— Я хотела навестить Амаль, — с виноватой улыбкой шепнули ее губы. — Но… — И, не вступая в разговор, Гюльшан стремительно бросилась со двора. «Ну нет, я не допущу тебя до врачей! — яростно бушевало у нее в груди. — Ты останешься здесь навсегда и будешь такой же несчастной и беспомощной, как и сейчас. Дальше этой лачуги ты никуда не уйдешь, и глаза твои не увидят его никогда!.. Вы еще не знаете, на что способна дочь Азиз-хана!..»
Биби тревожным взглядом проводила Гюльшан: «Как бы это необузданное существо не натворило бед!» И с этими мыслями вошла в лачугу.
Амаль, прижавшись к груди Надира, плакала счастливыми слезами.
Сердце матери зашлось от счастья. Зеленая веточка, которую сорвал ее сын из сада жизни, стыдливая, робкая Амаль была такой же чистой, как и ее Надир.
Заметив мать, Надир тихонько освободил девушку из своих объятий и, опустив голову, скрыл свое пылающее лицо. Мать повернулась на шорох у порога и увидела Саида.
— Ия, рабби! — раздалось его изумленное, гневное восклицание.
— Абу!.. Отец!.. — бросилась к нему Амаль.
Поймав отца за руку, она горячо и торопливо заговорила:
— Отец, я твоя дочь, ты мой повелитель. Я всегда слушала тебя и не делала ничего, что могло бы омрачить твою душу, огорчить тебя…
Саид молча смотрел в широко раскрытые глаза дочери, наполненные слезами.
— И впредь я буду верной твоему крову, твоему хлебу, твоим заботам, — продолжала лепетать Амаль. — Но сейчас я прошу тебя сжалиться надо мной, понять меня сердцем!
— Говори короче, чего ты хочешь? — резко оборвал ее Саид.
— Ты отец, ты добрый. Я хочу, чтобы ты спокойно выслушал меня. Ты сам любил мою мать… А разве твоя дочь не имеет права на любовь?..
— Амаль… — дрогнул голос отца. — Сжалься, наконец, и ты надо мной…
— Нет! — крикнула Амаль, и голос ее отвердел. — Вот Надир. Отныне считай его своим сыном! Жизнь моя только с ним. Пусть он бедный. Это не позор. На хлеб он всегда заработает. Все вместе мы будем трудиться и жить. Верь моему сердцу и благослови нас от чистой души, я нашла свою радость, свое счастье!
Саид молчал. Тысячи дум теснились в его голове.
Надир и Биби стояли в стороне, не смея проронить ни слова.
— Отец! Он стал гоним миром, — наступала все больше Амаль. — А за что? За то, что полюбил твою дочь — дочь бедного садовника, твою слепую Амаль.
— Лахавле!.. — не выдержал Саид. — Доченька, хватит, ведь я тоже человек…
Амаль схватила его за кушак.
— Дай мне еще одну минуту терпения, и я отпущу тебя. Ответь мне: зачем ты стал на их сторону? Зачем ты слушаешь муллу Башира? Разве это не великий грех против обездоленного Надира? Если ты любишь меня, зачем уговариваешь стать женою хана?
Высоко подняв голову и глядя на отца невидящими глазами, полными слез, Амаль отчаянно зарыдала.
— Ты сам не раз говорил, что счастье не в богатстве, — говорила она, подавив рыдания. — Я не хочу менять купленное тобой ситцевое платье на шелка и золотые браслеты гарема. Люблю вот этого всеми гонимого и презираемого бездомного кочевника!
Она обернулась в сторону Надира, улыбнулась.
— Где ты, мой милый? Подойди сюда. Пусть отец поцелует тебя. Ты будешь его сыном, его… любимцем!
Глаза Саида наполнились слезами, а ноги Надира словно окаменели. Он не мог тронуться с места. Биби дрожала как в лихорадке.
— Дочь моя, — продолжал отчаянно сопротивляться Саид. — Твоя жизнь с ним будет несладкой…
— Я согласна на все!..
— Оставьте друг друга, забудьте безумные мечты…
— Отец, это невозможно!..
— Но ведь ты… ты слепая, — наконец произнес он обжигающее его душу слово.
— Ну и пусть!.. Врачи вернут мне зрение. Поверь этому и ты, отец!
— Перестань говорить о несбыточном счастье, — взмолился Саид. — Если ты любишь Надира, оставь его в покое, пусть он покинет Лагман…
— Нет, нет! — вне себя закричала Амаль. — Все кончено. Все решено! Я его выбрала… Он мой жених. Ты знаешь наши обычаи… Ты не посмеешь идти против моего избранника. Надир, подойди ко мне… Почему ты молчишь?! Где ты?
Но Надир не посмел подать голоса. Чувство стыда перед Саидом и матерью обезволили его. Только пылающее лицо и горящие глаза выдавали его волнение.
— О, видела бы ты, дочка, что творится с ним!.. — не выдержала Биби.
Саид стоял и с грустью глядел на дочь: «Все твои мечты безнадежны, дочь моя, — думал он. — Врачи бессильны перед гневом аллаха. А если даже они захотят нам помочь, то где мне взять столько рупий на оплату операции?! Только ханы могут рассыпать золото перед врачами. Где уж мне, бедному садовнику, состязаться с ними? Нет, не тебе дочка думать о Кабуле, о врачах, исцелении!» Однако он не хотел огорчать свою дочь и, не промолвив ни слова, бросился вон из жилища.
СВЕТЛЫЙ РАЗУМ ИДЕТ ПО ДОРОГАМ ЖИЗНИ
Саид окончательно упал духом. На улице ли, в доме ли он ходил, словно в трауре, не поднимая головы, прятал от людей лицо. А вечерами, как только мгла опускалась на землю, садился у своей лачуги, закрывал лицо ладонями и о чем-то думал. Тревога за судьбу Амаль, сливаясь с муками бессонницы, отравляла его сознание, и он ничего не мог с собой поделать.
Шли последние дни июня. После вечернего моления в мечети Саид встал и вместе с односельчанами хотел покинуть дом молитвы.
— О брат мой, Саид, подожди, у меня есть к тебе дело, — остановил его мулла Башир.
— Слушаюсь, духовный отец наш! — покорно ответил Саид и снова опустился на свое место.
Вскоре дом аллаха опустел, остались только самые близкие к мулле мюриды. Башир набожно вздохнул, и, произнеся имя аллаха, перестал перебирать четки, и наклонился к садовнику.
— Нет ничего грешнее, о брат мой, вмешиваться в дела преславного творца нашего.
— Истинно так! — хором подтвердили мюриды.
Мулла Башир одобрительно кивнул головой и продолжал:
— Наш немощный разум не в состоянии достичь премудрости божьей. Мы беспомощные рабы всевышнего. Он один управляет нашими поступками, дает дыхание и жизнь. Дела и пути его неисповедимы. Почему, например, одни твои розы белые, а другие красные? Тайна эта известна только одному ему — всевышнему.
Саид, покорно опустив глаза, с волнением вслушивался в речь муллы.
— Творец отнял зрение у твоей дочери, а ты помышляешь о греховном противодействии ему. Знай же, брат мой, сильнее всего сбивается с дороги тот, кто ищет путей к познанию воли аллаха. Разве ты не знаешь, что сказал пророк: «Ищите аллаха, но не размышляйте о промысле его!»
— Истинно так! — снова раздался хор мюридов.
— Если ты любящий отец, то обязан предостеречь дочь: пусть она не отворачивается от воли аллаха, иначе он накажет ее еще тяжелее. Пусть не рассчитывает на врачей в Кабуле и забудет своего бесприютного бродягу. Передай ей, брат мой, все дословно, что я тебе говорю: всевышний сделал ее такой, какая она есть, и мудростью своей послал ей нашего Азиз-хана, да благословит его аллах! В нем она и обретет свое истинное счастье и покой.
— Передам, саиб, обязательно передам! — с низким поклоном словно завороженный отвечал Саид.
— Вразуми ее, брат мой, пока не поздно, я ваш духовный отец, и ваша обязанность быть послушными моим наставлениям. Все они идут от шариата, основанного на справедливости и милосердии всевышнего. Как дети ислама мы должны в любых обстоятельствах соблюдать предписания своей религии и не вызывать на свою голову гнев и проклятия своих братьев!
Саид подавленно молчал.
— Ты понимаешь меня, брат мой, Саид?
— Да, саиб, понимаю.
— Очень хорошо, — произнес повеселевшим голосом мулла и добавил: — Иди же, брат мой, с миром домой и все, что я сказал, передай своей дочери. Возврати ее на путь аллаха и предостереги от грозящей кары неба…
Мулла Башир поднялся. За ним поднялись и мюриды. Покорно и благоговейно приложились поочередно к протянутой руке муллы. Саид тоже отдал дань уважения своему наставнику и вернулся домой.