Дождь начался. Крупные капли, как Божьи слёзы, падали, разбиваясь о пыльный камень. Громкий шелест на куполе башни возвестил о том, что дождь перешёл в ливень. Туман из мелких брызг увлажнял блестками ковёр, шёлковые подушки и их обнажённые тела, слившиеся воедино. Непогода бушевала с тем же неистовством, с каким молодые люди отдались друг другу.

Солнце уже закрывало цветы лотоса Брахмы[75], когда Мухаммед Али Хан пошевелился, возвращаясь к реальности.

Он стоял на коленях в центре квадратного острова из белого мрамора, сооружённого в середине маленького водоёма. Остров был огорожен невысокими, по колено, плитами песчаника темно-каштанового цвета, прорезанными насквозь геометрическими узорами. Четыре маленьких мостика, всего десяти шагов в длину, соединяли остров с краями водоёма. Поверхность воды между мостиками отражала ослабевающую голубизну неба. На ней плавали три вида цветов лотоса. Чашечки этих цветов с розовыми краями поднимались над огромными листьями.

Дыхание Мухаммеда было замедленным. Его кожа всё ещё блестела маслами после очередного сеанса массажа руки. Плечо его почти полностью исцелилось, а медитация, которой он предавался, была направлена на сосредоточение разума на том трудном выборе, который ему предстояло сделать.

Он вышел из медитации и поднялся на ноги после глубокого погружения в себя. Сделав несколько пробных выпадов мечом, он улыбнулся. Боли в плече больше не ощущалось.

«Да, — думал Мухаммед. — Теперь я могу ответить: «Да».

Этот день был проведён необычно вяло и томно: он развлёкся с Хаир ун-Ниссой, затем с её помощницей, после чего долго дремал и немного ел. Затем к нему приходила мать. Она снова упрекала его и призывала к действиям.

   — Если ты не предпримешь что-либо, я буду вынуждена заняться ею сама, сын мой. Ждать больше нельзя. Что-то надвигается на нас!

Это «что-то» уже ощущалось в воздухе. Можно было почувствовать определённое ускорение пульса событий во дворце низама. Признаки были незначительные, но вполне определённые: смена охранников на более старших, более верных людей, видимость неспешности, которую пытались выказать посыльные. И перешёптывания повсюду.

Прошлым вечером наблюдались и иные знамения: в воротах зенаны старая женщина-провидица причитала и вопила до тех пор, пока её не утихомирили; четыре сероголовые вороны подрались над куполом Мекки Масджид, пока одна из них не свалилась на землю; один из молодых принцев упал в припадке во время молитвы и был унесён четырьмя телохранителями...

Поднявшись после медитации, Мухаммед перешёл по одному из мостов и отправился искать мать.

Надира была на балконе комнаты для приёмов, рядом с женской половиной резиденции для послов. Она с нетерпением ожидала его. Одна стена комнаты была украшена сложной системой тканевых занавесей и дюжины или более тигровых шкур, противоположная стена была выполнена в виде ширм из белого камня с элегантной резьбой. Что-то неопределённое в этой комнате тревожило её. Какой-то запах, вызывающий в ней неприятные ассоциации.

   — Сын мой, подумал ли ты о том, о чём мы говорили? — спросила она его.

   — Да, мама, я подумал. Ты будешь моим единственным советчиком.

Её глаза расширились.

   — Хорошо. Очень хорошо. Ты не раскаешься в своём решении.

Она внезапно поняла, что в воздухе стоял еле уловимый запах розового масла. Вот что не давало ей покоя! Это был запах баснословно дорогих духов, которыми пользовалась иногда Ясмин. Она была в этой комнате. Когда и зачем?

   — Скажи, что тебе посоветовала Ясмин?

   — Она сказала, что мне следует предложить рубин феринджи Музаффар Джангу.

   — Оправдывая это тем, что он оставит свои притязания на Карнатику, если станет низамом после Асаф Джаха?

   — Да, это так.

   — О, она вновь лгала тебе! — Надира разгладила складки одеяния на коленях, как бы с лёгкостью разделываясь с первой проблемой. — Очевидно, что она надеялась настроить тебя против Музаффара тем, что выбрала его. Она думает, что ты автоматически поступишь в противоположность её совету и изберёшь Назир Джанга. Понимаешь это?

Он посмотрел на неё, поражённый её интуицией.

   — Откуда ты знаешь это?

Потому что я знаю, какими окольными путями мыслит эта волчица, и знаю, как мыслит твой отец. Теперь, что предпринимает англичанин?

Мухаммед уныло опустил губы.

   — Он всё ещё пытается убедить Музаффара передать просьбу низаму помочь Английской компании. Он пытался установить контакт и с Назир Джангом, но до сих пор не получил ответа. И не получит. Что общего может быть у принцев крови с ублюдками?

Надира улыбнулась:

   — Здесь, как ты увидишь, кроется самая суть вопроса. План твоего отца...

   — План моего отца основан на совете глупцов, к которым прибегают в отчаянии, — прервал он её.

   — Нет! Он значительно более серьёзен. Это — превосходно сотканная паутина, с учётом всех его возможностей, к которым он может прибегать, используя их одну за другой.

   — Я не вижу...

   — Прежде всего Анвар знает, что ты должен изо всех сил стараться укрепить его положение. Тебе придётся делать это. Мы должны предполагать, что Асаф Джах читал доклады о недопустимом поведении иностранцев в Карнатике. Если он нежелательно истолкует эти события и вознамерится заменить Анвара уд-Дина как набоба провинции, тогда и ты, Мухаммед, никогда не станешь набобом. Ты станешь просто вторым сыном смещённого и опозоренного генерала, который когда-то потерпел поражение в битве с иностранцами, и твои притязания на Аркот будут стоить не больше, чем козий помёт. Твой отец знает это. И он знает, что ты тоже понимаешь это. Поэтому тебе придётся стараться ради него, независимо от того, что ты о нём думаешь.

Мухаммед медленно кивнул.

   — Вот почему он доверил мне Глаз Змеи: чтобы я вручил его Асаф Джаху. И я сделал бы это, если бы Асаф Джах не скрывался в глубинах своего дворца. Я не могу подступиться к нему, как не может и англичанин. Моё терпение уже истощается.

Надира подождала, пока он закончит, прежде чем продолжить свои наставления.

   — Тут требуется нечто большее, чем терпение, мой сын. Я знаю, что ты — гордый человек, но ты должен понять, что Анвар стремится лишь к тому, чтобы нейтрализовать тебя, посылая сюда с этой безнадёжной миссией, пока его армия дезорганизована. Твоё ранение послано ему небесами: оно позволило ему благополучно послать тебя в Хайдарабад в то время, как настоящие дела совершаются на побережье. Пока ты здесь, Махфуз и Абдул Вахаб командуют силами отца, готовые преследовать и наказывать французов по всей Карнатике во благо англичан.

Мухаммед сжал челюсти:

   — Мой отец — на стороне этих собак!

   — В-третьих: он послал Ясмин сюда, чтобы решить, кому вручить Глаз Змеи.

   — Я держу рубин в своих руках! Я, Мухаммед Али Хан! Рубин заперт в ящике в моих апартаментах и охраняется днём и ночью.

   — Да, рубин у тебя. Но Анвар знает, что может полагаться на Ясмин в том, что она верно распорядится им. Ей, должно быть, также даны распоряжения относительно влияния на англичанина, ибо у неё здесь более существенное дело, которое не имеет ничего общего с Глазом.

   — Какое более существенное дело?

   — Разве ты не знаешь, что Ясмин собирает для твоего отца сведения относительно намерений французов?

   — Она — дочь сатаны!

   — Слава Аллаху, что твои глаза открылись в этот последний момент.

Он глядел на неё, не понимая.

   — Почему ты говоришь так?

   — Разве ты не ощущаешь ветерков, которые проносятся по дворцу? Они предвещают великие перемены. Не так ли было и всегда в высокой политике? Столько ожиданий, столько пробудившихся и разбитых надежд, а когда настаёт истинный кризис, все, кроме самых проницательных, оказываются неподготовленными. Тебе предстоит сделать выбор теперь, в эти последние часы.