должен изучить возможно большее число благородных искусств из тех, какие подобает знать свободным людям и какие относятся к понятливости, а не к ручному труду.

Ты говоришь,— спросил я,— к примеру, о строительном мастерстве? Ведь в то время как плотника мож-

с но нанять за пять или шесть мин, опытного зодчего ты не купишь и за десять тысяч драхм9: по всей Элладе ты найдешь их совсем немного. Значит, ты имеешь в виду нечто подобное?

Он, выслушав меня, сказал, что именно это имеет в виду.

После того я спросил его, нет ли, таким образом, возможности, чтобы один человек изучал только два искусства, вместо того чтобы изучать множество великих наук.

— Нет,— отвечал он,— не считай, мой Сократ, что когда я говорю о необходимости для философствующего знать каждое искусство, я имею в виду точные знания,

d такие, какие бывают у самого мастера: я полагаю, что свободному и образованному человеку подобает улавливать то, что говорит мастер, по возможности лучше, чем остальным присутствующим, а также и самому подавать совет так, чтобы казаться самым тонким и мудрым знатоком среди всех когда бы то ни было участвовавших на словах и на деле в создании различного рода произведений.

Но я, все еще сомневаясь в точном смысле его слов, сказал:

е — Я постигаю, какого мужа ты считаешь филосо-

408

фом: мне кажется, согласно твоим словам, он походит на многоборцев 10 в состязаниях, если сравнить их с бегунами или борцами. Ведь многоборцы уступают последним в этих видах состязаний и занимают вторые места, в сравнении же с прочими атлетами бывают первыми — победителями. Быть может, ты утверждаешь, что и философия делает нечто подобное со своими приверженцами: они остаются позади тех, кто бывает первым по разумению в отдельных искусствах, но, занимая здесь 136

лишь вторые места, превосходят зато всех прочих; таким образом, философствующий муж оказывается во всем недостаточно совершенным. Думается мне, ты нам доказываешь нечто подобное.

—Мне кажется, мой Сократ,— сказал он,— ты прекрасно понял, что такое философ, сравнив его с многоборцем11. Это именно тот, кто не рабствует ни в одном деле и ни одно дело не доводит до совершенства (чтобы не оказаться из-за единой этой заботы лишенным, подобно простому ремесленнику, всех остальных знаний),

но ко всему приобщается в меру.b

После такого его ответа я, полагая, что достаточно уяснил себе его мысль, поинтересовался у него, считает он хорошими полезных людей или же не приносящих пользу.

Конечно, полезных, мой Сократ,— отвечал он.

Значит, если хорошие люди полезны, дурные, наоборот, бесполезны?

Он с этим согласился.

—Ну а философов ты считаешь полезными людьми или нет?

Он признал их людьми полезными и, мало того, с

полезнейшими.

—Давай же выясним, если только ты говоришь правду, чем нам могут быть полезны эти не вполне совершенные люди? Ведь ясно же, что философ ниже любого владеющего мастерством.

С этим он согласился.

Вот, например,— сказал я,— если случится занемочь тебе или кому-либо из друзей, чье здоровье тебя очень заботит, то, стремясь обрести это здоровье, кого пригласишь ты в свой дом — такого вот недоучку или же врача?

И того и другого,— отвечал он.d

Не говори мне о том и другом,— возразил я,— но скажи, кого бы из них ты прежде всего предпочел?

409

Но,— молвил он,— никто ведь не стал бы спорить, что прежде всего следует обратиться к врачу.

Ну а если бы ты, плавая на корабле, попал в бурю, кому бы предпочел ты вверить себя и свое имущество — кормчему или философу?

Разумеется, кормчему.

Значит, и в остальных подобных же случаях, если можно обратиться к мастеру, философ оказывается бесполезен?

Это очевидно,— сказал он.

е — Так не оказался ли у нас философ человеком, лишенным пользы? Ведь у нас всегда под рукой мастера, и притом мы признали, что полезны хорошие люди, негодные же бесполезны.

Он вынужден был согласиться.

Что же теперь? Задать тебе вопрос или спрашивать будет грубо?..

Спрашивай что угодно.

Я стремлюсь лишь к тому, чтобы повторить признанные нами положения и подвести итог. Итак, мы

137 признали, что философия прекрасна (мы ведь сами — философы) и что философы — хорошие люди, а хорошие люди полезны, дурные же — бесполезны 12. С другой стороны, мы согласились, что в присутствии мастеров философы бесполезны, а мастера ведь присутствуют всегда. Не так ли мы это решили?

Именно так,— молвил он.

Значит, по твоему слову выходит, мы признали (если философствование действительно знание искусств в твоем смысле слова), что философы — люди скверные и бесполезные и будут такими до тех пор, пока среди

b людей существуют искусства. Но на самом деле это обстоит не так, милый мой друг, и философствовать означает не старательно заниматься ремеслами, не суетиться и проводить свою жизнь в многоделанье или в многоученье, но нечто совсем иное, ибо я считал бы все это позором и тех, кто серьезно относится к ремеслам, именовал бы людьми неотесанными. Однако яснее мы поймем, говорю ли я правду, если ты ответишь вот на какой вопрос: кто умеет правильно выезжать лоша-

с дей? Те, кто их делает лучшими, или другие люди?

Те, кто их делает лучшими.

Ну а собак разве не те умеют правильно дрессировать, кто их улучшает?

Да, они.

410

—Значит, одно и то же искусство занимается улучшением и правильной дрессировкой?

— Мне так кажется,— отвечал он.

Далее, то самое искусство, что улучшает породу и правильно дрессирует, может также отличать добрых собак от негодных, или для этого нужно другое умение?

Нет, то же самое,— сказал он.

Не угодно ли будет тебе признать это же и относительно людей, а именно что одно и то же искусство делает их совершенными, правильно их воспитывает b

и отличает хороших людей от дурных?

Разумеется, так,— отвечал он.

И, делая это с одним человеком, оно то же самое делает со многими, а если это относится ко многим, то и к одному?

Да.

И точно таким же образом дело обстоит с лошадьми и всеми прочими живыми существами?

Я это подтверждаю.

Ну а что это за знание, которое правильно укрощает разнузданных и преступных людей в государствах? Не судебное ли это искусство?

Да.

А справедливостью ты назовешь какое-то иное знание или также его?

Нет, не иное, но это.

Значит, именно то искусство, с помощью которого е

справедливо укрощаются люди, помогает также различать добрых людей и негодных?

Да, именно оно.

И кто имеет знание об одном человеке, может также получить его и о многих?

Да.

А кто ничего не знает о многих, тот не знает и одного?

Я подтверждаю это.

Допустим, если лошадь не умеет распознать хороших и негодных лошадей, она ведь и о самой себе не знает, какова она?

Конечно.

И если бык не различает негодных и добрых быков, то он и относительно самого себя ничего не знает, каков он?

Да,— отвечал он.

То же самое относится и к собаке?

411

Он согласился.

138 — Ну а если какой-то человек не различает хороших и дурных людей, то разве это не относится и к нему самому, так что он не знает, хорош он или плох, поскольку он и сам человек?

Он признал это верным.

А не знать самого себя — это признак разума или неразумия? 13

Неразумия.

Значит, знать самого себя — это признак разума?

Конечно,— сказал он.

Похоже, что надпись в Дельфах советует именно это — упражнять рассудительность и справедливость 14.

Да, похоже.

А правильно укрощать людей мы умеем с помощью того же самого искусства? 15

Да.

b — Но не так ли обстоит дело, что искусство, с помощью которого мы умеем укрощать людей,— это справедливость, а с помощью которого распознаем себя самих и других людей — рассудительность?