вскричал он, забыв английское обозначение для пауков: — Насекомое с крестом на спине! Зачем вы принесли сюда цветы? Кого вы думаете купить здесь цветами?

Он выхватил у него цветы, и Смелт, отступая, оставил их в его руках.

— Я никого не думаю покупать, — сказал он, вообразив, что у Скруба есть права вмешиваться в дела Анны. — Сегодня утром особа, которая живет по соседству с вами, уплатила в мою контору двухдневный взнос. По некоторым причинам, я не хотел брать этих денег. Я решил вернуть их ей в какой-либо форме. Я выбрал форму приятную для молодой женщины. Но я только возвращаю ей долг…

— Если это ее собственные деньги, — закричал Скруб, сообразив механику подарка, — то почему вы не купили мяса или молока? Почему вы принесли эту чепуху? Или вы привыкли делать подарки женщинам за их собственный счет?

Он пошел в наступление на Смелта, размахивая букетом, который он держал как веник. Из дверей выглядывали люди. Смелт приготовился быть битым. Его выручила Анна.

— Успокойтесь, Скруб, — сказала она, взяв пешехода за рукав. — Дело касается меня. Я сама могу защитить себя.

Этот человек пока не сказал ничего плохого. У меня нет повода его бить. Пусть уходит и уносит цветы.

— Мне жаль, что вы так приняли мой подарок, — с горечью сказал Смелт.

Но Скруб повернул его к выходу, и он понял, что ему лучше уйти. Скруб погнался за ним, подстегивая его букетом, как корову, забравшуюся в неподходящее место.

Смелт шел не оглядываясь. Его путь был усеян цветами, с той разницей, что цветы эти сыпались после его прохода, отскакивая от его зада.

Когда Скруб, выгнав его на лестницу, вернулся к Анне, он был в веселом и спокойном настроении и снова мог свободно говорить на английском языке.

— Это был паук, — сказал он, значительно показав в сторону лестницы, — противнейший паук! Вы и не догадываетесь, какие у него были планы насчет вас…

— Догадываюсь… — ответила Анна.

23. ЛАМПОЧКА ТЕМНОТЫ

В списке компании «Стикс» Тарт отметил ученого, потерявшего зрение при работе над своим изобретением. Этот признак мог относиться лишь к небольшому кругу лиц. Не был ли это Гелл Синтроп, ради которого он приехал в Америку? И если это был он, то почему он выбрал именно смерть под колесом?

Синтроп состоял профессором университета в Оклахоме. При университете была лаборатория его имени. Тарт, отправившись туда, узнал лишь, что профессор уже пять месяцев не посещает университета. Он разыскал его частное жилище в доме, состоявшем из квартир для холостяков и небольших семейств. Он отрекомендовался иностранцем, приехавшим в Оклахому специально, чтобы поговорить с профессором, но слуга, открывший ему дверь, встретил его как личного врага.

— С профессором нельзя разговаривать, — объявил он, загораживая ему путь. — Профессор кончил разговаривать. Он ослеп. Он в отставке. Какие могут быть с ним разговоры?

— Но я приехал издалека, — сказал Тарт. — Я сделал несколько тысяч верст…

— А кто вас просил их делать? — вскипел слуга. — Зачем вас принесло? У всех вас один ответ: профессор Синтроп — гений и вам надо с ним поговорить. Точно с гениями обязательно надо разговаривать? Да и кто вам сказал, что он гений? Я неученый человек, а знаю, что гением у нас сейчас Эдисон, и значит, место занято. Но вам этого не втолкуешь. Вам хочется говорить с профессором. А обо мне-то вы подумали? Есть у меня время на ваши разговоры с профессором? Ведь я вас не знаю. Я не могу оставить вас наедине с слепым человеком. Я должен сидеть и смотреть, чтобы вы вели себя хорошо и не лазили по ящикам за чертежами. А в это время моя работа будет стоять? Ведь я у профессора один: я и подай, и принеси, и налей, и подотри. Мне не разорваться!

— Нет, господа, — продолжал он, точно отстраняя целую толпу посетителей, — уезжайте домой. Предоставьте мне знать, кто гений и кто не гений. Решительно объявляю: у меня нет времени на разговоры, меня тошнит от разговоров.

— Скоро ли ты, Эварт? — послышался голос из глубины квартиры, жесткий рупорный голос, от которого слуга вздрогнул и заерзал на месте. — С кем ты там? Я жду.

— Слышите? — спросил слуга, понизив тон. — Это профессор. Гений орет, чтобы ему дали есть. Неприятный голос у гения. Надо идти.

И так как Тарт продолжал стоять перед дверью, к нему неожиданно вернулась его прежняя злость.

— Нельзя, нельзя! — прокричал он на высоких нотах и захлопнул дверь. — Сколько раз вам повторять…

Судя по переменам настроения, этот человек был достаточно бестолков. От него можно было ждать, что через полчаса, он заговорит иначе. Тарт, вместо, того чтоб спуститься вниз, поднялся этажом выше и стал ждать.

Немного погодя дверь Синтропа открылась снова, и Эварт вышел на лестницу с обеденными судками в руках. Голос изнутри квартиры кричал что-то вдогонку.

— Сейчас, сейчас, — оказал Эварт в дверь, которую он для скорости прикрыл, но оставил незапертой. — Не волнуйтесь, профессор. Через три минуты обед будет на столе.

— Жрет и жрет… — ворчал он, спускаясь по лестнице. — Делать ему нечего, оттого и жрет. Наедается за все предыдущее.

Тарт отворил дверь и вошел в квартиру. Во второй комнате у стола с неубранной посудой сидел человек, лысый, с массивным прямым профилем, и шарил руками по скатерти, ощупывая еду и бутылки. Он сопел и урчал, не находя того, что ему требовалось.

Стол был круглый, с барьером по краям, чтобы тарелки во время его поисков не валились на пол. Мутные стаканы, грязные вилки, скатерть со следами соуса показывали, что переутомленный Эварт считал эту сторону дела второстепенной.