Ночь сменил жаркий день, словно кто-то мазнул краской по небу, сменяя темень ярким заревом. Валентина слышала суету за дверью. Топот ног слуг и придворных, что подготавливали в скорые сроки цитадель к торжеству. Но фурии не было до всего этого дела. Выудив из-под кровати альбом и грифельный карандаш, чудом уцелевший после чистки ее скромных апартаментов, принцесса отдала все внимание им. Образ вампира не оставлял ее все часы ночного одиночества, и его она сейчас переносила на бумагу.

Штрих за штрихом, казалось, рука действует сама по себе, порхая над девственно белым листом, мало-помалу воссоздавая облик того, что накрепко врезался в ее сознание и душу. Как одержимая, час за часом, лист сменял новый, образ изменялся в зависимости от настроения, поворота головы или игры света и тени. Валентина так увлеклась, полностью погрузившись в воссоздание собственных воспоминаний о мужчине, что не заметила, как изрисовала весь альбом.

Вот здесь она видит его впервые, немного нечетко среди развалин старого амбара. Весь в подпалинах от схватки с фениксами. На следующем листе он расслабленно облокотился о ствол могучего дерева, прячась от последних лучей заходящего солнца на заднем дворе своеобразной общаги для нежити. Дальше он усмехался ей, сидя за рулем своего серебристого автомобиля на парковке старого отеля. А тут возмущенно взирает на нее, низко насупив брови, в попытках вытянуть из нее ее же имя.

Валентина грустно улыбнулась, разглядев его на следующем листе альбома среди елей и сосен на берегу горного озера. Жаль, она плохо прорисовала его в этот момент, но тогда девушка не видела его, а лишь догадывалась о его присутствии. Последний рисунок у нее получился лучше всего. Вампир взирал на нее со жгучей смесью желания и отчаяния. Довела же парня! В тот момент, когда она оказалась так близко, в одном лишь полотенце. Казалось, это было много лет назад, а не вчера. Всего несколько часов назад она была так счастлива. И этот мужчина просто поедал ее голодными глазами, готовый вечность смаковать каждый кусочек ее тела. А теперь…

Теперь перед ней лежит последний чистый лист. Она смотрела на него со страхом, и карандаш сам по себе тянулся к белоснежной поверхности. Нужда была нестерпимой, и Валентина отпустила ее на волю, позволяя пальцам вести. Кончик карандаша мелькал все быстрей по бумаге, больше штрихуя и закрашивая, нежели четко прорисовывая.

Фурия нахмурилась, присматриваясь к изображению, что навевала какая-то неведомая ей сила. Будто дьявол играет с нею, занося порчу в ее творения. Со злостью принцесса отбросила карандаш и тот, отлетев прочь, разломился пополам. Сжав руку в кулак, чтобы унять странный зуд под кожей, Вал взглянула на последний лист альбома и отшатнулась.

На рисунке тоже был ее вампир. Он находился где-то в горах. На небе, укрытом грозовыми тучами, то тут, то там пробивались солнечные лучи. А он… Киллиан был скован цепями, не в силах пошевелиться. Распят, словно жертва небесному светилу.

Нет… Это не может быть правдой! Ксеркс обещал, что отпустит его. Да и даром видения она не обладала. Так откуда это бесовское наваждение?

Не она. Этот рисунок не из-под ее руки. Однако она не могла отрицать того, что видит перед собой. А может у нее с вампиром образовалась своего рода связь? Ведь она попробовала его крови, как и он ее. Может, то были его мысли, не ее? И именно он передал ей последний образ?...

Эта загадка подвешенным топором осталась в воздухе над ее головой, когда Валентина услышала звук отпираемого засова на ее двери. Швырнув альбом под шкаф, она обернулась, когда комнату наполнили фурийские слуги.

Они молчали, но принцесса и без их слов знала, зачем они здесь. Для того, чтобы проводить нареченную в бани для омовения и облачения в свадебный наряд, что она совсем недавно разглядывала со смесью ужаса и смятения. Время пришло, пролетев стремительной птицей над ее головой.

Валентина шагнула вперед, жалея, что не приложилась раньше к бутылке крепленого фурийского вина. Никогда до этого у нее не было потребности в алкоголе. Но сейчас происходящее хотелось бы воспринимать как кошмар, никак не связанный с реальностью.

Хотя она с лихвой наверстала упущенное позже в сауне, отдав короткий приказ молодой рабыне. Ту естественно накажут за подобное, но принцессе было откровенно наплевать. По мере омовения и торжественного процесса одевания, воссоздания царственной прически и дымного томного макияжа девушку начал колотить мандраж. Хоть вино и притупило чуть-чуть ее животный ужас, который поднял свою уродливую голову в ее сознании.

Слуги относились к ней с излишним почтением, почти благоговением. Куда, спрашивается, девалось все их презрение? И Валентина знала ответ. Пусть она и была белой вороной в их клане, но сегодня она занимает другой титул и немаловажный. Спасительница. Жертва их народа ради мира. Сегодня она была выше самой королевы и любой ее приказ, малейшая прихоть воспринималась, как воля самого Люцифера. Валентина могла бы воспользоваться этим положением и попытаться сбежать, однако она понимала, что не сделает этого. Не подведет теперь. Поэтому вместо побега своего тела, который с треском провалился в первый раз, она напивалась, чтобы хоть рассудок смог избежать присутствия на ритуале.

Пить она совершенно не умела, и уже после одной бутылки все перед ее глазами плыло и двоилось. Сказывалась вдобавок к этому усталость и отсутствие хоть какой-то еды в желудке. И когда ее, шатаясь, подвели к тронному залу, без сомнения уже подготовленному к священной ночи, Валентина лишь нервно хихикнула, облокотившись о горячую стену. Слуги исчезли из поля зрения. Их место внезапно заняла Абадонна.

- Валентина! – Ахнула она, распознав в каком состоянии пребывает ее дочь.

- Ваше Величество… - Еле вымолвила девушка, глупо улыбаясь. Она хотела поклониться, но вовремя поняла, что это не лучшая идея в ее состоянии.

- Крошка моя, ты не можешь сейчас все испортить. – Удрученно покачала головой королева. – Сделав первый шаг – иди до конца.

Хотелось бы Вал знать, как великая Абадонна сможет привести ее в чувства за минуту до намеченного танца. Однако королева, без колебаний, вдруг шагнула вперед и прижалась к губам девушки в поцелуе. Его нельзя было назвать сладострастным, ведь то были мать и дочь, но и ласки с собой он не нес, лишь поддержку и теплоту, что постепенно разгоралась в огонь, который воспламенил тело молодой фурии, выжигая алкоголь подчистую.

- Нет!... – Вал отшатнулась, когда осознала, что сделала ее мать. Вот так экстраотрезвление! Но девушка не хотела ясно мыслить. Только не сегодня! – Зачем, мама?!

- Это не пройдет легче, если ты будешь одурманена. Держи разум ясным, чтобы в любое мгновение успеть дать достойный отпор. – Ее взор был полон боли за нее, но голос не терпел возражений. – Ты всегда сможешь напиться потом. Иди и заставь фениксов узреть свою новую повелительницу. Тебя, дочь моя.

Все тревоги и страхи снова окутали Валентину, как только ее сознание освободилось от блаженных паров алкоголя. Она задрожала всем телом, шагнув в темную залу. Присутствующих видно не было, но зрители без всяких сомнений взирали на нее сейчас, скрытые тьмой, что, как живая, шевелилась по углам. Высокие свечи выстраивали своеобразный путь к округлому возвышению, коей была плоская чаша, озаряемая красным свечением раскаленных углей. А по ту сторону помоста ее уже дожидался Ксеркс, стоя на коленях с обнаженной грудью, готовый к своей роли в этом ритуале. На него она не стала смотреть из принципа.

Музыка, пока она колебалась у двери, звучала приглушенно, но заметно увеличила звук, стоило лишь ей начать. И фурия погрузилась в нее. Полузакрыв глаза, она очистила беснующееся ужасом сознание. Мелодия, плавная и тягучая, была то далеким отголоском, то интенсивностью своей проникала в нее, задевая нервы, словно струны, бередя кости своей вибрацией. Валентина пошла за ней, не чувствуя тела, которое словно стало чужим. Грациозным, невесомым. Будто она танцевала каждый день, фурия плыла между свечами, не видя никого вокруг. Лишь музыка врывалась в ее уши, ведя за собой, повелевая каждой клеточкой ее тела. Когда она достигла углей, Валентина не почувствовала, но мелодия вдруг стала громче, пронзая ее насквозь раскаленными невидимыми нитями, срывая с губ судорожный вздох. Облик Киллиана снова всплыл в ее воспаленном подсознании, и Валентина счастливо улыбнулась, приветствуя его.