- Мёртвом Мире? - переспросил могильщик. - Парень, ты рассказываешь странные вещи. Какой-то «друг», ещё какая-то чушь. Все эти узоры из шрамов на твоём лице, при том, что ты, скажу честно, и так не красавец. У меня что-то уже устал язык разговаривать, а ты, как я погляжу, болтун тот ещё, так что расскажи-ка, что ты за хрень вообще несёшь.

Хасл некоторое время думал, дожёвывая свой сухарь. Наконец, решил, что лучше будет рассказать так, как это обычно делает Друг. Поэтому он закрыл глаза и, стараясь копировать интонации и речь Друга, начал говорить:

- Люди жили в мире и покое, пока семь десятков лет назад старому миру не пришёл конец. Случилось это за один день, и некому теперь рассказать о том, как это произошло, некому спросить у тех, кто всё это видел, да и спрашивать-то не у кого - не погиб лишь Друг, горсть людей, да, быть может, ещё несколько человек за стенами Шранкта, но к этому времени гнев Древних должен убить и их, если они ещё не умерли от старости. Да и остались ли они людьми после всего пережитого в Мёртвом Мире?

Эм-м... Страшен был Гнев Древних. Разрушил он Бергатт, сотворил Серого Зверя и осел на всякой железной крошке проклятьями, подстерегающими каждого алчного и неосторожного человека. И кто осмелится зайти в Бергатт или Шранкт, будет поражен проклятьями и будет мучиться, пока не умрёт. Потому что цель Древних - смерть всех людей, и Гнев Их пережил гибель Их.

И лишь Друг оберегает людей от Гнева Древних. Весь год сидит он в Башне своей, насылая на творения Древних собственные проклятья. Лишь он может ходить по проклятому Бергатту, и приходит он каждый Йоль, чтобы выбрать, кто из людей к какому ремеслу более пригоден. Мужчины для своих дел предназначены - кто строит, кто лес и камень добывает, кто охотится и ловит рыбу. Женщины по-своему служат Другу и мужчинам - держат построенные дома в порядке, за живностью и грядками следят. А те, кто достиг возраста в сорок лет, уходят с Другом в Башню, чтобы мудростью нажитых годов делиться с ним. Но может Друг и раньше призвать лучших, ведь число людей не должно превышать двух сотен, лишь столько сможет прокормиться на земле живых.

Так... Избранный поможет... а, нет. И только Избранный зажжёт Метку, что каждому ещё в младенчестве оставил Друг. Будет он помогать искоренять зло, что обрушили Древние на этот мир. Разгорится в нём Дар. И, быть может, станет он новым Другом для всех людей. - Хасл закончил и тяжело перевёл дыхание. Слова он помнил плоховато, да и речи Друга подражал с трудом, но всё же остался доволен собой. Помимо всего прочего, рассказывая, он показал чужаку метку Друга, выжженную на своей груди, и узоры на лице, подтверждающие его принадлежность к касте охотников.

- Не знаю, кто такой этот ваш Друг, - буркнул могильщик после паузы, - сбрендивший маг или просто больной ублюдок, но точно могу сказать, что клеймо на твоей груди - это старый знак магов, семиконечная звезда. Сейчас маги носят звезду с восемью лучами. И что за стенами Шранкта не далее как в двух днях пути, у самых холмов, которые постепенно переходят в Полую Гору, внутри которой вы живёте, стоит вполне себе живой город Новый Бергатт, где живёт, наверное, тысяч пять народу.

- Пять тысяч? - раскрыл рот Хасл.

- В одном городе. А всего в мире осталось, должно быть, десятки миллионов людей. Конечно, война семидесятилетней давности разрушила почти все старые города, народу погибло очень много, но ни о каком полном уничтожении и нескольких выживших речи не идёт. Скорее, это вы несколько выживших, вынужденных ютиться на окраине могильника.

- Война? Была война?

Чужак фыркнул.

- Все эти развалины и туман, которого ты так боялся, да и сам я, результаты этой войны. Про саму войну ничего особого рассказать не могу, да и никто не может, в этом твой Друг прав. Разве что воевали все против всех, а за что - хрен его знает.

- И я смогу пересечь Шранкт и увидеть за его стенами живой мир, а никакую не выжженную пустыню?

- Живой мир - да, уж поживее вашего. А вот пересечь Шранкт - вряд ли. Мы с Шрамом прошли, имея при себе перчатки, которыми могли расчистить себе путь. Да и то пару раз едва не погибли, хотя оба тёртые калачи. Ты же останешься свежей грудой костей на первом перекрёстке. В этом ваш Друг тоже прав - соваться в могильники вам не стоит, уж лучше жить здесь, чем погибнуть, стараясь выбраться. - Могильщик жёстко усмехнулся, видя расстроенное лицо Хасла. - Не переживай, иногда там очень дерьмово. Можешь поразмыслить об этом, пока идёшь к своим друзьям. Надеюсь, ты запомнил моё послание? Я просто хочу уйти, никого не трогая, и пусть никто не трогает меня.

- Запомнил, - кивнул молодой охотник.

- Иди. Прямо в ту сторону. Вернёшься сюда после переговоров. И, поверь, я быстро пойму, если вы с дружками решите мне устроить засаду. Тогда ты умрёшь первым.

- А если я не вернусь? Или я не смогу договориться... что ты будешь делать?

Могильщик оголил зубы в хищном оскале.

- Неужели ты думаешь, что я буду тебе рассказывать?

***

Пока Хасл спускался к Серым Полям, в его голове крутилось множество странных мыслей. Он был одновременно испуган, заинтересован и разочарован. Разочарован в первую очередь Другом. Ещё ночью к нему пришла кощунственная мысль о том, что Учитель, возможно, в чём-то ошибается. Сейчас молодой охотник подумал, что - как бы невероятно это не звучало - Друг может обманывать людей преднамеренно. Зачем это ему, было выше понимания Хасла, поэтому он постарался выбросить эту мысль из головы, но она упорно продолжала возвращаться.

Мысли о пришельцах тоже не покидали его. Хасл и так предполагал, что из ниоткуда они появиться не могли. А уж слова о каких-то миллионах (наверное, это куда больше пяти тысяч) живых, пусть и уродливых, человек и вовсе шокировали. Впервые Хасл представил, что Бергатт - эту громадину - когда-то населяли люди. Валяющиеся на его развалинах скелеты когда-то были людьми. Должно быть, и в Бергатте когда-то жило... пять тысяч человек? Или даже шесть? А что есть у них? Город? Да по сравнению с Бергаттом их город жалок, как червь по сравнению с человеком.

Получается, насколько же велик мир? Мёртвый мир представлялся Хаслу размером с Земли Живых: долину, лес, озеро, развалины... Ну, может, чуть-чуть побольше. Но сейчас слова Друга о других городах (городах, где, как выяснилось, жило по пять тысяч человек, а не по полторы сотни), неких «реках» и даже «океанах» приобрели другие масштабы. Два дня пути до города. Да всю Землю Живых можно обойти за это время, причём никудашеньки не торопясь.

И, чёрт побери, кто такой Урмеру, и что он должен ему передать?

Холодный туман постепенно рассеивался. На мёртвой каменистой земле то тут, то там начали появляться тощие кусты или пучки сухой на вид, но вполне себе живой травы. Владения Серого Зверя заканчивались. В полутьме всё отчетливей проступали очертания рытвин и траншей, на дне которых ещё прятался туман.

Хасл едва не угодил в одну из таких, но успел остановиться на самом краю, с замиранием сердца понимая, что этот туман куда гуще, чем витающий в воздухе, и, угоди охотник в яму, ему не жить. Нет, сквозь дымку можно было различить будто проплавленные края ямы, её неровное дно и лежащие на нём камушки. Гуще был запах разложения, резкий, сладковатый запах падали и магии. На самом дне ямы что-то шевелилось. Бесформенный ком плоти.

Кошка. Вернее, то, что когда-то было кошкой. Возможно, несчастное создание угодило сюда совсем недавно или десятки лет назад - это не важно. От животины не осталось практически ничего, что делает кошку домашней любимицей, она скорее напоминала разлагающийся и зачем-то оживлённый труп. Сквозь облезшую шерсть проглядывала гниющая плоть, торчали жёлтые кости. Опухший живот сочился гноем, рядом валялись комки - мёртвые котята. Те, что ещё оставались в животе, шевелились, но это была агония. Им предстояло родиться мёртвыми.

- Мяу, - сказала кошка.

«Обещай», - услышал Хасл.

- Мяу, - повторила кошка.